Еще через милю показалось «Гнездо лжи» – довольно новый щитовой домик, изрешеченный дырками от пуль. Вернее, вмятинами от пуль, поскольку вблизи стало ясно, что дом сделан из многослойного шедевра технологии материалов, способного противостоять пулям любого калибра. Возле дома, там, куда в самую жаркую часть дня падала тень от солнечной батареи, стоял скромный внедорожник. Софии отчего-то подумалось, что такое место достойно их посещения. Она отключила автопилот и припарковала машину рядом с внедорожником. Номера у него были выданы не штатом Юта, а муниципальной администрацией Моава, и София, читавшая об этом, знала почему. Законодательный орган Юты захватили разоблачители, утверждавшие, что Моав двенадцать лет назад уничтожили ядерные террористы. Отсюда следовало, что всякий, называющий себя его жителем, либо тролль на жалованье у мировой закулисы, скрывающей правду от честных людей, либо обманутый ею глупец. Соответственно, они запретили бюро по выдаче водительских удостоверений принимать документы из Моава. Его жители, лишившись возможности регистрировать машины в Юте, начали выпускать собственные номерные знаки, которые вскоре превратились в статусный символ и ценный сувенир. Город даже какое-то время зарабатывал на них деньги, пока этот бизнес не убили пиратские копии. Так или иначе, владелец паркетника жил в Моаве.
Они на занемевших ногах вылезли из машины и воспользовались биотуалетом. София подошла к двери домика. Та с жужжанием открылась.
– Добро пожаловать в «Гнездо лжи»! – сказала женщина лет… сорока пяти? Нет, скорее ей не было и сорока, просто она не пользовалась доступными косметическими технологиями, чтобы выглядеть намного моложе. Прическа короткая, и похоже, что стриглась сама. Очки – как были раньше, то есть только для коррекции зрения. Через них она читала роман, напечатанный на бумаге.
– Спасибо, – ответила София.
– Вы собираетесь ехать дальше на юг в город?
– Вы про Моав? Да.
– То есть вы знаете, что он существует.
– Я даже бывала там несколько раз.
– В те разы вы прилетали или приезжали на машине?
– Прилетала.
– О’кей. Так вот, по дороге вы увидите блокпосты. Один или два, в зависимости от времени суток. Они не настоящие. Останавливаться не надо. Просто отключите автопилот и медленно проезжайте через них. Автоматчики будут размахивать руками, не обращайте внимания. – Женщина говорила будничным интеллигентным тоном, словно егерь, объясняющий, что делать при встрече с медведем. – Они уберутся с дороги и не станут по вам стрелять. Если возникнут осложнения, вот контакты для связи.
Она облизнула палец, взяла со стопки распечаток верхний листок и ножницами отрезала от него двухдюймовую полоску, которую и протянула через стойку. Там были цепочки кодов и значков. Помимо книги у женщины в руках – нового перевода «Беовульфа», – никакой бумажной продукции в помещении не наблюдалось. Вдоль стен стояли книжные стеллажи, а посередине сломанными колоннами торчали вращающиеся стойки, но и те и другие были пусты.
Как будто прочтя мысли Софии, женщина сказала:
– Если вы опустите очки на глаза, то увидите эквивалент туристических брошюр.
– Ясно, – ответила София. – Но нам нужно только высадить там пассажира.
– Что ж, добро пожаловать в Моав, – сказала женщина, – и желаю вам добраться благополучно.
– А что, можем не добраться?
– Нет, это просто вежливое выражение.
Все было в точности как она сказала: пятью милями дальше, в конце длинного прямого отрезка дороги, стояли несколько запыленных пикапов и старых внедорожников. Они почти перегораживали шоссе – почти, но не совсем. Самодельное ограждение – столбы с привязанной желтой полимерной лентой – уходило в пустыню в обе стороны на столько, на сколько хватило запала у строителей. Над дорогой воздвигли арку из досок; на приколоченном к ней фанерном листе белым по зеленому было намалевано от руки:
ОПАСНО
РАДЕАЦИЯ
ПРОЕЗД ЗАПРЕЩОН
Они только успели разобрать надпись и прокомментировать ошибки, как автопилот, взволновавшись из-за преграды впереди, издал предупреждающий звук и сбросил скорость. София перевела машину на ручное управление и заодно приглушила все звуковые сигналы.
Распахнулась дверь припаркованного у дороги автофургона. Мужчина, закидывая на плечо ремень автомата, спустил лесенку и повернулся к ним. С другой стороны за ними с умеренным интересом наблюдал мужчина постарше. Он жарил хот-доги на огне, разведенном в жестяной бочке, и переворачивал их клещами. Автоматчик выскочил на дорогу и замахал руками над головой. София, следуя указаниям женщины из информационного центра, продолжала двигаться со скоростью примерно пять миль в час и просто обогнула автоматчика. Виляя между препятствиями, которые почти, но не совсем перегораживали дорогу, она въехала в радиоактивную пустыню за блокпостом. Дорога поворачивала и ныряла в ложбины, что на какое-то время ограничивало видимость. Затем впереди показался «Старбакс».
– А как было раньше? – спросила София Еноха несколько минут спустя, когда они все взяли кофе в окошке для автомобилистов.
Машина вновь ехала на автопилоте. До Моава оставалось еще мили две; впереди уже различались его относительно яркие огни. София думала про женщину с книгой в информационном центре. Про саму идею информационных центров. Про информацию.
– Смотря насколько раньше, – заметил Енох.
– Просто мы все в этой машине, кроме вас, знаем только пост-Моавский мир. В котором люди не могут согласиться, что он существует.
– Вы спрашиваете, что было, когда люди соглашались по поводу фактов? – Похоже, вопрос по-доброму позабавил Еноха.
– Да. Ведь они же соглашались? Уолтер Кронкайт и все такое[24].
Енох ненадолго задумался.
– Я бы сказал, что способность людей соглашаться по неочевидным фактам – относительно вещей и событий, удаленных от них во времени и пространстве, – выросла с практически нулевого уровня до вполне приличного во время научной революции. Оставаясь примерно на том же уровне, она все более широко распространялась по миру в эпоху Кронкайта и с появлением интернета на удивление быстро упала до нуля. Думаю, главное, что она давала людям, – это социальная мобильность, когда головастый мальчик с канзасской фермы или из индийских трущоб получал шанс добиться чего-то интересного. Раньше – до того примерно трехсотлетнего промежутка, когда люди умели соглашаться по поводу фактов, – у нас были короли, вожди и жесткая общественная иерархия. В этот период мысль получила определенную свободу, и жизнь стала материально намного лучше. Намного. Теперь мы вернулись к ситуации, когда те, у кого есть деньги и власть, могут получать желаемое, диктуя массам, во что им верить.
– Но ведь богатым нужна высокотехнологическая экономика? Поскольку их богатство не от земельных владений, как в прежние времена, а в акциях.
Енох кивнул:
– Сейчас система достаточно избирательна. Она находит тех, кто будет полезен для высокотехнологической экономики, и собирает в таких вот местах.
Он указал рукой на Моав. Для тех, кто знал, куда смотреть, город нес черты места, где живут головастые люди. Они проделали две тысячи миль и оказались в Принстоне. А когда они оставят его в камере заднего вида, то проделают еще тысячу, прежде чем снова окажутся в та- ком же.
– Это когда-нибудь вернется?
– Положение дел, существовавшее в те триста лет?
– Да.
– Не знаю. Это из тех эзотерических вопросов, о которых думает ваш дядя Джейк. Вы, разумеется, тоже вольны о нем думать. Или сосредоточиться на непосредственной задаче. Возможно, одно с другим связано.
Секунду она переваривала его слова.
– Вы о том, о чем говорили раньше. Что мозгу либо его цифровой модели нужен мир, согласный внутри себя, что есть что.
– Да. И он должен сходиться в этом понимании с другими мозгами в том же мире.
– Второе для меня неактуально, – сказала София. – Мозг только один. Доджа.
– Это ненадолго, – ответил Енох.
По совпадению или нет, но они как раз въехали в центр города и остановились перед большим зданием: бывшим банком, а ныне местным филиалом НЭО – Ново-эсхатологической организации. София расшарила свои координаты с членами семьи, и, очевидно, дядя Джейк сообщил о ее приезде здешним сотрудникам. Несколько человек – надо понимать, профессиональные эсхатологи либо вспомогательный эсхатологический персонал – вышли встречать коллегу.
– Здесь я вас оставлю, – сказал Енох. – Спасибо, что помогли снять меня с креста и отвезли в такую даль.
Часть 4
Зула и ее муж Чонгор по-прежнему жили в той же квартире, что при жизни Ричарда. Здесь они вырастили Софию. Когда она уехала в Принстон, они начали присматривать другое жилье, но в итоге решили, что нынешняя квартира – сто восемьдесят квадратных метров на восемнадцатом этаже двадцатиэтажного дома на сиэтлском Капитолийском холме – вполне их устраивает.
Ричард купил им ее после событий, которые на какое-то время их прославили и сделали потенциальной мишенью для расправы. Их прежние адреса легко мог найти любой, поэтому возвращаться туда было опасно. Ричард устранил проблему: зарегистрировал неотслеживаемую офшорную фирму и приобрел квартиру от ее имени. К тому времени, как Миазма разгадала уловку и вычислила, где они живут, имена Чонгора и Зулы были уже не на слуху и для их защиты вполне хватало существующей охраны дома.
Однако защита безопасности – это игра камень-ножницы-бумага между технологиями, которые стремятся к противоположным целям. Вестибюль здания, лифты и лестницы, а также прилегающие пояса дорожек и зеленых насаждений просматривались камерами еще в те времена, когда Зула и Чонгор впервые сюда въехали. Тогда за стойкой у входа круглые сутки сидел охранник, приглядывая за дверью и мониторами камер. Стойку эту несколько лет назад убрали и заменили большим аквариумом с морской водой. Дом по-прежнему платил охранной фирме, но охранники-люди теперь бо́льшую часть времени проводили на ногах; они патрулировали территорию, следя за обстановкой с помощью портативных устройств. Некоторые же «охранники» были и вовсе не люди, а специальные алгоритмы, которые анализировали видео- и аудиоматериалы на предмет подозрительного поведения, распознавали лица и проверяли их по белому списку жильцов, друзей и соседей, а также по черному списку преступников, навязчивых преследователей и бывших мужей. Все неоднозначное перенаправлялась на «глазную ферму» в Юго-Восточной Азии.