Чернявский вздрогнул, зажигалка выскользнула из онемевших пальцев и, упав в яму, погасла.
Чернявский отполз и, поднявшись, побежал назад. Его охватил безотчетный страх. Дохлый мстил ему и после своей смерти. Значит, еще и тогда он все знал. И все же направил именно по этому пути.
Но если боковой ход — ловушка, значит, следует все время идти прямо? Впереди тоже могут быть ловушки, но у Чернявского не было больше выбора.
Тоннель становился все у́же. Скоро кирпичная облицовка кончилась.
Переводя дыхание, Чернявский сел. И тут же снова вскочил, дрожа от страха. Собака! Он отчетливо слышал далекий лай. Они пустили по следу собаку... Идиот, как он сразу об этом не догадался? Страх придал ему силы. Он побежал, пригибаясь, по низкому лазу. Далеко впереди мутным пятном струился сумеречный свет. Сердце Чернявского взволнованно застучало.
Однако метров через сто пришлось опуститься на четвереньки. Потом он лег на живот и упорно пополз вперед.
Скоро стало видно отверстие, а сквозь него — кусочек голубого неба. Над зеленой былинкой кружилась желтая бабочка. Лаз поднимался, ползти становилось все труднее. Коленки скользили, земля уходила с легким шорохом.
Еще немного, еще метра два — и он на свободе.
Рука ухватилась за выступ, тело с трудом подалось вперед.
Совсем рядом, в каком-нибудь полуметре от него рос пышный кустарник; доносился ровный шум воды. В синем небе носились стрижи. А чуть повыше протянулась ровная, как стрела, полоска — след реактивного самолета.
Чужая земля. Чужое небо.
В кустах что-то зашуршало. Чернявский увидел змею. Она словно переливалась в траве, временами останавливалась, временами приподнимала хищную голову.
«Кобра!»
Чернявский оттолкнулся, чтобы сползти назад. Но тело было словно ввинчено в узкое отверстие.
«А что, если здесь ее нора?» — со страхом подумал он.
Змея заметила его, приподнялась, стала медленно раздувать «капюшон». Чернявский схватил горсть глины. Стоя «свечкой», кобра раскачивалась перед лазом.
Чернявский размахнулся, насколько ему позволяло пространство, и бросил глину в змею. Она сразу будто переломилась, но в следующее мгновение снова сделала «свечку».
Чернявский отчаянно заработал ногами — назад, назад, назад... Но тело словно срослось с землей, словно пустило в нее корни. Ни сдвинуться, ни шевельнуться. Чернявский видел немигающие стеклянные глазки змеи, слышал шорох подтягиваемого к отверстию тела.
Кто-то рванул его сзади. Он вскрикнул от неожиданности. В то же время что-то омерзительно холодное скользнуло по руке. Он не сразу сообразил, что случилось. Мохнатый клубок катался у ног.
Собака сцепилась с коброй. Еще несколько мгновений, и змея, конвульсивно дергая хвостом, застыла возле Чернявского. Овчарка, жалобно заскулив, откатилась в сторону.
— Стой! Стой! — послышался сзади голос Семушкина.
Чернявский нырнул в лаз, откинув колючие ветки, скатился с бугра. Бежать по открытому месту было опасно. Он прильнул к серому дувалу, быстро семеня ногами, свернул за угол...
Теплов высунулся из лаза, посмотрел по сторонам — никого. Мертвый Джек лежал у самого входа. Рядом — перекушенная собакой змея. «Ушел! — подумал Гриша. — Теперь ушел».
У медресе его ждал подполковник Норматов. Едва только взглянув на своего помощника, он понял, что его постигла неудача. Доклад Теплова выслушал с мрачным лицом. Хмуро кивнул:
— Ну что ж, попробуем вызволить хотя бы Корелова.
Он приказал одному из сотрудников принести лом, топор и веревку подлиннее.
Однако когда пришли в боковую штольню и осветили яму, Корелова в ней не оказалось. Тогда в спешке Теплов не заметил узеньких ступеней, подымающихся из ловушки на противоположную сторону. На них была кровь.
Норматов и Теплов спустились по веревке вниз и, поднявшись по лестнице, оказались в узком коридорчике. Метрах в пятидесяти он делился веером на три еще более узких прохода.
Чекисты в раздумье остановились: «Которым из них воспользовался Корелов?»
Счастливчик Корелов
Все-таки, что там ни говори, а Корелов родился под счастливой звездой. Во-первых, он должен был «влипнуть» еще тогда, когда Карим обнаружил на куполе вмурованные в облицовку бутылки. Не «влип». Во-вторых, он должен был повиснуть на одной из рогатин на дне этой ямы. Не повис. Только слегка повредил мягкие ткани ноги. И, наконец, чем объяснить тот странный факт, что чекисты не взяли его сразу. Это было самой крупной удачей, потому что уже через десять минут после того как потух фонарик Теплова, он выбирался по лесенке на противоположную сторону штольни. С ним была зажигалка, которую обронил Чернявский. Он мог хотя бы приблизительно ориентироваться в сплошной темноте, обступившей его со всех сторон.
Боль в ноге прекратилась — видимо, помогла тугая повязка. Корелов прошел несколько метров по штольне — на этот раз очень осторожно, старательно освещая дорогу зажигалкой, и остановился перед развилкой. Куда сворачивать? Если ход приведет к тупику, придется возвращаться, а возвращаться Корелову не хотелось. Он понимал, что рано или поздно за ним вернутся. И положился на удачу.
«Будь что будет», — решил Корелов, сворачивая в средний проход. Дышать стало труднее. Поток воздуха шел из соседней штольни. Но Корелов не стал раздумывать.
У него не было часов. Судя, по всему, он шел очень долго. Стало поламывать ногу. Он несколько раз останавливался и потуже затягивал жгут. Мучило неясное беспокойство — ведь он потерял в яме много крови. Кружилась голова. Корелов часто останавливался и прислонялся спиной к стене. В ушах постукивали маленькие звонкие молоточки.
Иногда он словно нырял в прошлое. Это длилось мгновения, а он заново переживал кусок жизни. Однажды выплыли из тумана очертания далеких гор, мощеных улиц, двухэтажных каменных домов. «Кисловодск» — отметило сознание. «Сосновая горка». Он стоит на мостике с поэтическим названием «Дамский каприз», а под ногами бежит и пенится маленькая речушка Ольховка. Подальше — Храм Воздуха. Отсюда сквозь сиреневую дымку виднеется величественный Эльбрус...
Видения наплывают друг на друга — иногда размытые, иногда четкие, как явь. Корелов вставал и снова шел дальше. Маленькие молоточки стучали все чаще. К ним подсоединялись далекие колокола.
Он упал на небольшой площадке, окруженной неясными контурами высоких колонн. Все закружилось, поплыло вверх. Стены перевернулись, заиграли разноцветными искрами. Из темного далека выдвинулась невысокая светлая фигура старика. «Тимур...» — туманно проползло в обмякшем сознании. «Тимур? — Почему?» Две мысли боролись. Вторая, тяжко ворочаясь, отступала во мрак. Старик протягивал чашу с водой. Вода расплескивалась и выливалась на пол.
— Пи-ить, — протянул Корелов.
Звук собственного голоса вернул его к действительности. Снова бойко застучали молоточки. К голове толчками приливала кровь. Он попробовал встать и, нагнувшись, увидел контуры ног. Они светились в густой темноте. И руки светились — голубоватым спокойным светом. Светлые мошки сбегали по высоким колоннам...
Он сделал несколько шагов вперед, споткнулся, скатился вниз по крутым ступеням. Сильная боль от удара заставила его застонать. Гулкое эхо повторило голос.
Здесь, внизу, светлячков было еще больше. Они то бледно мерцали, то вспыхивали и снова гасли. Приглядевшись, Корелов вспомнил старую легенду о мастере, который умел создавать иллюзию света. В белых мраморных стойках были сверху вниз вкраплены крупные алмазы. Грани переливались, играли слабыми призрачными огоньками.
Гулко ударило сердце: «Вот оно!» Корелов вспомнил про зажигалку. Слабый свет выхватил облицованную розовым камнем комнату. Колонны засверкали кровавыми блесками.
Корелов шагнул в невысокую нишу, свернул влево и вдруг почувствовал, как раздались вокруг него мрачные стены. Он стоял в просторном помещении, напоминающем юрту.
Или это снова бред?
Огромный свод был словно небо — вечернее темно-синее небо, усеянное звездами. Золотой рог полумесяца висел почти у самого горизонта. На него набегала легкая тучка. А чуть ниже, у земли, протянулась желтая ниточка рассвета.
В стенах смутно виднелись большие глубокие ниши, заполненные сосудами самых причудливых форм, фарфоровой посудой, золотыми и серебряными кувшинами и чашами. А рядом с нишами стояли высокие сундуки, высеченные из мрамора.
Слабея с каждой минутой, Корелов проковылял к одному из сундуков, с трудом приподнял тяжелую крышку. Под крышкой в темной глубине сундука рядами сложены бесценные рукописи. Их много. Они на пергаменте и папирусе, на темной коже и желтой бумаге. Здесь книги, свитки и просто листы, украшенные богатой миниатюрой. Расчеты Турагинского, исчисления звездного неба, план Самаркандской обсерватории, труды знаменитого историка Табарды. Здесь и работы Архимеда и труды его современника, великого математика Апполония.
Корелов не мог прочесть ни строки. Белый туман застилал ему глаза. Переходя от сундука к сундуку, он с радостным смехом открывал крышки, запускал в сундуки горячие руки. Дыхание с хрипом вырывалось из его груди. Пройдя весь круг, совершенно обессилевший, Корелов опустился у последнего сундука и еще раз восхищенным взглядом обвел небесный свод.
Созвездия оживали, нестройно передвигались по полусфере. Рогатый месяц заплясал и нырнул за горизонт. Корелову стало плохо. Он отполз к темному входу, крепко сжимая пальцами тлеющую зажигалку.
За узеньким коридором была еще одна комната. И здесь свитки с рукописями, и здесь — драгоценности: кувшины, чаши, золотые блюда, ожерелья. Вот огромный поднос, украшенный богатой чеканкой. На таких подносах подавались властелинам подарки от иностранных послов. Рядом в тусклом свете зажигалки взблескивает прислоненный к стене узкий клинок самого Тимура. Тот самый, о котором рассказывали старики. Этот клинок, который легко сворачивался в кольцо и вновь освобождался со свистом, выковали лучшие мастера прославленного Дамаска. Им разрубал хромой Тимур не только человека, рассекал надвое туловище коня. От тыльной части платинового эфеса до самого острия клинка было утолщение, заполненное ртутью. Торец отвер