Молчание.
– Вы вероятно проникли сюда через окно, – предположила я. – Если вы не хотите, чтобы я увидела вас, ваше лицо, вы можете выбраться через окно снова в сад. Я отвернусь. Если вы хотите, выбирайтесь в сад и спрячьтесь у ворот. У меня есть ключ. Я отопру ворота и вы сможете уйти. Я не буду пытаться увидеть вас. У меня довольно своих забот.
За занавесом по-прежнему – ни звука, ни жеста.
– Или вы хотите спрятаться в этом доме? Вас преследуют? Тогда мне придется переговорить с хозяином этого дома. Сейчас здесь тяжело болен человек… – занавес едва заметно шевельнулся. – Вы можете на ночь остаться в моей комнате. Наутро мы будем говорить с хозяином…
Я тут же подумала, что говорю что-то не то. Что ждет меня утром? Чоки!.. Как я решусь тревожить Николаоса из-за этой странной гостьи? Наконец, кто она? Может оказаться, что она настоящая преступница…
– Не молчите, – попросила я. – Вы утомляете меня. Я весь день провела у постели тяжелобольного, я устала. Если вы не выйдете сейчас, я подойду к занавесу и отдерну его. Я достаточно сильна, вы не сможете убить меня.
Занавес сильно колыхнулся.
Я подождала еще немного. Незнакомка не появлялась.
Я подняла подсвечник с горящей свечой чуть повыше. Если на меня нападут, придется ударить, хотя мне очень не хотелось применять насилие. Я резко отдернула занавес.
Теперь я увидела эту женщину.
Нет, она не пыталась сопротивляться, не пыталась напасть на меня. Напротив, она вся сжалась, пригнула голову на тонкой шейке, уткнула лицо в ладони. Она была тоненькая, хрупкая, должно быть, совсем еще девочка. Одета она была, как одеваются девушки-простолюдинки – синяя юбка, светлая кремовая блузка, волосы собраны узлом на затылке, непокорные прядки упали на тонкие светлые пальчики, прикрывшие лицо, темная накидка соскользнула на пол.
Я чувствовала, как она мучительно сгибается, сжимается, чтобы не дать мне разглядеть ее. Во всем ее облике ощущалась какая-то детская беззащитность и в то же время детское же упрямство. Нет, она не могла быть преступницей.
Мне стало жаль ее.
– Я ничего плохого вам не сделаю, – сказала я с участием. – Пойдемте, я провожу вас к воротам и выпущу. А если вам некуда идти, вы можете провести ночь здесь. Но неужели вы так и будете стоять всю ночь у окна, закрыв лицо ладонями?
Пальчики, закрывавшие лицо, задрожали.
Внезапно девушка решительно распрямилась, быстро опустила руки и вскинула голову.
Глава сто сороковая
Удивляюсь, как только я не выронила подсвечник. Машинально я поставила его на стол.
Теперь, увидев ее лицо, я узнала эту девушку. Но нет, пожалуй, я бы не узнала ее, она переменилась, она иначе держала себя, у нее было иное выражение лица. Но в ее полудетских еще чертах, в ее золотистых волосах я по-прежнему могла узнать себя в юности.
Да, это была моя дочь Селия. Напряженные черты ее личика выражали отчаяние, упрямство, боль…
Я испугалась. Почему она здесь? В такой одежде? Я разглядела теперь, что подол юбки испачкан древесной корой, несколько листьев прилипло к нему. Да, конечно, она днем пряталась в саду. Это была она… Что же случилось? Неужели семья Анхелиты схвачена во время бегства? Неужели Теодоро-Мигель выслеживал Ану? Значит, они схвачены; возможно уже брошены в тюрьму инквизиции. Селии удалось бежать в одежде служанки. Дальше я не могла думать, предполагать.
– Что случилось? Почему ты здесь? – взволнованно воскликнула я. – Где отец и мать? Их схватили? Говори!
Должно быть, мой голос звучал так требовательно и сердито, что она испугалась, смутилась еще больше, и, как прежде, обратилась ко мне на «вы». Но это не задело меня, у меня теперь было из-за чего тревожиться и страдать.
– Нет, донья Эльвира, нет, – взволновалась, в свою очередь, девушка. – Все живы. Все хорошо. Они в деревне. Все хорошо!
Я сразу же немного успокоилась. Мы по-прежнему стояли друг против друга. Она – у окна, я – у двери.
– Но почему ты здесь? Почему так одета? Как ты проникла в дом, в эту комнату? Почему прячешься?
– Я… я просто хотела быть с вами, – пролепетала она.
Меня тотчас охватило чувство вины.
Я казалась себе ужасной, злой, грубой, подозрительной, жестокой даже. Я смутилась. Мне хотелось извиниться перед ней. Но что-то мешало мне. Что? Обычное нежелание взрослого человека признать свою ошибку перед ребенком? Я пересилила это.
– Прости, – коротко произнесла я. – Ты наверное устала?
– Вы… Вы тоже устали. Я знаю. Вы мне сказали, – она держалась со мной так робко.
Неужели эта самая девушка совсем недавно в роскошных покоях дворца Монтойя, разряженная, открыто показывала мне свое пренебрежение? Что с ней случилось? Что заставило ее так измениться?
Глава сто сорок первая
Я села на постель и жестом указала ей на стул.
– Присядь. Ты голодна?
– Нет… – она покорно села.
– Что ты ела целый день?
– У меня есть деньги, – она показала на маленький кошелек, притороченный к поясу. – Я обедала днем.
– Где?
– В одной таверне, – она совсем смутилась. – Там было вполне прилично, – быстро добавила она.
– Ты считаешь подобные заведения подходящим для себя местом? Тебе хочется приключений? Но я должна тебя предупредить, молодые искательницы приключений порой вынуждены дорого платить за свое легкомыслие! Знай об этом.
Ну вот! Снова я заговорила с ней резко, жестоко. Почему? Только потому что я по-матерински тревожусь за нее? Или почти бессознательно я ищу возможности отомстить ей за то, что она не хотела говорить со мной, не признавала меня? Но как она изменилась! Какой робкой, кроткой вдруг сделалась? Или она всегда такая в глубине души? А то ее поведение было просто маской? Я ощутила некоторое смятение, приложила ладони к вискам.
– Вы очень устали? У вас болит голова? – робко спросила Селия. – Я мешаю вам отдохнуть? Я прошу прощения! – в голосе ее проявилась неожиданная пылкость.
– Ох, Селия! – я невольно улыбнулась. – Уж конечно, ты не помогаешь мне отдохнуть. Конечно, я устала, – я вдруг ощутила ее напряжение, – но ты сейчас должна рассказать мне все, – я говорила мягко, – все, подробно, как ты очутилась здесь. Ты действительно так соскучилась по мне? Ты ведь совсем и не знаешь меня.
Она хотела было возразить, но я быстро попросила:
– Рассказывай же.
– Я действительно хотела побыть с вами, поговорить. Это правда. Я понимаю, что проявила излишнее нетерпение. Я поступила дурно… – она выжидающе посмотрела на меня, но я молчала, твердо решив не спешить с поучениями на этот раз, а дать ей сказать все, что она захочет.
– Пока мы ехали, – продолжала Селия, – я думала, что потерплю, дождусь, пока мы вернемся в Мадрид, и тогда встречусь с вами. Но в нашем доме в деревне меня так измучило это нетерпеливое желание увидеть вас. Я о многом хочу спросить вас. Я больше не могла этого выносить! Я оставила записку, что отправляюсь в горы, надела мужской костюм брата Мигеля и отправилась в город верхом.
Я невольно покачала головой, слушая девушку. Но в ее решительности все же было нечто привлекательное для меня. Конечно! Это в ней напоминало мне меня саму!
– Родители, наверное, сходят с ума из-за твоего необдуманного поступка, – не сдержалась я. – Наверное, они ищут тебя.
– Нет. Не думаю. В прошлом году я уже бывала в горах. Со мной даже отпустили Аниту! – Селия не могла скрыть гордости, – А она ведь такая хрупкая и наивная. И младше меня… И… Я думаю, мама все поняла. Я даже говорила ей, что тревожусь из-за вас, хочу поговорить с вами, и что в горах мне станет легче, спокойнее.
– Но где ты ночуешь в горах? Что ешь?
– Там построены хижины, где есть запасы провизии.
– А это платье откуда?
– Я взяла у одной из наших служанок в деревне.
– Почему ты не явилась в дом открыто?
– Боялась. Не хотела беспокоить…
Я почувствовала, что она не хочет упоминать о больном. Наверное, это пугает ее – болезнь, смерть молодого человека, не намного старше ее…
– Как ты попала в сад?
– Перелезла через забор, – она покраснела.
– А коня и мужской костюм где ты оставила?
– У нас… в доме Монтойя…
– Значит, ты была там?
– Да.
– Кому-нибудь из слуг, оставшихся в доме, ты сказала о своем приезде?
– Нет. Я тихонько пробралась. Я ведь все в доме знаю.
– А что скажут конюхи, когда увидят лишнего коня в конюшне?
– Ну-у… не знаю… В конце концов, это не так уж должно насторожить их. Придумают какое-нибудь объяснение. Вот если бы из конюшни украли коня, тогда другое дело!
Я невольно рассмеялась. Она тоже улыбнулась, но тотчас снова смутилась и сжала губки.
– Но как ты не побоялась одна проделать такой путь? – я по-настоящему волновалась за нее.
– Но я же была в мужском костюме. Меня принимали за парнишку. Никто не усомнился.
– Но ведь путешествовать в одиночку небезопасно даже для сильного крепкого мужчины!
– Да, пожалуй. Уже когда я почти приехала, перед самым городом, меня застала ночь, и я решила заночевать на постоялом дворе. Мне отвели комнату, где спали еще двое мужчин, – она отвела глаза, чтобы не видеть моего укоряющего взгляда. – Я спросила хозяина, нет ли отдельной комнаты, но он сказал, что нет. Он заверил меня, что это вполне достойные сеньоры. Я подумала, что если начну отказываться, это может вызвать излишние подозрения. У меня с собой был кинжал. Он и сейчас со мной, смотри! Здесь, за поясом, – Селия показала маленький кинжал. – Видишь, я не безоружна. Я могу защитить себя. Я хорошо владею кинжалом, меня научили братья, Мигель и Карлос, они любят охотиться и умеют обращаться с оружием. Ну так вот, я вошла в комнату. Конечно, я твердо решила не раздеваться. К счастью, я заметила, что двое других постояльцев, растянувшихся на простых деревянных топчанах в неуютной комнате, тоже не разделись и спят, прикрывшись плащами. Хозяин держал свечу. Я попросила оставить ее. Но он сказал, что она ему нужна, что он бедный человек, и потому у него нет денег на лишние свечи. Он унес свечу. Небольшое оконце пропускало слабый свет. Я хотела было снять сапоги, у меня ноги устали; но решила не расслабляться и легла, не сняв сапог, завернувшись в плащ. Я даже шляпу не сняла, пусть мнется! Я боялась, что увидят мои волосы.