. — Чушь, абсолютная чушь». F заупрямился: «Тогда выйди из комнаты», — снова потребовал он у Чайного святого. G продолжал стоять у окна. F вновь обратился к A: «Ты видишь, мы все наложили в штаны». Он очень прямо сидел в своем кресле, положив руки на стол, и уже не выглядел таким уродом. A сказал, что F дурак, поставил коньячную рюмку на буфетную стойку и вернулся к столу. «Дурак, — ответил F, — действительно? Ты в этом уверен?» Он говорил как никогда тихо. Кроме L, говорил он, в Политическом Секретариате больше нет старых революционеров, куда же они все подевались? После этого он принялся перечислять всех ликвидированных, тщательно, медленно называя имена известных людей, которые когда-то боролись за свержение старого строя. Эти имена прозвучали впервые за много лет. N почувствовал холод. Ему вдруг показалось, что он находится на кладбище. «Предатели! — заорал A. Это были предатели, и это тебе прекрасно известно, проклятый Жополиз». Он замолчал, успокоился и задумчиво посмотрел на Чистильщика обуви. «И ты тоже такая же свинья», — словно между прочим сказал он. N сразу понял, что A допустил еще одну ошибку. Конечно, это было провокацией — называть имена старых революционеров, но F, признав свой страх, стал противником, которого A был вынужден воспринимать всерьез. Но, вместо того чтобы его успокоить, A начал угрожать F. Дружеское слово, шутка сделали бы его благоразумным, но A презирал F, поэтому он не видел опасности и проявлял легкомыслие. F же отступать было некуда. В отчаянии он все поставил на кон и ко всеобщему удивлению проявил характер. Он был вынужден бороться и поэтому стал союзником министра транспорта, который в апатии отступил. «Кто противопоставляет себя революции, тот будет уничтожен, — провозгласил A. — Все, кто попытается это сделать, будут уничтожены». Пытались ли они на самом деле это сделать, твердо спросил F, и тут же ответил, что и сам A в это не верит. Люди, которых он перечислил и которые погибли, основали Партию и свершили революцию. Они во многом ошибались, — но предателями они не были, также как сейчас не был предателем министр транспорта. «Они признались и были осуждены судом», — возразил A. «Признались! — засмеялся F. — Признались! А как они признались? Об этом нам кое-что может рассказать шеф тайной полиции!» A рассердился. Революция — это кровавое дело, утверждал он, неправые бывают и на ее стороне, и они должны быть наказаны. Кто этого не понимает и хочет изменить существующий порядок, тот сам предатель. А вообще, издевательски добавил он, нет никакого смысла вступать в дискуссии с F, ибо понятно, что у Чистильщика обуви в голове крепко засели свинские писания, которые он теперь распространяет среди своих коллег, он явно считает Партию борделем, и поэтому A вынужден просить главного идеолога G, лучшего друга F, хорошо поразмыслить, с кем он водится. Обратившись к Чайному святому с этой импульсивной и ненужной угрозой (может быть он был сердит на главного идеолога за то, что тот тоже не осмелился выйти из комнаты), A вернулся на свое место. Все, кто продолжал стоять, тоже сели, G последним. A объявил, что вновь открывает заседание.
Чайный святой отомстил незамедлительно, вероятно, решив, что вместе с F впал в немилость, или обидевшись на неосторожное порицание A. Как и многие критики, сам он критики не выносил. Еще работая учителем гимназии, Чайный святой публиковал в мелких провинциальных газетенках критические статьи по литературе такой партийной направленности, что A, который презирал большинство писателей как буржуазных интеллигентов, в начале второй большой чистки вызвал его в столицу, где G возглавил редакцию культуры правительственной газеты и в скором времени с достойным удивления трудолюбием уничтожил национальную литературу и театр, объявив согласно господствующей идеологической схеме классиков политически здоровыми и полезными, а современных писателей — больными и вредными. Хотя основная мысль его критических статей была примитивной, форма, в которую он ее облекал, была интеллектуальной и логичной. Чайный святой писал запутаннее, чем его литературные и политические противники. Он был всемогущ. Когда G кого-то критиковал, то это было его концом, нередко человек попадал за колючую проволоку или исчезал. Лично G был человеком порядочным. Он был счастливо женат, как он всем внушал, был отцом восьмерых, рожденных с одинаковыми перерывами, сыновей. В Партии его ненавидели, но великий практик A, который любил выдавать себя за теоретика, протащил бывшего учителя гимназии на еще более высокий пост — сделал его идеологическим духовником Партии. И с тех пор многословные доклады G безоговорочно принимались Политическим Секретариатом, хотя некоторые открыто над ними насмехались. B однажды после особенно длинной речи Чайного святого, посвященной внешней политике, высказал мнение, что главному идеологу следовало бы позаботиться о том, чтобы решения Секретариата были внешне идеально обоснованы, но он не может требовать, чтобы эти обоснования были беспрекословно приняты на веру Секретариатом. Тем не менее нельзя было недооценивать G. Чайный святой был человеком власти, который защищал однажды завоеванную позицию всеми средствами, понял теперь A, так как G первым попросил слова. Он поблагодарил A за его речь, которая доказывала, что он является великим государственным деятелем. Его анализ состояния революционных преобразований и положения в государстве был проведен мастерски, он обосновал необходимость роспуска Политического Секретариата на данном этапе развития. Как идеолог G мог сделать только одно замечание. Как уже отметил A, мы сейчас наблюдаем конфликт, который заключается в том, что, с одной стороны, революция находится в определенном столкновении с государством, а с другой — Партия находится в определенном столкновении с революцией. Революция и Партия — это не одно и то же, как думают некоторые. Революция — это динамический процесс, Партия же — в большей степени статическая формация. Революция изменяет общество, Партия закрепляет данные изменения в государстве. Исходя из этого Партия — это носитель революции и вместе с тем — носитель власти. Это внутреннее противоречие приводит Партию к тому, что она больше тяготеет к государству, чем к революции. Партии как статической формации присущи некоторые несоответствия. Революция в первую очередь должна задушить тех, кто, изменив Партии, стали врагами революции. Люди, которых перечислил министр тяжелой промышленности, были сначала настоящими, надежными революционерами, никто этого не отрицает, но они допустили ошибку, посчитав революцию законченной, и превратились во врагов революции, поэтому их пришлось уничтожить. Это мы наблюдаем и сегодня: в то время как Политический Секретариат сконцентрировал в своих руках неограниченную власть, Партия потеряла свою значимость и не может больше быть носителем революции, но и Политический Секретариат больше не в состоянии выполнять эту задачу, потому что теперь его интересует только власть… Политический Секретариат отгородился от революции. Сохранение власти для него важнее преобразования общества, потому что любая власть стремится стабилизировать государство, которым она правит, и Партию, которую она контролирует. Поэтому борьба против Политического Секретариата неизбежна для развития революции… Политический Секретариат должен это учесть и принять решение о самороспуске. Настоящий революционер ликвидирует себя сам — закончил он свою речь. В страхе перед политической чисткой он пытался доказать, что необходимо ликвидировать Политический Секретариат, который себя изжил.
Речь G была коварной. Чайный святой говорил по своему обыкновению менторским тоном, серьезно, сухо. N постепенно понял хитрость G, который специально абстрактными фразами изложил излишне резко взгляды A таким образом, чтобы Политический Секретариат имел возможность себя защитить. Чистку, которой все так боялись, Чайный святой изобразил, как необходимый процесс, который уже начался. Изобразив падение старой гвардии, все показательные процессы, унижения, казни как политически оправданные меры, он оправдал также и предстоящую чистку. Но вместе с тем предоставил решать вопрос о проведении чистки (если она неизбежна) самим ее возможным жертвам, что было чрезвычайно опасно для A.
Взглянув на A, N понял: A заметил ловушку, которую подготовил ему G. Но прежде чем A успел что-либо предпринять, случилось невероятное. Министр образования M, сидевшая рядом с государственным президентом K, подскочила и закричала, что маршал K свинья. Вдруг N почувствовал, что у него под ногами лужа. Слава государства, старый и больной, помочился. Одутловатый Джингисхан стал агрессивным, назвал M чопорной козой, закричал, что он не идиот, чтобы выйти помочиться, он не хочет, чтобы его арестовали, он вообще больше никогда не выйдет из этого помещения, он старый революционер, он боролся за революцию и Партию и победил, его сын погиб в гражданскую войну, его зять и все его старые друзья были преданы и уничтожены A, а они, как и он сам, были честными и убежденными революционерами. Поэтому он будет мочиться когда и где захочет.
Неистовая реакция A, которая последовала за этим неприятным и гротескным событием, удивила