A дымил трубкой и задумчиво смотрел на сидящих. N в очередной раз удивился, каким тщедушным и невзрачным был A на самом деле, на фотографиях и по телевизору он выглядел широкоплечим и коренастым. A сел и начал говорить, медленно, запинаясь, растянуто, повторяясь, но проникновенно и логично. Он начал с общих рассуждений. Двенадцать остальных членов Политического Секретариата и кандидат P сидели неподвижно, с застывшими лицами, выжидающе. Это было предупреждением. Если A что-то планировал, он начинал с обстоятельных рассуждений о развитии революции. Создавалось впечатление, что он должен сначала широко размахнуться, а затем нанести свой смертельный удар. И в этот раз он делал так же, как и всегда, поучительно наставляя. Цель Партии — изменение общества — в целом достигнута, основы нового строя заложены, но люди еще не принимают их добровольно, их еще следует навязывать силой, ибо народ мыслит старыми категориями, находится во власти суеверий и предрассудков, отравлен индивидуализмом, все еще пытается вырваться из рамок нового строя и вернуться к старому, он еще должным образом не воспитан, ибо до сих пор революция все еще оставалась делом немногих, делом революционных умов, но не делом масс, которые, вступив на путь революции, могут так же легко с него и сойти. Революционный строй можно было пока что установить лишь с помощью насилия, утвердить лишь с помощью диктатуры Партии; но и Партия распалась бы, если бы не была организована сверху донизу, так что создание Политического Секретариата было исторической необходимостью. A прервал свои рассуждения и занялся трубкой, вновь раскурил ее. То, что проповедовал A, подумал N, — это популистская партийная доктрина. И он размышлял, почему же и здесь, как и в Партийной школе, все так медленно приближаются к сути, к самому главному и опасному. A медленно приближался к этому. Словно в бесконечной молитве он монотонно перечислял политические максимы, с помощью которых от имени Партии обосновывал свою власть. Наконец A перешел к делу. Он замахнулся для удара. Каждый шаг в направлении конечной цели, поучал A, на первый взгляд безобидно, не изменяя голоса, требует и изменения Партии. Новое государство построено и сумело себя защитить, создан ряд министерств по различным направлениям деятельности, по своему содержанию новое государство демократично, по своей форме — является диктатурой. Она выражает практическую необходимость и направлена против всех, кто противостоит государству как изнутри, так и извне. Идеологическим инструментом для реформирования государства должна стать Партия, поскольку государство как данная величина не может само себя революционизировать, это может сделать только Партия, которая государство контролирует. Лишь она одна может изменить государство в соответствии с потребностями революции. Поэтому Партия не может быть закостенелой и негибкой, ее структура на различных этапах революции должна изменяться. Сейчас структура Партии еще является иерархической, руководимой сверху, что соответствует этапу борьбы, на котором сейчас находится Партия. Когда же время борьбы пройдет, Партия победит, завоюет власть, следующим шагом будет демократизация Партии, которая приведет к демократизации нового государства. Демократизировать Партию можно будет лишь путем упразднения Политического Секретариата и делегирования его власти расширенному Партийному Парламенту. Поскольку единственная цель Политического Секретариата — превратить Партию в смертоносное оружие против старого строя — выполнена, старый строй больше не существует, можно ликвидировать и Политический Секретариат.
N почувствовал опасность. Она угрожала непосредственно всем и никому явно. Предложение A было неожиданным. Несмотря на то что оно отвечало тактике A, все были поражены. Хотя рассуждения A были двусмысленны, его намерения были однозначны. Его речь была внешне логичной, выдержанной в традиционном революционном стиле, отшлифованной на бесчисленных тайных и открытых собраниях времен борьбы. Однако она содержала в себе одно несоответствие, в котором и была скрыта правда: A хотел лишить Партию власти, демократизировав ее. Этот ход давал ему возможность свалить Политический Секретариат и окончательно утвердить свое единовластие. Прикрываясь парламентом он стал бы еще более могущественным, не случайно в начале речи он упомянул о необходимости насилия. Правда, уверенности в том, что нависла угроза чистки, пока не было. Роспуск Политического Секретариата мог произойти и без чистки. Но A не остановится перед тем, чтобы ликвидировать всех, кто, по его мнению, мог оказать сопротивление его единовластию. А что такие в Политическом Секретариате имеются, A доказал арестом O. Но не успел N подумать, представлял ли он угрозу для A или нет и насколько возможно его падение с поста министра связи из-за роспуска Политического Секретариата (с удовольствием он сейчас вспоминал лишь почтовые марки к дню конференции по защите мира), произошло нечто непредвиденное.
A выбил одну из своих трубок, что всегда служило знаком, что заседание Политического Секретариата окончено и все дискуссии прекращены. Вдруг слово взял министр транспорта L, который предварительно для выступления не записался. Министр транспорта с трудом поднялся. Все видели, что он пьян. Он указал на то (при этом язык его слегка заплетался и он два раза падал в свое кресло), что заседание Политического Секретариата просто нельзя было начинать, так как отсутствует O. Очень жаль, A произнес великолепную речь, но устав есть устав, даже для революционеров. Все ошеломленно уставились на Памятника, который, склонившись над столом, опирался на него руками, при этом шатаясь, и с вызовом смотрел на A, лицо его с кустистыми бровями и серой щетиной было бледным, похожим на маску. Заявление L было бессмысленным, хотя формально и правильным. Глупость его заключалась в том, что своей длинной речью A уже открыл заседание, а министр транспорта своим протестом подчеркнул, что он ничего не знал об аресте O и о возможном собственном аресте. N насторожил быстрый взгляд, который A, вновь набивая трубку, бросил на C. Во взгляде A было крайнее удивление, и N подумал, что A был единственным, кто не знал, что об аресте O знали все. Сам по себе напрашивался вопрос: не исходило ли известие об аресте O лично от шефа тайной полиции и не произошло ли это против воли A; а также: не мог ли министр иностранных дел B, который обратил внимание остальных членов Политического Секретариата на отсутствие O, заключить союз с C. Предположения N не были полностью опровергнуты ответом A. «Совершенно безразлично, — сказал, в частности, A, вновь затянувшись своим любимым английским табаком «Tabaks Balkan Sobranie Smoking Mixture», — совершенно безразлично, присутствует O или нет, и причина его отсутствия никакого значения не имеет, потому что O все равно не имеет права голоса, кроме того, настоящее заседание должно было принять только одно решение — о роспуске Политического Секретариата, и это решение принято, так как не прозвучало ни одного голоса против, и присутствие O для этого совершенно необязательно»
L неожиданно пал духом и устало, как это часто бывает с пьяными, хотел снова упасть в свое кресло, когда шеф тайной полиций сухо заметил, что министр атомной промышленности скорее всего не смог прийти из-за болезни. Это была бессовестная ложь, которая, если C действительно распространил известие об аресте O, могла иметь только одну цель: раззадорить L, чтобы он снова заговорил, тем самым подготовив его арест. «Болен? — вскричал L, опираясь на левую руку и стуча правым кулаком по столу. — Болен? Действительно болен?» «Возможно», — бросил C так же хладнокровно и принялся складывать какие-то бумаги. L прекратил стучать кулаком по столу и сел в молчаливой ярости. В двери, позади F и H, появился полковник, что было совершенно необычно, ибо никто не имел права входить в комнату во время заседаний Политического Секретариата. Появление полковника должно было означать что-то экстраординарное: тревогу, несчастье, сообщение огромной важности. И еще более необычным было то, что он пришел, чтобы попросить L выйти по какому-то срочному личному делу. «Он должен исчезнуть», — грубо рявкнул L, имея в виду полковника, который, несколько поколебавшись, подчинился, посмотрев при этом на шефа тайной полиции, словно ожидая от него помощи, но C все еще был занят своими бумагами. A рассмеялся и добродушно сказал, что L, наверное, вновь слишком много выпил, затем нарочито приветливым, грубоватым голосом, который обычно свидетельствовал о его хорошем настроении, добавил, что L не мешало бы выйти и разобраться со своими личными делами: может, разродилась одна из его любовниц? Все громко рассмеялись, не потому, что слова A показались смешными, просто напряжение было так велико, что каждый искал выход и даже неосознанно хотел облегчить L отступление. A по селектору попросил полковника войти. Полковник появился вновь. «Что там произошло?» спросил A. «Жена министра транспорта лежит при смерти», — отдав честь, сообщил полковник. «Убирайтесь!» — крикнул A. Полковник исчез. «Ступай,