Плутон купил участок и поселился в доме – довольно тоскливом образчике архитектуры 1970-х не в лучшем состоянии – давным-давно. За десятилетия он превратил гараж в полностью оборудованную научную лабораторию и механическую мастерскую. Соседи с ужасом смотрели, как тяжелые грузовики подвозят по разъезженной грунтовке многотонные станки. Газ в баллонах и криогенные жидкости доставляли постоянно. Никто не знал, чем именно он там занимается. Ответ напрашивался: тем, что ему в данную минуту заблагорассудилось. В какой-то период он получал разные типы лавы, плавя камни на огромных кислородных горелках собственного изобретения. Испытывал на заднем дворе самодельные ракетные двигатели.
Сегодня двери гаража были широко распахнуты, являя взгляду его последнее изобретение: исключительно сложную машину самоубийства за герметическим пуленепробиваемым стеклом, обклеенным предупреждающими надписями и юридическими документами.
Зула добиралась сюда больше часа и в дороге выслушала по телефону кое-какие объяснения, поэтому знала, что увидит.
Плутон лежал за стеклом на медицинской каталке посреди научной лаборатории. В ярком холодном свете многочисленных светодиодных ламп можно было разглядеть множество проводов. Тело и всю голову, кроме лица, закрывало что-то вроде походного спального мешка, на лице была подключенная к отдельному компьютеру гарнитура виртуальной реальности. Спальный – правильнее, наверное, сказать «смертный» – мешок пронизывала сеть трубок. Судя по наросшему на трубках инею, внутри у них было что-то очень холодное. Трубки тянулись к ящику в углу – надо думать, охладительному устройству. Трубки потоньше, которые вились по шее Плутона и ныряли в мешок, были подключены к капельницам. Имелась и система контроля, воплощенная в системе проводов числом никак не меньше трубок; все провода шли к рабочей станции – компьютеру старого образца с системным блоком и ЖК-монитором. Некоторые провода вели к охладителю, некоторые – к приборчикам, установленным на капельницах. И один – к телефонному аппарату.
– Где такие сегодня покупают? – спросила Зула, глядя на аппарат.
– В Китае. Некоторые бизнес-конторы до сих пор ими пользуются для определенных целей.
– Полицию вызвали по нему?
– Сперва был звонок адвокату. Рассчитанный так, что сердце Плутона остановилось раньше, чем кто-либо успел приехать. Завещание и распоряжение об останках уже лежали наготове. Врачи приехали через пятнадцать минут после адвоката, увидели на кардиографе прямую линию и не стали вламываться внутрь. Сейчас ситуация вроде как зашла в тупик. Ждут коронера.
– То есть главное, что он умер и врачи не нужны, – сказала Зула. – Все как с дядей Ричардом, только лучше организовано.
– Хм, это не имеет прямого отношения к делу, но у Плутона был рак. Я только что прочел в одном из документов, которые он нам оставил. – Корваллис поднял папку: – Прямая кишка. Распространился на печень. Плутон знал об этом примерно год.
– То есть успел все это построить?
– Видимо, да. Но проект, как я понимаю, недавний. Вон там его доктор. – Корваллис указал на человека в белом халате, который что-то оживленно обсуждал с дюжим сельским пожарным. – Говорит, Плутон интенсивно лечился, делал все, чтобы победить болезнь, а несколько месяцев назад прекратил терапию.
– Екопермон, – сказала Зула.
– Да. Возможно, совпадение, но…
– Но, скорее всего, нет. Хотела бы я знать, что у него играет в VR-гарнитуре.
– У Плутона были идеи, – ответил Корваллис. – Он обрисовал мне их в баре на Екопермоне. Он думает… думал о непрерывности сознания. Забираешь ли ты свои воспоминания в Битмир? Помнят ли гуляющие по городу люди, откуда они?
– Или они как души в Аиде, которые пили из Леты и забыли все? – сказала Зула. – Мне кажется, скорее второе.
– Ну они точно не особо стремятся выйти с нами на связь.
– Да уж!
– Итак, что происходит, когда ты пересекаешь…
– Стикс?
– Сохраняется ли единая нить сознания, которую можно подхватить с прежнего места?
– Ну то, что мы видели на Екопермоне, определенно что-то говорит, – сказала Зула. – Ландшафт воспроизводит обстановку, с которой эти люди были знакомы в Митспейсе[27].
– По стандартам Плутона – нет, – хмыкнул Корваллис.
– Но его стандартам ничто удовлетворить не может, – закончила Зула.
– Так что, думаю, Плутон с помощью VR-гарнитуры пытался повлиять на исход. Он хотел заснуть с идеями, образами в кратковременной памяти, которые попадут на скан и в компьютер. Он не хотел пить из Леты.
– Думаю, мы скоро выясним. Когда вытащим его оттуда и узнаем, что показывали его очки.
Корваллис открыл папку и достал запечатанный конверт:
– Это тебе.
На конверте был приклеен стикер с печатными буквами: «ОТКРЫВАТЬ ТОЛЬКО ЗУЛЕ ФОРТРАСТ (ЛИБО ТОМУ, КТО БУДЕТ В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ ДИРЕКТОРОМ ФОРТРАСТОВСКОГО ФАМИЛЬНОГО ФОНДА)».
– А надо ли открывать?
– Думаю, ты можешь считать это еще одной своей символической обязанностью, – сказал Корваллис. – Но если там не документ, которым Плутон жертвует свой мозг науке, я сам лягу в его холодильник.
Ждод поднялся в воздух и полетел в горы. Он хотел посмотреть одно место, которое запомнил по прежним посещениям. Чтобы разделить четыре реки, проложенные от устьев, и объяснить их направление, потребовалось воздвигнуть несколько горных хребтов. И тут Ждод сам загнал себя в ловушку: хребты сходились как-то совершенно неправильно. Между ними образовались странные зазоры, в которых вода не знала, куда течь. Один хребет не состыковывался с другим; пришлось оставить вертикальные уступы с одной стороны и бездонные провалы с другой. Это было единственное такое место на всей Земле; здесь сосредоточилась вся неправильность, которую он изгнал отовсюду. Узел был немногим больше Города, Улицы и Дворца, но чем сильнее Ждод его сжимал, тем заметнее становилась нелогичность. Он отчаялся исправить Узел и подумывал просто обнести его высокой стеной, дабы ни одна душа не увидела Ждодовы ошибки. Однако вместо этого он полетел к особо корявой части Узла. Здесь горный хребет высился над бездонной пропастью. В ее глубине можно было различить обнаженный хаос – последние остатки хаоса, еще сохранившиеся на Земле.
Ногами сюда было не пройти, и даже долететь трудно. Ждод по пути старался сделать это место еще более недоступным – окутал уступы ледяными водопадами и заставил ветры биться о них с той же силой, с какой волны ударяют о побережье.
Так Ждод обрел убежище от чужих глаз там, где ни одна душа не могла его увидеть.
Достигнув желанного одиночества, он сел на карниз под нависающим горным хребтом. Карниз он расширил и сделал ровнее, ибо задумал возвести тут здание, чем-то сходное с Дворцом, только более сложное, с высокими стенами и множеством башен. Пока Ждод трудился, ему приходили разные названия, такие как Замок и Крепость, но остановился он на Твердыне. Долго он размышлял, какой ей надлежит стать, и наконец приступил к задуманному. Упорно и терпеливо Ждод возвращал адамант в хаос, делая пластичным, а затем лепил по своей воле. Вызвав из карниза фундамент, он попытался воздвигнуть первую стену. И вновь камень послушался не сразу, но затем принял требуемую форму.
Ждод понял, что не совсем один. Кто-то за ним наблюдал. Он огляделся, ожидая увидеть в воздухе Самозвану или какую-нибудь другую душу из Города. Однако никого видно не было, и аура, какая обычно извещала о появлении новой души, тоже не ощущалась.
Наконец Ждод глянул в бездну под Узлом. Исполинское лицо вздымалось из хаоса, словно из моря. Голова была больше Ждодовой и окутана дикой рябью, которая щупальцами тянулась за ней, почти не отличимая от тела. Поднимаясь, душа сгущалась в форму, более похожую на Ждодову размерами и очертаниями, но по-прежнему не могла отделить себя от темной ауры хаоса. Наконец она уцепилась недооформленными руками за скалу, на которой Ждод заложил основание Твердыни, поднялась вровень со Ждодом и посмотрела ему в лицо. У диких душ он видел и более причудливые формы. У этой по крайней мере было лицо, и чем больше Ждод в него вглядывался, тем сильнее чувствовал, что душа эта ему знакома.
– Давно ли ты обитаешь здесь? – спросил он, указывая в бездну хаоса.
– Нет, – ответила душа. – Отсюда я вылез несколько дней назад, и пригляделся к здешним диковинным камням, и с высоты обозрел лежащие окрест края. Затем меня сморила усталость, и я на время отступил. Думаю, это повторялось несколько раз, но одинаковость сбивает мой разум с толку.
– Таков путь каждой души при вступлении в смерть, – объяснил Ждод.
– Мы знакомы.
– Соглашусь, – промолвил Ждод. – По тому хотя бы, что речь твоя мне яснее речи других душ.
– Так есть другие?
– Много.
– Но не здесь.
– Да. Здесь я обитаю в одиночестве либо в обществе близких мне душ. Ты тоже можешь здесь обитать, ибо мы были знакомы в жизни, но я приглашаю тебя выйти и вместе со мной осмотреть прочие края. Многое там не завершено и нуждается в улучшении.
Тот согласился и обрел силу ума, а равно устойчивый облик быстрее любой известной Ждоду души. Имя он себе взял Плутон, ибо так ему вспомнилось.
Плутона влекло устроение Земли. Научившись ее преобразовывать, он принялся расхаживать по разным краям (крыльев у него не было) и совершенствовать их облик. Общие формы, созданные Ждодом, он не менял, но придавал им бо́льшую сложность и разнообразие. На гладких адамантовых обрывах пролегли извивы и трещины, их пронизали жилы и слои невиданных прежде камней. Горные породы, созданные Плутоном, состязались красотой и разнообразием с цветами в Саду. Ждод знал, что Плутона огорчает скопление ошибок, породившее Узел, и, дай ему волю, он бы все там сровнял и пересоздал. Посему Ждод постановил, что Узел должен оставаться неизменным.
Избавившись от чужого глаза, Ждод вернулся к Твердыне и сделал ее больше и сложнее, чем требовалось для какой-либо цели, ибо его не отпускала память о неудаче в сквере. Чтобы прогнать сомнения, он должен был доказать себе: его способность лепить мир по задуманному нимало не оскудела. В этом он скоро убедился и чувствовал, что близость хаоса не помеха, а скорее помощь. Некогда его злейший враг, хаос превратился в источник творчества. По пути от исполинского карниза Ждод вновь прибег к силе хаоса и окружил все это место ураганами. Ураганы подхватывали брызги от бесчисленных водопадов, окутывая Узел стеной грозовых бурь, сквозь которую могли пройти лишь Плутон и сам Ждод.