Всякий раз, как он терпел поражение, земные души видели Доджа и его соратников яркими метеорами в ночном небе. Всякий раз их траектории оканчивались новыми кратерами на черной небесной тверди.
Как-то он в одиночку подобрался ко Дворцу так близко, что увидел, как тамошние обитатели лакомятся плодами дворцовых деревьев, но тогда сам Эл восстал в гневе и зашвырнул его с такой силой, что Додж пробил Небосвод насквозь, до уходящего в бесконечность хаоса. Война, увидев, как Додж пронесся кометой, призвал остальных членов Пантеона вытащить того из дыры. На ее краю Додж некоторое время отдыхал, восстанавливая силы. Искусница предложила всем вернуться в темный замок, который они строили по соседству из выбросов множества кратеров, ибо стены давали хоть какую-то защиту от безжалостных стихий. Однако Додж, еще не восстановивший дар речи, поднял руку, прося их остаться. Его взор был прикован не к Земле, а к дыре с хаосом, которую он пробил силой своего удара. Или, возможно, правильнее будет сказать, что Эл пробил эту дыру, швырнув Доджа с такой силой.
– Не напоминает ли вам это что-нибудь на Земле? – спросил он, когда вновь обрел способность говорить.
– Это ровно тот же хаос, от которого мы все должны были отделиться, когда возникли, – ответил Седобород.
– Когда впервые появился Плутон, я увидел его вылезающим из дыры, очень похожей на ту, что мы видим под нами, – сказал Додж.
Самозвана первой поняла его загадку, ибо при своем любопытстве и умении летать частенько посещала место, о котором говорил Додж.
– Это очень похоже на трещину в мире, что лежит глубоко под…
– Узлом! – воскликнул Делатор, который тоже проводил там много времени. Он кивнул: – Я почти могу уверить себя, что смотрю из окна Твердыни.
Додж кивнул:
– Хаос – не форма и не место; всякий хаос подобен другому хаосу. Так я вернусь на Землю! Смотрите!
Он углубил и расширил дыру, в которой бурлила хаотическая рябь. Казалось, за отверстием лишь бесконечное ничто. Таким оно оставалось часы и дни, покуда Додж размышлял над ним, собирая все силы, накопленные за долгие годы на Земле. Время от времени в глубине возникал какой-нибудь фантазм, и те члены Пантеона, которым хватило терпения смотреть, переглядывались и восклицали: «Ты видел?» Но когда они снова глядели в дыру, видения уже не было. Перемена, производимая Доджем, была столь медленной, что наблюдатели ее не замечали. Те, кто уходил и возвращался, утверждали, что видят перемену: теперь из дыры шел свет, и не алый огненный, а белый свет Земли. В нем начали проступать формы, сперва зыбкие и мимолетные, затем постоянные. Поначалу трудно было понять, что они означают.
Но однажды на Доджевы труды пришел взглянуть Плутон. Он долго здесь не появлялся – строил темную башню, новую обитель Пантеона. Подойдя к яме и заглянув внутрь, он сразу понял, что перед ним. Ибо Плутон видел это раньше.
– Когда я впервые вылез из бездны хаоса под Узлом, она была такой же, – сказал он. – Стоя здесь, мы смотрим вниз. Однако вид тот же, как если смотреть из глубин под Узлом. Мы видим Твердыню, хотя она и кажется перевернутой. Ближе к нам ее массивное основание, изваянное из камня рукой того, кто звался тогда Ждодом, а дальше уходят вниз стены. Еще дальше высокие башни, а еще глубже, если смотреть отсюда, перекрученные формы Узла.
Остальные подошли взглянуть и сразу с ним согласились. Они видели Твердыню через клубящуюся завесу хаоса, которая порой сгущалась в плотные тучи, а порой становилась прозрачной, как чистая вода. Однако вид за хаосом всегда был один и тот же и точно соответствовал тому, какой они помнили Твердыню.
– Если это истинный портрет того места, каково оно сейчас, а не просто воспоминание, каким оно было когда-то, то Эл его не нашел и не уничтожил, – молвила Самозвана.
– Думаю, так и есть, – ответила Долговзора.
Ибо Делатор отыскал в кратерах осколки прозрачных кристаллов, из которых выточил линзы, и в башне темного замка собрал из линз инструменты, направленные вверх. Долговзора часами смотрела в них, наблюдая, что делают Эл, его клевреты и тысячи рассеянных по Земле душ.
– Эл не снес Твердыню, – продолжала она, – но и не оставил ее без внимания. Его клевреты воздвигли мощные укрепления в том, что раньше звалось Парадным Двором, дабы ничто не могло выйти наружу.
Делатор встал на ноги, здоровую и покалеченную, и дохромал до края дыры.
– Мне хочется туда нырнуть, – сказал он, – и вернуться в мои мастерские, которые теперь так близко. Зная то, что знаю теперь, я сумею сделать их куда лучше.
Пан – душа, известная раньше как Пануэфониум, – забила в боевые барабаны из черепов, палок и клочков кожи, собранных в проигранных битвах. Сегодня у нее был огромный пенис, назавтра она могла отрастить груди. Бой барабанов всколыхнул Пантеон. Все устремились к яме.
Однако Додж крылом закрыл Делатору лицо и оттеснил того от ямы. Барабаны Пана умолкли.
– Я должен тщательно продумать свои действия, – объявил Додж. – Ибо Эл и его клевреты видят меня всякий раз, как я приближаюсь. Не знаю, как им это удается, ведь я приближаюсь незримо и в хитроумных личинах.
Делатор сказал:
– Из земли живых Эл принес знания и умения, много превосходящие наши. А может, правильнее сказать, они принадлежат к порядку вещей, нам почти неведомому.
– Откуда ты знаешь? – спросила Любовь, вступая на край кратера, так что белый свет Земли озарил ее лицо. Она вернула ему прежнюю красоту, хотя теперь оно отражало пережитые муки и новое знание.
Долговзора взглядом и жестом призвала ее к молчанию:
– Я тоже видела свидетельство того, о чем говорит Делатор.
– Твой вопрос, Любовь, не празден, – ответил Делатор, – ибо события Пира были так кратки, а мы по большей части пребывали в ужасе и смятении. Однако, когда я пошел в кладовую за молниями, то сразу увидел, что замки вскрыты средствами, нам неведомыми.
– Равным образом, – сказала Долговзора, – я вижу, что за подступами к Земле следят, но не глаза и уши, подобные нашим. Смотрят инструменты, никак не воплощенные – либо недоступные нашим органам зрения, а значит, все равно что невещественные. То, что смотрит этими глазами, подобно не нашему разуму, а скорее разуму пчел, возникающему из бесчисленных взаимодействий в улье.
– Обмануть таких стражей – нелегкая задача, – признал Додж, – но в моей памяти о мире живых сохранились понятия, которые тут могут сгодиться. Главное из них – лазейка. Узел – лазейка в Землю, а Эл, вероятно, считает его всего лишь огрехом неумелого творца. Быть может, он сохранил Узел в память о несовершенстве Ждода, дабы тешить свою гордость. Мне осталось придумать, как пройти в эти врата невидимо для незримых глаз и неузнанно для роящегося разума, что извещает Эла о моем появлении. Оставьте меня одного, дабы мне поразмыслить над этой задачей.
Все члены Пантеона удались, оставив его одного на краю бездны. По крайней мере, так он думал, пока не почувствовал, что рядом кто-то есть, и, подняв глаза, не увидел парящую над ним Ромашку, или Софию. Из всех душ, упавших на небесную твердь, она изменилась меньше всего; легкость формы и проворство ума позволили ей собраться в полете и ловко опуститься на черный каменный свод. Она была как бы ангелом этого места – не лучезарным, а темным, как остальные. Случайно или нарочно, она повисла в воздухе так, что яркая и далекая Земля была над ее головой.
Додж укорил Софию за то, что она не оставила его в покое, но беззлобно, и София пропустила его слова мимо ушей, словно то были мертвые бурые листья на осеннем ветру.
– Из земли живых я принесла знание, которое тебе стоит включить в план, – объявила она. – И еще я принесла смертоносную силу, какой нет даже у Эла.
– Расскажи о своих знаниях и своей силе, – промолвил Додж. – Ибо, потерпев поражение от Эла, я утратил гордость и готов внимать советам.
– Твой план проникнуть на Землю через лазейку разумен, – сказала София, – но закончится так же, как все попытки зайти с других сторон. Глаза, устремленные в небо, и гудящий разум, что ищет признаки твоего возвращения, устроены не так, как наши. Слепые и глупые во многих смыслах, они наделены такой способностью распознавать, что, боюсь, мгновенно обнаружат тебя в любой точке Земли и даже в бездне под Твердыней, где, ты думаешь, Эл не поставил часовых.
– Потому-то я и хочу изменить обличье, – ответил Додж.
София покачала головой:
– Часовые Эла не высматривают твою форму, они даже воспринять ее неспособны. Однако они легко тебя узнают по цепочке сознания, что тянется из давних времен, когда ты впервые начал собирать себя из хаоса.
Додж задумался.
– Если сказанное тобой правда, для меня это горькое известие. Я должен буду обдумать твои слова. Однако на первый взгляд из них следует, что мое пребывание на Небосводе будет долгим, возможно, вечным. Коли так, надо отказаться от всякой надежды вернуться на Землю. Мы посвятим себя созданию новой Земли, выкованной из черных руд и озаренной пламенем. Быть может, однажды она сравняется в красоте с Землей, которую мы создали и утратили, а то и превзойдет ее.
– Пока ты не обрек себя вечному изгнанию, Додж, услышь второе, что я должна тебе сказать, – проговорила София. Однако взгляд ее был потуплен, а голос не сулил ничего доброго.
– Ты сказала, что обладаешь некой силой, которой нет даже у Эла, – молвил Додж.
– У меня есть власть перерезать нить сознания, делающую тебя тобой.
Долго молчал Додж, услышав эти слова.
– У тебя есть власть над жизнью и смертью, – проговорил он наконец. – Немудрено, что Эл тебя страшился.
– Нить каждой души на Земле можно пресечь в любой миг, и мне дана эта власть.
– Почему же ты не убьешь Эла?
– Наверное, мне следовало его убить тогда во Дворце. Однако в те ранние дни я еще не знала про свою силу. А теперь, когда знаю, я слишком далеко. Чтобы применить силу, мне надо стоять близко к душе, так, чтобы смотреть ей в глаза.
– Весна тоже подвластная твоей силе?