– Я же говорила вам, что одно событие обгоняет другое. Вот еще одна новость. С Пасема сообщают, что конклав кардиналов, собравшись в Сикстинской капелле… – Гладстон прищурилась: – Я забыла, святой отец, это та самая Сикстинская капелла?
– Да. После Большой Ошибки церковь разобрала ее и восстановила на Пасеме. Кирпичик за кирпичиком, фреску за фреской.
Гладстон заглянула в листок:
– …Так вот, кардиналы, собравшись в Сикстинской капелле, избрали нового Папу.
– Так скоро? – прошептал Поль Дюре и закрыл глаза. – По-видимому, сочли, что не следует терять время. От флота Бродяг Пасем отделяют только десять суток. И все же так быстро принять решение…
– Вам интересно, кто новый папа? – спросила Гладстон.
– Либо Антонио, кардинал Гвардуччи, либо Агостино, кардинал Раддел, – помедлив, ответил Дюре. – Только они могли сейчас набрать нужное число голосов.
– Ошибаетесь, – с мягкой улыбкой произнесла Гладстон. – Судя по письму епископа Эдуарда из Римской курии…
– Боже мой, Эдуард – епископ! Извините меня, госпожа Гладстон, пожалуйста, продолжайте.
– Судя по этому письму, конклав кардиналов впервые в истории Церкви остановил свой выбор на человеке, не достигшем сана монсеньора. Здесь сказано, что новый Папа – священник-иезуит, некто Поль Дюре.
Невзирая на боль, Дюре сел в постели.
– Что? – недоверчиво воскликнул он.
Гладстон передала ему листок с сообщением.
Поль Дюре уставился на бумагу.
– Но это невозможно! Никогда еще Папой не выбирали человека с саном ниже монсеньора, разве что символически, и то единожды. Так было со святым Бельведером после Большой Ошибки и Чуда… Нет, нет, это невозможно!
– Моя помощница сообщила, что епископ Эдуард уже пытался дозвониться до вас, – продолжала Гладстон. – Мы распорядимся, чтобы вас немедленно соединили с ним, святой отец. Извините, я должна называть вас теперь Ваше Святейшество. – В голосе секретаря Сената слышалось глубокое уважение без тени иронии.
Дюре, слишком потрясенный, чтобы отвечать, лишь смотрел на нее.
– Я прикажу соединить вас с Пасемом. Мы сделаем все, чтобы вы поскорее вернулись в Новый Ватикан, Ваше Святейшество, но я была бы бесконечно признательна вам, если бы вы поддерживали с нами связь. Я нуждаюсь в ваших советах.
Дюре, кивнув, снова поднес к глазам тонкий листок. На пульте в изголовье койки замигал глазок фона.
Выйдя в коридор, Гладстон сообщила врачам новость с Пасема и, вызвав охрану, приказала доставить сюда епископа Эдуарда и других иерархов Нового Ватикана. Когда она вернулась к себе, Седептра напомнила ей, что через восемь минут возобновится заседание Военного Кабинета. Гладстон кивнула, подождала, пока помощница уйдет, и вошла в кабину мультисвязи, скрытую за панелью в стене. Отгородившись звуконепроницаемым экраном, она набрала код корабля Консула. Конечно, услышать эти сигналы может кто и где угодно, но расшифровать их способен лишь адресат. Хотелось бы надеяться на это.
Загорелся красный глазок голографической камеры.
– Из автоматического рапорта вашего корабля следует, что вы согласились встретиться с Бродягами и они приняли вас. Надеюсь, вы остались в живых, – произнесла Гладстон в камеру и, вздохнув, продолжила: – Много лет назад я попросила вас принести великую жертву Гегемонии. А теперь прошу ради блага всего человечества выяснить следующее:
– Во-первых, почему Бродяги атакуют и крушат миры Сети? Все мы – вы, Ламия Брон, я сама – были убеждены, что им нужен только Гиперион. Каковы их истинные намерения?
– Во-вторых, где находится Техно-Центр? Я должна это знать, если нам предстоит с ним воевать. Неужели Бродяги забыли о нашем общем враге?
– В-третьих, на каких условиях они согласны прекратить огонь? Чтобы избавиться от Техно-Центра, я готова пойти на уступки. Большие уступки. Но кровопролитие должно прекратиться. Немедленно!
– В-четвертых, согласен ли встретиться со мной Глава Собрания Роя? Если потребуется, я лично прибуду в систему Гипериона. Большинство наших кораблей оттуда ушло, но корабль-прыгун и его эскорт остаются возле сферы сингулярности. Глава Роя должен принять решение немедленно, так как руководство ВКС намерено уничтожить сферу, и тогда путешествие из Сети займет три года.
– Наконец, Глава Роя должен знать, что Техно-Центр побуждает нас воспользоваться взрывным нейродеструктором. Многие руководители ВКС согласны. Время не ждет. И повторяю: мы не допустим захвата всей Сети!
– Теперь дело за вами. Пожалуйста, подтвердите получение этого сообщения и свяжитесь со мной по мультилинии, как только начнутся переговоры.
Гладстон взглянула в круглый глаз камеры, надеясь, что ее тревога и искренность, преодолев сотни световых лет, дойдут до Консула.
– Умоляю вас исполнить мою просьбу. Смилуйтесь над родом человеческим!
За мультиграммой последовал двухминутный репортаж об апокалипсисе на Небесных Вратах и Роще Богов. Ниша опустела, а Консул, Мелио Арундес и Тео Лейн все еще не могли произнести ни слова.
– Отвечать? – нарушил тишину корабль.
Консул прокашлялся.
– Подтверди получение сообщения, – сказал он. – Сообщи наши координаты. – Он вопросительно взглянул на спутников.
Арундес тряхнул головой, словно пытаясь избавиться от кошмара.
– Очевидно, вы и раньше бывали здесь, в этом Рое.
– Да, – ответил Консул. – После Брешии. После того, как моя жена и сын… Короче, после Брешии я побывал в этом Рое и вел переговоры с Бродягами.
– Вы представляли Гегемонию? – спросил Тео Лейн. Тревога состарила молодого губернатора Гипериона, избороздив его лицо стариковскими морщинами.
– Нет, фракцию сенатора Гладстон, – объяснил Консул. – Это было еще до ее избрания на пост секретаря Сената. Ее соратники объяснили, что включение Гипериона в Протекторат может повлиять на исход политических распрей внутри Техно-Центра. Нужно только подбросить Бродягам информацию, которая побудит их оккупировать Гиперион. Что, в свою очередь, явится предлогом для вмешательства флота Гегемонии.
– И вы это сделали? – В голосе Арундеса не звучало никаких эмоций, хотя его жена и взрослые дети находились на Возрождении-Вектор – в неполных восьмидесяти часах от первой волны вторжения.
Консул откинулся на подушки.
– Нет. Я выдал Бродягам этот план. Они послали меня назад, в Сеть, в качестве двойного агента. Они действительно намеревались оккупировать Гиперион, но лишь когда сочтут это необходимым.
Тео, сцепив пальцы, откинул голову:
– Значит, все эти годы в консульстве…
– Я ждал известий от Бродяг, – спокойно договорил за него Консул. – Видите ли, у них имелось устройство, способное разрушить антиэнтропийный барьер вокруг Гробниц Времени. Распахнуть Гробницы, когда Бродяги будут готовы. Снять оковы с Шрайка.
– Значит, это сделали Бродяги, – сказал Тео.
– Нет, – невозмутимо возразил Консул, – это сделал я. Я предал Бродяг так же, как до того – Гладстон и Гегемонию.
Я застрелил женщину из Роя, которая настраивала устройство… Ее и техников, что были с нею… Затем включил устройство. Антиэнтропийные поля исчезли. Было организовано последнее паломничество. И Шрайк вышел на свободу.
Тео смотрел, не отрывая глаз, на бывшего наставника. В зеленых глазах молодого губернатора было, скорее, недоумение, чем гнев.
– Но почему? Почему вы сделали это?
И Консул рассказал им, коротко и бесстрастно, о Сири с Мауи-Обетованной и восстании против Гегемонии. Восстании, которое не прекратилось и после смерти Сири и ее мужа – деда Консула.
Арундес поднялся с дивана и подошел к окну. Солнечные лучи играли на его одежде, на темно-синем ковре кают-компании.
– А Бродяги знают, что вы… натворили?
– Теперь знают, – ответил Консул. – Я рассказал об этом Свободному Ванцу… и другим… сразу же после нашего прибытия.
Тео мерил шагами нишу.
– Значит, встреча, на которую мы собираемся, может окончиться судебным разбирательством?
Консул улыбнулся.
– Или казнью.
Тео остановился, сжав кулаки.
– И Гладстон знала об этом, когда просила вас еще раз отправиться сюда?
– Да, конечно.
Тео отвернулся.
– Просто не знаю, чего вам пожелать – казни или помилования.
– Я сам не знаю, Тео, – с горечью отозвался Консул.
– Ванц, кажется, говорил, что собирается прислать за нами судно? – сказал Мелио Арундес.
Что-то в его интонации заставило обоих мужчин подойти к окну. Небесное тело, на котором они находились, было астероидом средней величины, окруженным силовым полем десятого класса и терраформированным многовековым трудом ветра, воды и дотошных инженеров. Солнце Гипериона висело над пугающе близким горизонтом. Сплошные травяные заросли колыхались на ветру, и по этому лугу струилась то ли широкая речушка, то ли небольшая река. Вода текла к горизонту, а там, казалось, воспаряла к небу, превращаясь в опрокинутый водопад, и уходила все выше и выше, пересекала далекую мембрану силового поля и исчезала в космической тьме.
По этому бесконечно высокому водопаду спускалась лодка. На носу и корме виднелись человекоподобные фигуры.
– Боже! – прошептал Тео.
– Нам лучше приготовиться, – деловито сказал Консул. – Это наш эскорт.
Солнце зашло удивительно быстро. Последние лучи пронзили водяную завесу в полукилометре над сумрачной поверхностью астероида, и в ультрамариновом небе расцвели радуги, настолько сочные и густые, что дух захватывало от их красоты.
Глава сороковая
Часов в десять меня будит Хент. В руках у него поднос с завтраком, в темных зрачках – ужас.
– Где вы раздобыли еду? – спрашиваю я.
– На первом этаже. Там что-то вроде маленького ресторана. Все стояло на столе, уже горячее, но людей не было.
Я киваю.
– Мини-траттория синьоры Анджелетти, – поясняю я. – Готовит она так себе.
Как беспокоило доктора Кларка мое питание! Он считал, что чахотка гнездится в моем желудке, и держал меня на голодном пайке – молоко с хлебом, изредка – пара костлявых рыбок. Странно, но многие болящие сыны и дочери человеческие накануне воссоединения с вечностью более всего сокрушаются из-за расстройства кишечника, пролежней или несъедобных обедов.