— Майкл, мастер Юлий. Кронмир предполагал, что патриарх служил не Некроманту, а третьей силе. Или был четвертой. — Она посмотрела на мастера Юлия в поисках поддержки.
— Да, — сказал он. Если не считать тех редких случаев, когда мастер Юлий напивался, он был молчалив и не тратил слов зря.
— Очень неприятная мысль, — заметил Майкл.
— Габриэль говорит, что может существовать пятьдесят сил или больше и мы о них не узнаем, пока они не проявятся. — Бланш постучала по столу свитком пергамента. — С этой минуты, пока не вернется Габриэль, мы охраняем всё и всех. Гонцы ходят парами, обозы — под охраной. Мне кажется, что сейчас наше самое слабое место — еда.
Мастер Юлий кивал в такт словам своей госпожи.
Она передала Майклу лист бумаги. На нем мелким твердым почерком были подробно описаны все случаи инакомыслия в Арле, особенно возражения по поводу изъятия еды.
— Боже, мы шпионим за новой королевой? — удивился он.
— Майкл! — сказала Бланш материнским тоном.
Майкл скривился.
— Глупый вопрос, конечно, шпионим. Кровь Христова, ты что, хочешь сказать, что люди злятся, когда мы кормим голодных глупцов?
— Арле злится, — кивнула Бланш, — не в последнюю очередь потому, что среди голодающих бедняг в полях могут оказаться их пропавшие сыновья и мужья. Или не оказаться. Очень болезненный вопрос. Комнин старается обрабатывать людей как можно быстрее, но все равно получается медленно.
Комнин осматривал любого, утверждавшего, что он из Арле. Дважды он нашел людей с живыми червями.
— И горожане относятся к ним как к предателям, во всяком случае некоторые из них.
— Милосердные святые, — пробормотал Майкл, дочитав отчет до конца, — а я-то думал, почему этим занимается такая важная персона.
— У нас две причины, — мягко сказала Бланш. — Во-первых, мы не можем позволить себе новое появление червей. А во-вторых, в этих двух случаях по крайней мере один раз мы имели дело с новым червем, а не со старым.
— Они все еще там. — Майкл побледнел.
— Мы не знаем, откуда они берутся, — призналась Бланш, — или как они попадают в людей. Раньше я боялась умереть от проказы, потом боялась, что меня изнасилуют, а теперь боюсь только червей. — Она отвернулась, вздохнула. — Кронмир отправился на юг шпионить за патриархом, и теперь он мертв. Мне нужно больше заниматься с мечом. Мы в опасности. В Арле неспокойно, и мы должны сохранять бдительность.
— Ясно, — кивнул Майкл. — Итак, мы отправляем схолариев прикрыть обоз.
— И принимаем все возможные меры, чтобы накормить выживших, найти им укрытие и обработать их, чтобы отправить прочь, — подхватила Бланш. — У нас набралось почти шесть тысяч северных этрусков, готовых отправиться домой. К концу недели будут еще. Им нужна еда и безопасная дорога. Если мы поспешим, они, может быть, успеют собрать урожай на собственной земле.
Майкл читал другой отчет, тоже об инакомыслии, на этот раз в Харндоне.
— И?
— Что если Комнин доставит их к обозу, накормит мясом, а затем отведет через горы к Изюминке? Пока у нас есть форпосты и охрана дорог? — Она наклонилась вперед.
— Я понимаю, ты им сочувствуешь…
— Это не христианское милосердие! — огрызнулась она. — А даже если и оно, то практичное. К четвергу их тут будет десять тысяч, десять тысяч ртов, которые нельзя накормить, сидя в конце линии снабжения в двести лиг длиной. В Арелате это будет проще, как в городе, так и в деревне. Потому что еда, которая едет через горы, предназначена не для голодающих, правда, Майкл?
— Нет, она для армий. — Он поднял взгляд от отчета о разногласиях в Арелате и посмотрел в глаза Бланш. — А Габриэль ничего такого не говорил.
— Он об этом не подумал. Пришлось думать мне.
Майкл выглянул в маленькое окошко.
— Ненавижу принимать решения, — признался он, — но ты права. Если мы сможем отправить десять тысяч ртов через горы в Митлу и Верону, давай сделаем это. Им придется уйти послезавтра. Изюминка вернется через три дня, если не будет сражений. Большой обоз пройдет мимо нее… сегодня вечером? Я надеюсь.
Бланш уже писала приказ.
Оставалось двенадцать дней до открытия врат. Габриэль внезапно проснулся, и мозг его лихорадочно заработал. Первая его мысль была о Бланш — он подумал, что до нее всего сорок лиг, и представил, что она может сейчас делать. Неловко накинул плащ на оруженосца и пажа, которые крепко спали.
Некоторое время он лежал. У него болела спина, он вытянул сначала серебряную руку, которая никак не отреагировала, а затем вторую, которая болела от старых ран и еще оттого, что он ее отлежал. Бедра болели, плечи болели, и он лежал, думая об умирающих людях.
В середине ночи он скатился с груды срезанных папоротников, принесенных, чтобы императору было «удобно», медленно поднялся на ноги, дрожа от холода. Поковылял прочь, чувствуя себя в три раза старше, чем на самом деле.
Его шаги разбудили Анну, и она принялась за дела: принесла медный котелок, вскипятила воду на костре и заварила чай из еловых почек, как учила ее мать. Добавила в него ложку меда и сунула чашку в руку императору. Фрэнсис Эткорт хромал к костру с черно-белой птицей на руке и кожаной папкой. Анна знала, что это важно, и ускользнула прочь, к Ателию.
Габриэль отпил чая и вынул послание из маленькой трубки на левой ноге огромной птицы. Птица схватилась за его большой палец, как за насест, и порвала его замшевые перчатки.
— Это и есть знаменитый Е тридцать четыре?
— Он самый, — с удовольствием сказал Эткорт.
Габриэль погладил птицу по перьям и поцеловал в макушку.
— Ты, наверное, всех нас спас, милый.
Е.34 оказался первой птицей, которая пережила путешествие в Арле и обратно, сообщив им, что цитадель на горе все еще борется. Держа птицу на одной руке, другой Габриэль развернул свиток и улыбнулся. Это был почерк Бланш, и чернила едва высохли. Она проснулась раньше него.
«Обоз 4 на месте. Изюминка движется на север, ее кавалерия может добраться до Сан-Коломбо сегодня. Кларисса собирает урожай, мы сами ходили в поля еще вчера, я устала. Е.16 принесла отчет об ужасном нападении на Гавр, потери кораблей огромны. Винят „морских чудовищ“. Я послала сэра Георгия на юг с этрусскими беженцами. У нас все хорошо. Когда ты приедешь?»
Последнее слово было подчеркнуто и заставило его улыбнуться. Как и несколько беспорядочная подача информации. Хотя…
У них было восемь обозов, некоторые целиком состояли из скота. Четвертый — самый большой обоз из повозок, и его прибытие стало еще одной крошечной победой. Габриэль посчитал в уме и понял, что Изюминка приведет основные силы в Арле за восемь или девять дней до открытия врат — на день позже его собственного отряда. Кларисса сосредоточилась на сборе урожая в Арелате, это зерно нужно было всем.
Подручные Эша напали на крупный морской порт Галле, а значит, Эш тратит силы на морских чудовищ. Прочитав письмо Бланш, Габриэль сразу оценил последствия репатриации тысяч этрусских крестьян и бывших солдат, захваченных Некромантом. Его передернуло при мысли, что он не подумал отправить их туда, где они могли бы себя прокормить.
Он поцеловал письмо.
Затем появился Ион Ганг с табуреткой и совал ее под ноги императору, пока тот не сел. Монтеверди, его трубач, раздобыл горячую воду. Принесли другую табуретку для Эткорта, который очень обрадовался — ему было уже за сорок.
До рассвета Габриэль успел побриться и надеть чистую рубаху под засаленную куртку. То же сделали Эткорт и Том Лаклан. Все пожитки погрузили на пару лошадей. Тоби продолжал тренировать Анну, хотя ей это было не так уж нужно. Габриэлю хотелось вмешаться, но вместо этого они с Эткортом надели перчатки, взяли мечи и баклеры и обменивались ударами, пока их тяжелое дыхание не заклубилось облачками в горном воздухе. Том Лаклан объезжал войска на лошади, вернулся и спешился. Он был уже в доспехе, но тоже взял баклер.
Явился отец Франсуа — босой, в коричневой рясе — и отслужил мессу для командного состава. Габриэль за это время отправил трех птиц и двух гонцов-людей, одним глазом следя за причастием, другим — за птицами. Дю Корс стоял через один горный хребет к северу, в сопровождении тысячи галлейских рыцарей. Павало Пайам — в двух хребтах к югу, примерно с двумя тысячами мамлюков и слуг и таким же количеством лошадей. За последние несколько часов, с новыми отчетами, задача армий изменилась. Вместо похода в Арле и спасения ворот им предстояло медленно ехать через южные равнины Галле, по возможности откармливая лошадей для следующих боев и давая людям отдохнуть. Арле был его складом, и время, проведенное там, истощало резервы.
— У нас есть неделя, — сказал он Тому Лаклану, когда они намахались мечами.
— Ребятам нужно перевести дух. А где Сью?
Габриэль приподнял бровь.
— Вчера вечером была в Арле.
— Ага, ага. Это приятно, — Том замолчал, будто смутился. Такое случалось редко. — Допустим, мы выиграем, — сказал он после паузы.
— Конечно, — Габриэль улыбнулся.
Анна Вудсток и Монтеверди переглянулись.
— Я хочу… что-нибудь, — сказал Том своему императору.
— Что за что-нибудь?
— Титул графа Восточной стены. Ну, или северного Фраке. Все равно.
— Эй, ты же гуртовщик!
— Это Гектор был гуртовщик. Он был отличный мужик и хороший боец, но весь его мир ограничивался холмами и гостиницей. — Том посмотрел на далекие равнины Галле. — Я хочу жениться на Сью.
— Том! — От удивления Габриэль натянул повод.
— Не делай все еще хуже, — ухмыльнулся Том.
Габриэль улыбнулся в ответ и понял, что каким-то образом в свои двадцать три стал одним из тех мужчин среднего возраста, которым нравилось слышать, что другие женятся.
— Просто, Габриэль, я же ничей не король, ни герцог, ни граф, ни барон. Гуртовщик — это всего лишь работа.
Том по-настоящему покраснел.
— Как и император, — заметил Габриэль. — Ничуть не лучше гуртовщика, у Бланш спроси. В основном она занята перегоном скота.