— Войско растянулось, — снова сказал Монтрой.
— Дайте нам еще час, — отозвался сэр Гэвин. — Это не лес, а какой-то кошмар.
Монтрой поднял забрало, которое немедленно упало снова: задвижка сломалась в бою.
— Милорд граф, я еле удерживаю Вудхолл. Ливингстон-холл уже в осаде. Прилив поднимается, милорд.
— Вудхолл? Ливингстон? — переспросил Алкей, ничего не понимая.
— Ливингстон-холл находится к западу отсюда, — Гэвин махнул рукой, — там, за деревьями у подножия холма. Замок.
— Укрепленный дом в лучшем случае, — поправил его Монтрой.
— Он может обороняться от армии, — возразил Гэвин. — Вудхолл. Видите церковный шпиль на севере? Дальше? — Он указал за ручей у подножия хребта, куда-то за целую милю от себя. Там отблескивала красным сталь. Затем Гэвин махнул рукой в сторону дороги на Лиссен Карак, идущей от южного края не совсем прямо и исчезающей в лесу на западе. На полпути от Альбанского хребта до опушки леса стояли прекрасная каменная церковь и маленький укрепленный городок. — Это Пенрит. Сейчас его удерживают королевские егеря, несколько морейцев и все наши Стражи и медведи под началом герцогини. Она охраняет дорогу для нас. — Он посмотрел на имперские войска, подходившие сзади, и на дальний край леса на западе, где исчезали его рыцари. — Нам не нужно удерживать всю территорию. Сохраните города, и мы вернем землю между ними, когда захотим. Пока еще не изобрели ничего такого, что могло бы остановить атаку рыцарей.
— Вот именно что пока, — пробормотал Гарет Монтрой.
Гармодий почти сдался, у него заканчивались и сила, и варианты действия. Он был умен, он был великолепен, он очень тонко работал. Но теперь он просто устал. Пришло время для последнего трюка.
Когда Эш подошел совсем близко, Гармодий поднял свои щиты и принял на них всю тяжесть драконьего гнева. Легкий снежок испарился, и холмы под ним расплавились. Гармодий ухватился за последнее усилие врага и отследил его стремительно, как рыболов, ловящий форель на удочку в бурном ручье. Вот только не он поймал свою большую рыбу: поймали его самого. Его сознание скользнуло по заклинанию врага. Это было заклинание Шипа: ирония не скрылась от его бывшего ученика.
Вот так он и оказался на борту. Так подумал об этом Гармодий в своем легкомыслии. Он был одиноким пиратом на огромном корабле. Разум Эша выглядел как залы темного храма, уходящие в бесконечность, а стены были покрыты чудовищными письменами, сам взгляд на которые пугал и расстраивал мысли.
Это не походило на разум Аэскепилеса с его колесами и рычагами. И, чего бы он ни ожидал, это точно были не бесконечные коридоры безумия. Он думал, что в последний раз сразится со своим великим врагом, а вместо этого оказался наедине с бесчисленными затверженными истинами, многократно повторенной ложью и перспективой остаться одному в каменной тьме.
Гармодий извлек из себя Оскверненный меч. Его правая рука ожила, свет воссиял там, где долгие эоны правила тьма. Гармодий поднял меч и полоснул им по маленьким строчкам, которые плясали по стене в трех или больше измерениях одновременно. Место он не выбирал: Гармодий знал, что в любой момент в реальном мире его заимствованное тело может погибнуть, если не от молотоподобного удара силы, то просто от перегретого пара или расплавленного камня.
Его меч прошел сквозь стену, как острый нож сквозь брюхо рыбы: сначала медленно, с большим трудом, затем легче и наконец заскользил свободно. Вонзив клинок поглубже, он пошел по кажущемуся бесконечным коридору, протаскивая меч сквозь лабиринты мысли Эша.
Он ничего не мог с собой поделать. Он смеялся. Он выпустил часть Шипа, чтобы тот посмотрел, что происходит, и Шип тоже засмеялся. А потом они начали громить подсознание Эша.
Эш потерял своего врага. Он парил над темными холмами, разглядывая дымящиеся руины, оставленные его дыханием, но не видел никаких следов. Враг снова мог ускользнуть. Или умереть.
Эш был сбит с толку, потому что заклинание его противника все сильнее и сильнее напоминало заклинания его помощника Шипа, о чьей смерти Эш жалел, как старуха может жалеть о былой любви, наполовину вспоминая счастье, а наполовину выдумывая.
Пока часть его разума, занятая непосредственно боем, искала врага, у его сознания были и другие задачи: он еще раз пролетел вдоль линии холмов, выдыхая адский огонь в темный и заснеженный лес и поднимаясь на волне жара, чтобы посмотреть на север, на стены Альбинкирка.
Его огромные армии пришли в полный беспорядок, но его планы исполнялись. Армии людей увязли у врат. Его рабы нуждались в приказах. Воля отвлеклась, все ее силы были устремлены на взлом врат.
В это же время Орли и его маленькая армия заходили на поле с севера. Их было совсем немного, но Эш уже подготовил пятерых командиров, и он потянулся через эфир и дал им цель, заставив каждого изучать, анализировать, передавать информацию и приказы.
У каждого был избранный телохранитель из рогатых рыцарей. Каждый мог бежать весь день и всю ночь со скоростью лошади. Эш послал одного на юг, к своей армии боглинов на берегу реки. Другого — на юго-восток, возглавить атаку на Пенрит, очевидный ключ к армии людей. Третьего — захватить стены Альбинкирка. Самого Орли он заставил атаковать Лиссен Карак в реальности, это было необходимо для задуманной им игры. Последнего, не самого худшего и не самого лучшего, Эш поставил во главе своего легиона черных троллей, каменных троллей с самых высоких гор. Велел идти к ним и стоять молча.
Потому что Эш понял, что резервы — это ключ к победе. И хотя он не видел в ближайшем будущем нужды в таком мощном подкреплении, он понимал, что сегодняшняя победа лишь обещает, что будут еще дни и еще враги среди миллионов сфер.
Но его план работал, его рабы держались вместе, и он уже вполне был способен разрушить удивительно мощный союз, а затем отогнать одайн от врат. Своих «союзников». В тот момент, когда воля показала свою слабость, он решил покончить с ней. Он мог победить и без нее. Он просто хотел, чтобы одайн исчезли.
Он скучал по Шипу, самому близкому подобию друга, которое у него было за всю жизнь. Он хотел злорадствовать, но было не с кем. Тем не менее воздух темнел под его крыльями, и Эш сиял в своем злобном великолепии.
— Я буду воевать с небесами, — сообщил Эш хаосу под своими крыльями. — Я все изменю.
Колокола на вершине аббатства в Лиссен Карак только что отзвонили четыре часа, когда сэр Гэвин вошел в глухой темный лес, который рос по обоим берегам Лили Берн. На дороге лежали трупы, и он ненадолго замер, глядя на шаманку-адверсария, пронзенную черным копьем, и на мертвого телохранителя рядом.
Сэр Гэвин постоял, поднял забрало и отхлебнул из фляги.
Грацис, его оруженосец, взял у него флягу и тоже выпил. Остальные солдаты, в основном северяне из гарнизона Альбинкирка, пили по очереди и смотрели на лес. Ничего не происходило, но все знали, что строй альянса сильно растянут и что враг может появиться в любое мгновение.
— Садимся на боевых коней, — сказал Гэвин. Он слез со своей любимой верховой лошади и взял под уздцы Бесс, отличную пегую кобылу. Та заржала.
Он любил Бесс, но не знал, проживет ли она хотя бы час. Она ждала его в Альбинкирке, и на ней была двойная кольчужная попона и сверху вторая, зеленая с золотом, украшенная его гербом, горевшим ярче знамени, которое держал Грацис.
Гэвин улыбнулся. Он был тем еще щеголем и очень любил блестящее, яркое снаряжение, как и его брат. И отец.
Грацис подставил ему руки в латных перчатках, чтобы подсадить на Бесс, но Гэвин подпрыгнул — старый мальчишеский трюк, — схватился за луку боевого седла, перекинул обе ноги через спину и оказался верхом. Бесс заржала, а затем пукнула. От ее дыхания в холодном воздухе шел пар.
Гэвин проехал вдоль маленькой колонны, мимо двухсот рыцарей и оруженосцев в доспехах. Он шутил, жал руки и хлопал людей по спине.
— Господа! — сказал он. — Поэтому мы и стали рыцарями. Чтобы однажды, в холодный осенний день, когда уже совсем темно, броситься в бой. Сегодня тот самый день. Мы можем победить. Не бойтесь зла. Не бойтесь магистров. Убивайте всех, кого увидите под копытами коня, и мы, даст бог, победим.
Люди радостно заорали. Они не знали его. Он потерял всех своих рыцарей и пехоту в боях на западе и раз за разом брал новых солдат из собственных владений. Но им и не нужно было это знать, потому что сейчас им предстояло тушить очередной пожар. Тамсин сообщила, что у Лили Берн что-то не так.
— Вперед! — крикнул сэр Гэвин, и колонна, теперь уже на боевых конях, двинулась по дороге, бряцая сбруей. Пошел легкий снег, и свет угасал, превращаясь в серебристое мерцание.
Они проскакали с полмили, не встречая сопротивления, а затем наткнулись на толпу боглинов, прямо на дороге, и Гэвин схватил боевой молот и забил парочку до смерти, расколов черепа, а Бесс копытами сделала грязную лужу еще из дюжины тварей.
Они пожирали рыцаря ордена и его лошадь. Потом нашелся еще один и еще.
— Будьте начеку! — крикнул Гэвин.
Колонна пошла рысью. Справа, а потом и слева в лесу что-то зашевелилось. Гэвин приказал арьергарду выйти вперед, и две дюжины рыцарей во главе с сэром Галаадом д’Эйконом поскакали в лес. Тут же завязался бой, но огромные лошади легко проходили сквозь мертвую листву и деревья, и боглины гибли один за другим.
Даже с закрытым забралом Гэвин слышал звуки боя вдоль ручья. Он знал этот лес и знал эти звуки. Появление в лесу боглинов значило, что враг заходил с обеих сторон линии войск альянса. Ему приходилось гадать. Темнело. Это был их единственный шанс.
И огромный риск.
Он поднял забрало и проревел голосом отца:
— Галаад!
— Милорд? — крикнул д’Эйкон с расстояния в пятьдесят шагов. Все рыцари остановились.
— Возьми половину людей и иди на север, пока не обойдешь врагов. Переходи ручей и нападай. Следи за флангами.
Это была немыслимая, ужасная ответственность для королевского гонца, которому едва исполнилось двадцать два года и которого посвятили в рыцари две недели назад.