«В каком-то смысле, — подумала Ламия, — он прав». Именно на Гиперионе пересеклись пути Бродяг и граждан бывшей Гегемонии. Гробницы Времени были мощным катализатором для развития торговли, туризма и транспорта в галактике, которая приспосабливалась к жизни без нуль-Т. Она попыталась представить себе будущее таким, каким видели его Бродяги: огромные флоты расширяли горизонты человечества, генетически перестроенные люди обживали газовые гиганты, астероиды и миры, еще более суровые, чем Марс и Хеврон до терраформирования. Возможно, эту вселенную увидит ее дочь... или ее внуки.
— О чем вы задумались? — нарушил Консул затянувшееся молчание.
Ламия улыбнулась.
— О будущем. И о Джонни.
— О да! — подхватил Силен. — О поэте, который так и не стал Богом.
— Как по-вашему, что случилось с его второй личностью? — негромко спросила Ламия.
Консул развел руками.
— Вряд ли она пережила гибель Техно-Центра. А вы что об этом думаете?
Ламия покачала головой.
— Мне остается лишь завидовать. Сколько людей его видело! Даже Мелио Арундес столкнулся с ним в Джектауне.
Они выпили за Мелио, который пять месяцев назад улетел с первым же спин-звездолетом ВКС, возвращавшимся в Сеть.
— А я его так и не встретила. — Ламия хмуро уставилась в свой бокал с бренди. Она чувствовала, что слегка пьяна. Надо будет обязательно принять антиалкогольные таблетки, чтобы не причинить вред ребенку. — Я возвращаюсь, — объявила она, поднимаясь. — Завтра мне нужно встать затемно, чтобы полюбоваться вашим взлетом на фоне рассвета.
— Может, переночуете на корабле? — предложил Консул. — Из гостевой каюты открывается чудесный вид на долину.
Ламия отрицательно покачала головой.
— Мой багаж в старом дворце.
— Мы еще увидимся, — сказал Консул. Они снова обнялись, быстро, чтобы скрыть блеснувшие в глазах слезы.
Мартин Силен проводил ее до Града Поэтов. Они прошли освещенную галерею и остановились у дверей ее комнаты.
— Ты действительно висел на дереве, или это было что-то вроде фантопликации, а сам ты спал во Дворце Шрайка? — спросила Ламия.
Поэт ткнул пальцем в то место на груди, откуда торчал стальной шип.
— Был я китайским мудрецом, воображавшим себя бабочкой, или бабочкой, воображавшей себя китайским мудрецом? Ты об этом, детка?
— Об этом.
— Да, — ответил Силен негромко. — Я был и тем, и другим. И оба были настоящие. И обоим было больно. И я буду вечно любить и лелеять тебя за то, что спасла мне жизнь. За то, что ходила по воздуху. Такой ты и останешься в моей памяти. — Он взял ее руку и нежно, почтительно, почти благоговейно, поцеловал. — Пойдешь к себе?
— Нет, хочу немного прогуляться по саду.
Поэт нахмурился:
— У нас здесь есть патрули — роботы и люди — и Грендель-Шрайк еще не выходил на «бис»... Но будь осторожна, ладно?
— Не забывай, — поддразнила его Ламия, — я гроза Гренделей. Хожу по воздуху и превращаю их в хрупких стеклянных чертиков.
— Угу, только из сада не выходи. Ладно, детка?
— Ладно, — сказала Ламия и коснулась своего живота. — Мы будем начеку.
Он ждал в саду, в уголке, куда не проникал свет.
— Джонни! — вырвалось у Ламии, и она бросилась вперед по дорожке.
— Нет. — Он покачал головой и поспешно сдернул шапку.
Те же рыжевато-каштановые волосы и светло-карие глаза, та же улыбка. Только одет как-то странно: куртка из толстой кожи, подпоясанная широким ремнем, тяжелые башмаки, в руке трость.
Ламия застыла в нерешительности.
— Конечно, — прошептала она и хотела дотронуться до него, но под рукой оказался воздух, хотя характерного для голограмм мерцания не было.
— Тут сохранились довольно плотные поля метасферы, — пояснил он.
— Угу, — согласилась она, совершенно не понимая, о чем он. — Вы другой Китс. Близнец Джонни.
Юноша улыбнулся и протянул руку к ее выпуклому животу.
— То есть что-то вроде дяди?
Ламия молча кивнула.
— Это ведь вы спасли ребенка... Рахиль?
— Вы видели меня?
— Нет. — У Ламии вдруг перехватило дыхание. — Но я чувствовала ваше присутствие. — Она помолчала. — Уммон говорил о Сопереживании, ипостаси людского Высшего Разума. Это ведь не вы?
Он покачал головой, и его кудри сверкнули в тусклом свете фонарей.
— Нет, я всего лишь Тот, Кто Приходит Раньше. Предтеча. И чудес особых не совершал — разве что ребенка подержал, пока его у меня не забрали.
— Так вы не помогали мне... драться со Шрайком? Ходить по воздуху?
Джон Китс засмеялся.
— Нет. Так же, как и Монета. Все это, Ламия, сделали вы сами.
Она замотала головой.
— Быть не может.
— Почему же? — Он опять улыбнулся и снова протянул руку, словно хотел коснуться ее живота, и Ламии показалось, что она ощущает давление его ладони.
— О строгая невеста тишины, дитя в безвестье канувших времен... — прошептал он. — Матери Той, Кто Учит, несомненно, положены кое-какие поблажки![19]
— Матери Той... — Ламию внезапно замутило. Слава Богу, рядом оказалась скамейка. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой неуклюжей, но седьмой месяц — есть седьмой месяц, и сесть ей удалось с немалым трудом. Аналогия с дирижаблем, причаливающим к башне, напрашивалась сама собой.
— Той, Кто Учит, — повторил Китс. — Даже предположить не могу, чему Она будет учить, но это изменит всю вселенную и положит начало тому, что не утратит важности и через десять тысячелетий после нас.
— Мой ребенок? — вымолвила она, чувствуя, что ей не хватает воздуха. — Наш с Джонни ребенок?
Двойник Китса потер щеку.
— Слияние человеческого духа и логики ИскИнов, которое безуспешно искали Уммон с Техно-Центром, — сказал он и отступил на шаг. — Хорошо бы оказаться здесь, когда Она будет учить тому, чему должна научить. Увидеть все собственными глазами.
Голова Ламии шла кругом, но что-то в его тоне насторожило ее:
— В чем дело? Ты разве уйдешь? Куда?
Китс вздохнул:
— Техно-Центр исчез. Здешние инфосферы слишком малы, чтобы вместить меня... даже частично. Остаются ИскИны кораблей ВКС, но, боюсь, это не для меня. Не терплю приказов.
— А больше негде?
— Метасфера, — с таинственным видом ответил он и оглянулся. — Но там львы, и тигры, и медведи. А я еще не готов.
Ламия пропустила эту тираду мимо ушей.
— Есть идея, — заявила она. И тут же изложила ее.
Двойник ее возлюбленного обнял ее своими бесплотными руками и сказал:
— Вы чудо, мадам. — И вновь отступил в сумрак.
Ламия покачала головой.
— Всего лишь беременная женщина. — Она положила руку на живот и пробормотала: — Та, Кто Учит, надо же. — Затем обратилась к Китсу: — Раз уж ты у нас архангел, посоветуй, как ее назвать?
Ответа не последовало, и Ламия огляделась по сторонам.
В саду никого не было.
Ламия пришла в космопорт на рассвете. Проводы получились не слишком веселые. Мартин, Консул и Тео страдали от головной боли, поскольку пилюли от похмелья исчезли вместе с Сетью. Одна Ламия была в чудесном расположении духа.
— Чертов бортовой компьютер все утро чудит, — проворчал Консул.
— Это как? — улыбнулась Ламия.
Прищурившись, Консул посмотрел на нее.
— Прошу провести стандартную проверку перед взлетом, а этот кретин выдает мне стихи.
— Стихи? — Мартин театрально выгнул бровь.
— Да... послушайте... — Консул нажал кнопку комлога, и Ламия вновь услышала знакомый голос:
Прощайте, Призраки! Мне недосуг
С подушкой трав затылок разлучить;
Я не желаю есть из ваших рук,
Ягненком в балаганном действе быть!
Сокройтесь с глаз моих, чтобы опять
Вернуться масками на вазу снов;
Прощайте! — для ночей моих и дней
Видений бледных мне не занимать;
Прочь, Духи, прочь из памяти моей —
В край миражей, в обитель облаков![20]
— Может, какой-то дефект? — предположил Тео Лейн. — Ведь ИскИн вашего корабля сравним по мощности с разумами бывшего Техно-Центра.
— Так и есть, — сказал Консул. — Я проверил. Все в порядке. Но он раз за разом подсовывает мне... это! — Он взмахнул распечаткой.
Мартин Силен посмотрел на Ламию и, заметив, что она улыбается, повернулся к Консулу.
— Ну что ж, похоже, ваш корабль решил научиться грамоте. Пусть это вас не беспокоит. Он будет хорошим спутником в вашем долгом странствии.
Возникла пауза. И тут Ламия извлекла из сумки объемистый сверток.
— Прощальный подарок, — сказала она.
Консул принялся его разворачивать, сначала медленно, затем все быстрее, разрывая и комкая обертку. Глазам присутствующих открылся свернутый в трубку выцветший и потертый маленький коврик. Консул провел по нему ладонью, поднял глаза и проговорил дрожащим голосом:
— Где... как вы...
Ламия улыбнулась.
— Местная беженка нашла его ниже шлюзов Карлы. Она пыталась продать его на базаре в Джектауне, когда я шла мимо. Кроме меня никто на него не позарился.
Консул сделал глубокий вдох и провел пальцем по узору ковра-самолета, который доставил его деда на роковое свидание.
— Боюсь, он больше не летает, — сказала Ламия.
— Надо перезарядить левитационные нити, — пробормотал Консул. — Не знаю, как вас благодарить...
— Не благодарите. — Ламия улыбнулась. — Это вам талисман в дорогу.
Консул покачал головой, обнял Ламию, пожал всем руки и поднялся на лифте в рубку. Ламия и остальные двинулись к зданию космопорта.
В лазурном небе Гипериона не было ни облачка. Солнце окрасило далекие вершины Уздечки в бледно-розовые тона. Все предвещало чудесный теплый день.
Ламия оглянулась на Град Поэтов и долину за ним. Из-за скал виднелись верхушки Гробниц Времени. Одно крыло Сфинкса озарило солнце.
В ту же секунду эбеново-черный корабль Консула беззвучно поднялся на струе голубого пламени и устремился в небо.