Моя новая приятельница принялась сочувствовать мне. Еще бы! Ведь она и сама согрешила. Слово за слово, и вот я уже попросила ее отнести мою записку Рамону. Она согласилась. Я видела, что она не выдаст меня.
В монастыре за мной, в сущности, не было никакого надзора. Сейчас я порою жалею об этом, но в то же время осознаю, что, да, конечно, подназорные люди имеют меньше возможностей для совершения преступлений, но не потому что они более нравственны, а просто потому что боятся наказаний. Они даже плохо понимают, что такое нравственность, ведь они несвободны и не отвечают за себя. А свободный человек должен все решать сам. И эти свободные решения – самые ценные, когда речь идет о чем-то хорошем, и самые печальные – когда в итоге совершается дурное. Настоятельница хотела, чтобы я была свободным человеком. Поэтому она не стесняла меня. Я могла свободно ходить по саду, который был очень большим.
Я написала Рамону, чтобы он пришел в сад на указанное мною место после полуночи. Моя новая товарка передала ему мою записку, это оказалось делом нетрудным.
Разумеется, я засыпала ее вопросами. Я выспрашивала о Рамоне, как он выглядит, чем был занят, как она передала записку. Девушка рассказала, что подождала у его дома. Было утро и он вышел, чтобы отправиться в церковь к утренней службе. Рядом с ним шел его отец. Но девушка не растерялась. Она окликнула Рамона:
– Сеньор!
Тот оглянулся.
Девушка сделала ему знак подойти. Рамон попросил отца подождать немного и подошел к ней. Тут-то она и ухитрилась сунуть ему мою записку, шепнув: «Это от вашей невесты». После этого девушка повернулась и пошла прочь. Рамон даже не успел сказать ей хоть что-то, спросить о чем-то. Он быстро вернулся к отцу, тот спросил, чего хотела девушка. Рамон смущенно ответил, что она спрашивала, не нужно ли им парное молоко.
– Но у нас есть молочница. Она почти каждый день приходит, – заметил отец.
– Так я этой девушке и сказал. – Рамон смущенно пожал плечами.
Девушка, которая встала за домом, все это видела и слышала.
– Однако она хитра, – продолжал отец Рамона. – Не стала обращаться ко мне, старику, подошла к тебе, красивому молодому человеку.
Рамон кивнул и снова пожал плечами.
Я немного побаивалась, что теперь эта девушка как бы получила право на мою откровенность. А мне вовсе не хотелось откровенничать с ней. Но, к счастью, работы на огороде через пару дней закончились, и молодые сельчанки больше в монастырь не приходили.
В тот день я легла пораньше, мне хотелось поспать, чтобы к приходу Рамона быть еще свежей и красивей, чем всегда. К полуночи я проснулась и вышла в сад. Луна ярко светила, цветы чудесно благоухали. Я не спеша пришла на условленное место. Было еще рано. Рамона еще не было. Я подумала, что он еще, пожалуй, зазнается, если увидит, что я явилась раньше назначенного мною срока и с нетерпением жду его. Поэтому я ушла на другой конец сада.
Я сделала еще несколько кругов и снова вышла к условленному месту. Не могу сказать, чтобы я очень уж волновалась. Я была уверена, что Рамон будет ждать меня. Так и оказалось. Он ждал. Он приехал верхом, привязал коня у ограды, а сам через ограду перелез.
Когда я увидела его, мне стало весело. Я разом позабыла все свои тревоги. У него был вид любящего и преданного жениха, готового исполнить все мои прихоти. Я радостно приблизилась к нему. Он протянул руки. Но я отошла и притворилась обиженной и печальной.
– Что с тобой, Лусия? – встревоженно спросил он. – Что случилось?
– Странно, что именно ты спрашиваешь меня об этом, – я приложила кончик пальца к уголку глаза, будто стирая слезинку. – Ничего не случилось. Если, конечно, не считать того, что я больше не нужна тебе. Ты разлюбил меня.
– Но почему, Лусия, дорогая? Почему ты так решила? Я люблю тебя больше прежнего и страшно тоскую в разлуке с тобой!
– Тоскуешь?! Вот уж не могу поверить! – Я продолжала разыгрывать из себя обиженную. – Значит, именно поэтому ты заставляешь меня первой назначать тебе свидания! Теперь у тебя есть полное право сомневаться в моей нравственности…
– Лусия! Как ты можешь такое говорить?! Я не приезжал к тебе просто потому что не хотел нарушать обещание, данное мною моему отцу и твоим родителям!
– Вот как! А я видишь, настолько безнравственна, что ради любви к тебе готова нарушить какие угодно обещания, – он просиял, а я продолжила, ободренная его сияющей улыбкой: – Ах, Рамон! Ведь нет ничего дурного в том, что мы делаем сейчас. Если мы иногда будем встречаться и беседовать, разве это дурно? Ведь это дозволяется всем женихам и невестам.
Я позволила ему обнять меня. Это было очень приятно – вновь оказаться в крепких мужских объятиях. Я подумала, что буду счастлива с Рамоном.
– Но расскажи мне, – попросила я, уже мягко, – расскажи мне, как мои отец и мать. Согласны ли они простить меня?
– Все не так-то просто, – Рамон вздохнул. – Мать, конечно, согласна. Она любит тебя по-прежнему и очень хочет видеть. Она не против нашего брака и готова сделать все, лишь бы ты была счастлива. А вот отец…
– Что отец?
– Он еще не высказал своего окончательного решения. Я буду с тобой откровенным. Пока он считает, что тебе лучше постричься в монахини. И мой отец горячо его поддерживает в этом его убеждении.
Рамон напряженно замолчал. Я искренне огорчилась.
– А ты? – спросила я. – Каково твое решение?
– Мое решение тебе давно известно, – твердо произнес Рамон. – Я добьюсь согласия на наш брак.
Повинуясь искреннему порыву, я обняла его и поцеловала. Все-таки я была еще совсем неопытной, и поцелуй пришелся не в губы, а в щеку.
Рамон смотрел на меня, глаза его сияли восторгом и любовью.
– Ты впервые поцеловала меня, – сказал он.
Мы сели на траву. Я склонила голову к нему на плечо.
– Ах, Рамон! В конце концов, если мои родители не согласятся, мы можем бежать и обвенчаться тайно. Когда мы вернемся уже обвенчанными, никто больше не станет противиться нашему браку.
– Не будем спешить…
– Но почему? – перебила я. – Разве тебе не хочется, чтобы я скорее стала твоей?
– Конечно же, хочется! Но я не хочу тайного венчания. Я хочу, чтобы мы вступили в церковь открыто и торжественно. Я хочу, чтобы ты, моя любимая жена, пользовалась всеобщим уважением… Потерпи еще немного, Лусия, я добьюсь своего. Родители позволят нам пожениться.
– Ах, Рамон! Сколько в тебе благородства, честности, чистоты. Как мне хочется быть достойной тебя!
На этот раз я не играла, не кокетничала, я говорила совершенно искренне. Я чувствовала, что искренне люблю Рамона.
Мы начали обниматься и целоваться, но ничего дурного не совершали. Между тем небо посветлело, близилось утро. Пора было расставаться. Мы простились и уговорились, что Рамон будет приезжать в монастырь через день.
Трудно описать мое состояние. Мне было так весело, так радостно. Все вокруг виделось мне таким праздничным, чистым, солнечным. И я сама была чистой, легкой, доброй ко всем. Я была Счастлива.
Рамон приезжал еще два раза. Наши свидания проходили чудесно – объятия, поцелуи, доверительные беседы. Рамон настойчиво продолжал уговаривать моих родителей и своего отца. Он чувствовал, что они вот-вот окончательно согласятся.
И он оказался прав.
В третье наше свидание, когда я увидела его, он бросился мне навстречу, схватил меня в свои крепкие добрые объятия и закружил.
– Согласны! Они согласны! – запел он.
– Тише, Рамон, умоляю! – я смеялась, не пытаясь вырваться из его рук.
Наконец он отпустил меня, но так неловко, что мы оба упали на траву. Я продолжала смеяться. Платье мое откинулось, обнажив стройные ноги в темных тонких чулках. Не владея собой, Рамон начал целовать мои ступни, щиколотки… Вот его губы уже жгли мне бедра…
Но внезапно он, словно очнувшись, резко откачнулся.
– Что, Рамон? – спросила я, приподняв голову, голос мой звучал беззащитно и разнежено.
Меня даже немного испугало это его резкое движение.
– Ты не любишь меня? – прошептала я, прижимая губы к его уху, затем к щеке.
Он мягко отстранил меня.
– Я очень люблю тебя, Лусия, очень. Именно поэтому мне сейчас лучше уйти.
– Но почему, Рамон, почему?
(Теперь настал мой черед вопрошать: «Почему?»)
– Потому что я хочу, чтобы наши отношения были честными и чистыми. Ты станешь моей, когда перед лицом Бога мы станем мужем и женой. О, тогда ты увидишь, поймешь, почувствуешь, как сильно я люблю тебя!
– Но, Рамон! – сидя на траве, я обхватила его за плечи. – Разве мы не любим друг друга? Разве наша любовь не дает нам права на близость? Родители согласились – разве это не знак того, что само небо благословляет наш союз? Я люблю тебя. Почему мы должны медлить? Ради чего? Ради соблюдения каких-то условностей, придуманных ханжами? Я откровенна с тобой. Я не притворяюсь, не скрываю своих желаний. Я хочу стать твоей женой, сейчас, здесь. Ты чувствуешь, как мягка трава, как благоухают цветы и поют птицы! Я люблю тебя!..
В едином порыве, овладевшем нами, мы сжали друг друга в объятиях…
Страстные жгучие поцелуи, несвязные нежные слова, объятие, преисполненное мучительной нежности… И наконец – самые сладкие мгновения…
Жаркая смелость пронизала все мое существо. Я дарила наслаждение, я это знала. Я хотела получать наслаждение каждой мышцей, каждым мускулом своего тела. Я сжимала сильными пальцами упругий член, я припадала к нему, впитывая с жадностью что-то сладкое, влажное…
Сколько времени прошло? Не помню. Я приходила в себя после любовного забытья. Я лежала на траве, мне было мягко. Ночь была теплая. Мне хотелось, чтобы теперь Рамон благодарно и нежно ласкал меня, бережно гладил теплыми ладонями. Мне вдруг стало так не хватать этого тепла его тела. На миг мне даже почудилось, что его нет, он ушел, покинул меня. Но ведь этого не может быть! Именно теперь он должен полюбить меня по-настоящему, должен понять, почувствовать, как я люблю его. Теперь, теперь разгорится наша любовь.