Анна бросила гаечный ключ себе под ноги и словно пришла в себя. Она сделала несколько шагов в сторону женщины и осторожно взялась за уголок пледа. Лакрицина не могла понять, откуда в ее руках оказался этот отвратительный гаечный ключ, который она только что бросила на пол. Что произошло три минуты назад и почему ее муж в ужасе пятится назад? Анна резко сдернула плед и посмотрела на женщину: все ее лицо было в крови, волосы слиплись и висели словно пакли, и, конечно, она была мертва. И это была Катерина Афанасьева, ее лучшая и единственная подруга.
Теперь уже Анна в ужасе отшатнулась от тела и повернулась к мужу:
— Антон! Я…
Она хотела сказать, что она не могла этого сделать, что это он виноват, что у нее, наверное, просто сдали нервы, и что она…
Но Антона в комнатке уже не было, дверь в каморку была плотно закрыта, а ее муж куда-то исчез. Анна на ватных ногах подошла и толкнула дверь, но она была заперта. Лакрицина совершенно запуталась, она не могла понять, куда исчез ее муж и почему она сидит в одной комнате с убитой женщиной. И откуда здесь взялась Катерина?
Анна сползла спиной по двери на пол и сжалась в комок, подтянув к себе колени. Так было очень удобно сидеть, а если закрыть глаза, то становилось так хорошо и спокойно, словно Аня перенеслась куда-то далеко-далеко отсюда. Наверное, сейчас она гуляла по Монмартру или пила кофе в какой-нибудь уличной кафешке с ярким балдахином. А быть может, она каталась на пароходике по Сене и любовалась роскошными витражами Нотр-Дам-де-Пари?
Когда дверь резко открылась, Анна от неожиданности упала на спину, и тотчас ее схватили двое мужчин в полицейской форме. Ей заломили руки и волоком вытащили ее на улицу, где тотчас погрузили в автомобиль и уже там надели наручники. Напротив Анны сидел спокойный мужчина в штатском, он посмотрел на нее совершенно безразлично, затем зевнул и отвернулся.
— Вы меня только поймите правильно! — Анна слышала каждое слово — возле полицейской машины, к ней спиной, стоял Антон. — Я просто не хочу становиться ее соучастником! Но она очень хорошая женщина! Она прекрасный человек, я думаю, у нее что-то с головой стало. У нее родители пропали и вообще происходит черт-те что.
— Ты все правильно сделал, — панибратски похлопал Лакрицина по плечу какой-то мужик в форме. Судя по тому, как он отдавал всем приказы, это был главный в этой группе людей. Аня закрыла глаза и прислонилась лбом к стеклу. Она ничего не чувствовала — ни страха, ни боли, она даже не волновалась, просто очень сильно хотелось спать.
— У нас еще в квартире труп в морозилке. — Аня слышала, как испуганно лепечет ее муж. — Она меня заставила молчать, она меня запугала, но сегодня я уже не смог… Вы, главное, поймите, она это не специально, это у нее помутнение рассудка, что ли. Я просто чувствую себя последней сволочью, хотя и не понимаю почему. Ну что мне оставалось делать? Прятать еще один труп в морозилке?
— Разберемся, — все так же спокойно ответил ему главный и небрежно хохотнул. — Да ты у нас прям как Павлик Морозов…
Что было дальше, Аня уже не расслышала, она погрузилась в такой глубокий и тяжелый сон, что проснулась уже во дворе следственного изолятора. Безразличный мужчина ее довольно грубо вытолкал из машины и тычками в спину погнал в сторону небольшого пропускного пункта.
— Привезли задержанную, — буркнул он кому-то в приоткрытое окно, — пойдет по 105-й, думаю, часть вторая. Примите дамочку.
Анна еще до конца не проснулась, она тяжело передвигала ноги и, как только увидела скамейку, тотчас попыталась на нее сесть.
— Стоять! Задержанная, пойдемте со мной! — Ее перехватила женщина в форме. Она подтолкнула Анну на несколько шагов вперед, пока та не оказалась в небольшой комнатке. Лакрицина едва держалась на ногах и как-то безразлично подумала, что если сейчас ей не разрешат сесть, она вот так прямо упадет на пол. К ее счастью, женщина в форме указала ей на стул, и Анна на него рухнула как подкошенная.
Какое-то время она механически отвечала на задаваемые вопросы: фамилия, имя, отчество, дата рождения… И если бы не решетки на окнах, можно было подумать, что она пришла на прием в поликлинику. Затем Анну перевели в другую комнату, там ее осмотрела фельдшер, спросила, беременная ли она, и Лакрицина отрицательно мотнула головой. Еще немного позже ей выдали кусок мыла и полотенце и отправили в душ. И вот только там, под струей практически холодной воды, Анна наконец-то очнулась. Она огляделась и замерла…
«Где я? Господи, как я здесь оказалась?» — Аня в ужасе озиралась вокруг. Серая, видавшая виды кафельная плитка, чистый, но старый душ, и даже нет дверцы, мыться приходилось под безразличным взглядом женщины-охранника. Анна медленно начинала понимать, что она, похоже, убила еще одного человека и Антон вызвал полицию. С другой стороны, а что ему еще оставалось делать? Анна попыталась вытереться небольшим серым полотенцем, но лишь слегка размазала по телу холодные капли воды. И еще здесь был какой-то странный запах, Анна принюхалась и все никак не могла понять, что же это может так омерзительно вонять. Пока Лакрицина вертела головой в разные стороны, ее довольно грубо окликнула женщина-охранник:
— Эй! Твое время вышло! Одевайся.
Анна послушно сделала два шага вперед и поскользнулась на мокрой плитке, она нелепо взмахнула руками и упала навзничь с оглушительным грохотом. У нее потемнело в глазах, но сознания она не потеряла. Когда к ней подошла охранница, Анна уже села возле стены и удивленно рассматривала алые капли крови у своих ног. Через пару мгновений капли слились в ручей, и Анна с опаской дотронулась до разбитой головы — кровило в том же самом месте, где она чуть больше месяца назад получила травму от руки дворника.
— Вставай! — Женщина-охранник потянула Анну за руку и помогла ей подняться. — На, прижми пока!
Охранница протянула ей серое мокрое полотенце, и Аня послушно приложила его к голове. В санитарной комнате ей довольно бесцеремонно выстригли половину волос, чтобы добраться до раны и наложить несколько швов. Затем Лакрицина наконец оделась, и ее повели в камеру.
Она подумала, что ей тоже перестало нравиться собственное имя, ей в последнее время очень не везло, даже с именем. Как только она ответила, что ее зовут Анна, ее тотчас ударили в лицо. Анюта машинально вытерла кровь с разбитой губы и, еще не ощущая боли, кинулась на огромную и толстую бабищу, которую все здесь называли Ржаной. Наталья Ржаная, крупная щербатая женщина неопределенного возраста, находилась в камере уже около года, хотя в СИЗО обычно не задерживаются, и считалась здесь едва ли не смотрящей. Аня нелепо махала руками, пытаясь попасть по крупному, красному, а главное — улыбающемуся лицу Ржаной, и, конечно, промахнулась. Ржаная, даже особо не напрягаясь, отработанным ударом заехала ей в живот, и Анюта задохнулась от боли. Ощущения были довольно странными, Аня словно видела себя со стороны: вот она заходит в камеру и первая со всеми здоровается. Вот спрашивает, где здесь свободная кровать. Ее спрашивают, как ее имя, и Аня спокойно отвечает: «Анна». И именно после этого ее начинают бить, словно она произнесла какое-то запретное слово, какой-то пароль, который развязал обитателям камеры руки.
Анна согнулась пополам, а затем упала на колени, судорожно хватая ртом воздух. Она старалась не плакать, так как хорошо помнила, что в советах, которые она читала в Интернете, говорилось, что в тюрьме плакать нельзя. Иначе тебя посчитают слабой и будут бить на потеху всем каждый день. Когда Аня читала эти советы, она находилась в другой жизни, в параллельном мире и даже в страшном сне не могла предположить, что когда-нибудь они ей пригодятся. Зато сейчас, стараясь скрыть бегущие по щекам слезы, Анюта опустила голову и зло тряхнула головой. От резкого движения и пульсирующей боли в животе камера поплыла перед глазами, и Анюта едва не упала на холодный пол. Колоссальным усилием воли она заставила себя подняться на ноги и, не замечая крови, которая струилась у нее по подбородку из рассеченной губы, произнести:
— Я спрашиваю, где здесь свободная кровать?
Ржаная удовлетворенно оскалилась, и Аня увидела, что у женщины нет переднего зуба. Наталья, к ужасу Анюты, улыбнулась и махнула ей рукой куда-то в сторону окна:
— Вот там. Но Анной мы тебя звать не будем. Ты у нас будешь Плешивая. — И Наталья громко рассмеялась.
Анюта машинально провела рукой по голове, она совсем забыла, что у нее теперь нет половины волос, и, наверное со стороны, она действительно выглядит как прокаженная. Девушка молча выпрямилась, насколько смогла, и, стараясь не хромать от боли в животе, направилась к своей кровати. Анна до сих пор находилась в какой-то прострации от происходящего и не могла поверить в то, что эта грязная и тесная камера на восемнадцать женщин и есть ее новый дом на ближайшие несколько месяцев.
Лакрицина сжалась в комочек, повернулась лицом к стене и закрыла глаза. Очень сильно болела голова, вновь разбереженная рана пульсировала и горела, но больше Анну беспокоил живот, там явно происходило что-то нехорошее. После удара уже прошло около часа, но боль не только не утихала, она, кажется, начала нарастать. Аня осторожно дотронулась до живота и испугалась от того, что он стал горячий и твердый как камень. Лакрицина где-то читала, что такой живот бывает при внутреннем кровотечении, и, наверное, у нее сейчас именно это и происходит. Она хотела повернуться, чтобы попросить о помощи, но от все усиливающейся боли не смогла пошевелиться. Анна закусила губы и постаралась задержать дыхание, потому что каждый вдох и выдох отзывались в ее искалеченном животе волной жгучей боли. Когда у Лакрициной зазвенело в ушах и все поплыло перед глазами, она еще успела подумать, что дела совсем плохи, и уже через мгновение потеряла сознание.
Только через шесть часов, на рассвете, во время подъема, соседки по камере заметили, что Анна не шевелится. Сначала они решили, что новенькая ночью умерла, но Ржаная приложила свое ухо к Аниному рту и уловила едва заметное дыхание.