На самой вершине, под деревом, не было ни душ, ни кольев, ни веревок. Посреди этого пустого пространства стояла груда камней с человека высотой. Сейчас она не двигалась, но по глубоким следам Адам видел, что Каирн так и шел по прямой через реку. По пути он разрушил некоторые приготовления Руба, пройдя по ним, как по земле. Там уже работали души, восстанавливая растоптанное.
– Ваш друг? – спросила Фррр и рассмеялась. – Забавно было смотреть, как он поднимается на холм.
– Он обитает в Стане давным-давно и окрестные дикие души знает по той поре, когда Земля была молода. Тогда за год странствий можно было не встретить ни одной новой души.
– Ему не повезло, что он оказался в такой гуще соседей, – заметил Тук.
– Я виню себя, – ответил Скиталец, – что привечал новые души и позволил им селиться здесь. Я думал, они обретут мудрость. А они делали одну глупость за другой.
Фррр повернулась спиной к реке и глянула на север и на запад, где высились заснеженные горы.
– Есть другие места, где души могут жить свободно. По крайней мере, долгие годы.
– Рано или поздно там произойдет то же самое, – заметил Тук, – если не запретить новым душам приносить туда свои обычаи и порядки.
Скиталец кивнул:
– Я должен был предвидеть это давным-давно, но мне было хорошо одному в моем домике и не хотелось думать, чем там заняты новые души.
– А что ходячая груда камней делает на холме? – спросила Фррр, вновь поворачиваясь в ту сторону.
– Вчера мы хотели все туда отправиться, – сказал Адам, – и узнать, можно ли еще говорить с теми древними душами. Однако лодочники отказались нас везти. Поэтому Каирн пошел один. Наверное, он по-своему говорит и слушает, будет ли ответ.
– Допустим, он сумеет объяснить, что дерево в опасности, но какой с того прок? – сказал Тук. – Если я предупрежу члена моей шайки, что в него летит камень из пращи Фррр, тот успеет отскочить, и это не изменит его форму. Но если дерево однажды приняло форму, ушло корнями вглубь и жило тут много лет, может ли оно уйти от опасности? А если может, останется ли оно собой? Или движение превратит его в нечто иное и оно умрет ровно так же, как если бы его срубили?
– Хороший вопрос, – молвил Скиталец, – и у меня нет на него ответа.
Адаму вспомнилась стычка между шайкой Тука и Рубовой артелью, особенно душа, которую Яр безжалостно лупил железной палкой, так что аура излилась и превратилась в хаос. Вспомнил он и Гонца Эла, который не сумел собрать свою форму обратно. Может ли такое произойти с любой душой? Даже с самим Ждодом, когда Эл его низверг? Исчезает ли эта душа навеки или порождается снова и заново начинает себя оформлять?
Каирн простоял на одном месте почти весь день, затем внезапно пришел в движение и отчасти зашагал, отчасти посыпался с холма, цепляя по пути веревки и тенты, которые теперь волочились за ним длинным шлейфом. Его спуск вызвал на склоне мелкие камнепады и оползни. Некоторые Рубовы работники обиделись. Трое из них, подначивая друг друга, осмелели и начали швырять в Каирна камнями – им, похоже, и в голову не пришло, что груде булыжников от этого ни жарко ни холодно. Тук, Фррр, Скиталец и Адам расхохотались. То, что они увидели смешное в одном и том же, неожиданно сблизило их, и расстались они вполне по-дружески.
Адам и Скиталец вернулись в Стан. Каирн, украшенный несколькими новыми камнями, стоял на центральной лужайке, вокруг него играли дети Адама и Евы. Они уже почти догнали ростом большинство элгородских душ.
Адам пошел в дом к Еве. Она увидела по ауре, что в нем что-то изменилось, и они вышли прогуляться по лесу и обсудить новости.
– Грядут перемены, – сказал Адам. – Думаю, нам надо собираться в путь.
– Стан был для нас хорошим приютом, – согласилась Ева, – но, сидя здесь, мы не найдем нашу мать Весну, так что пора уходить.
– Нас ждут трудности, – предупредил Адам, думая, каково будет путешествовать с двенадцатью детьми.
– Мне можешь не рассказывать, – ответила Ева.
Адам пристыженно отвел глаза.
– Может быть, кто-нибудь из новых друзей пойдет с нами и облегчит наше бремя, – добавила Ева.
Позже, в вечерней тишине, они услышали далекий стук топоров по дереву и ликующие вопли.
Наутро Адам и Ева пошли на высокий берег глянуть, как идут работы. Сотни душ забрались на дерево и обрубали ветви, чтобы потом было легче повалить ствол. Ветви падали на землю, каждая размером с хорошее дерево. Работники обвязывали их веревками и тащили вниз по склону. Сам ствол тоже обмотали веревками, натянули их в одну сторону и закрепили на старых пнях или на глубоко вбитых кольях. Внизу работал не один дровосек, а несколько команд – они вгрызались в основание ствола с разных сторон.
За следующие два дня все дерево опоясала кольцевая зарубка такой высоты, что двенадцать душ могли поместиться там в полный рост и орудовать топорами. К тому времени оно стояло без единой ветки – огромный столб на вершине холма, чуть наклоненный в ту сторону, куда тянули веревки. Казалось, оно так и будет медленно клониться, пока не ляжет на землю. Однако в середине третьего дня раздался оглушительный треск, эхом прокатившийся по окрестным холмам. Дерево медленно накренилось – во всяком случае, для тех, кто смотрел издали, это происходило медленно. Однако по тому, как разбегались души, можно было угадать, как стремительно падает ствол. Аура струей ударила из пня, будто сняли крышку с кипящего котла, и рассеялась в воздухе. Души на холме издали ликующий вопль.
Который перешел в крики ужаса, когда холм содрогнулся. Издали это выглядело так, будто исполинский зверь глубоко вздохнул во сне.
Движение прокатилось от вершины холма к подножиям, словно ветер по траве, не ослабевая, а, наоборот, набирая силу. Присмотревшись, Адам и Ева различили, что это души и все их припасы. Словно крошки со скатерти, они сыпались в реку по всем сторонам холма. Вода забурлила от душ и падающих предметов.
В следующее мгновение их накрыло второй волной, темнее и тяжелее, пробежавшей по склонам от более сильных содроганий. Земля низвергалась с холма, увлекая бесчисленные пни. Она похоронила под собой души у берегов и бесформенной массой сползла в воду.
Две реки вырвались из-под оползня, взметнувшись белыми волнами. Адаму и Еве, смотревшим вверх по течению, казалось, что волны – по одной от каждого рукава – раскинулись поперек потока ангельскими крылами и ударили в берега, взметая грязную пену. Вода вела себя так, будто в ней живет собственная душа и душа эта напугана. В следующий миг она решила, что спасение лежит в стороне Элгорода. Две водяных горы схлестнулись в месте слияния, у подножия холма – вернее, у подножия того места, где только что был холм. Теперь он сбросил земляной плащ и явил взглядам каменный остов, похожий на многократно увеличенного Каирна.
В других обстоятельствах они смотрели бы на него во все глаза, но сейчас не могли оторвать взгляд от неумолимого натиска воды. Две волны сложились в единый отвесный уступ; его скорость могла бы показаться медленно-величавой, если бы не бегущие со всех ног перепуганные души на берегах.
Волна прокатилась по Элгороду, круша здания и гася огни, на месте которых вставали белые столбы дыма. Она перехлестнула через новые стены на поля автохтонов, усеивая их обломками разрушенных домов. Чем дальше она разливалась, тем медленнее становилось ее течение, и, когда достигло автохтонов, было не глубже чем по колено их четвероногим. Недавних пришельцев наводнение почти не затронуло. Их поля пестрели лужами и обломками. Хуже было дело в городе, где многие здания рухнули, а другие, на удивление, горели.
Горожане торопливо спасали свои пожитки и помогали соседям выбраться из-под обломков. То же самое творилось в поселениях под Станом – их тоже смело наводнением. Однако до Стана на холме вода не дошла. Адам, Ева и другие здешние души обратили взоры к развилке реки. Раньше они бы сказали «к холму с огромным деревом», но теперь не осталось ни дерева, ни холма.
На их месте стояло нагромождение валунов, каждый размером с дом. Оно медленно сужалось и вытягивалось вверх, так что достигло уже высоты прежнего холма вместе с деревом. Это происходило с той неуклонностью, с какой вечером удлиняются тени: если смотреть неотрывно, казалось, будто ничего не меняется.
– Надо спуститься и помочь этим людям, – объявила Ева.
Она схватила с крюка у двери топор и двинулась к реке, но, обернувшись, заметила, что Адам за ней не идет.
– Надо, – ответил Адам, – и мы туда пойдем. Но мы должны быть готовы отсюда уходить, возможно, в спешке.
– Почему? – удивилась Ева.
– Они обвинят во всем нас.
– Глупость какая!
– Я много времени провел среди них, и, увы, они куда чаще поступают глупо, чем разумно. Ими управляют чувства и слухи. Хотя не мы срубили дерево, они глянут на это… – он указал на исполинскую груду валунов, – и приметят его сходство с Каирном. Они скажут, что все мы, даже наши дети, одинаково повинны в том, что сейчас случилось, а заодно и во всем прочем несовершенстве мира. Они придут сюда и попытаются сделать с нами то, что Каирн сделал с Гонцом Эла, а Руб и его артельщики – с большим деревом.
До сих пор Адам не отличался мудростью и предвидением – гораздо чаще события заставали его врасплох. Однако на сей раз все вышло, как он сказал. Они с Евой спустились к реке и начали разбирать завалы, освобождая погребенные под ними души, и передавать ведра с водой для тушения пожаров. Многие их благодарили, но другие перешептывались и бросали на них мрачные взгляды.
Из разрушенного Элгорода прибывали лодки. На одних были беженцы, на других – помощь в лице автохтонов. Все по пути через реку смотрели туда, где прежде стоял холм. На слиянии рек теперь высился каменный столп с подобием двух ног и огромным валуном наверху.
Горожане, которые подозрительно косились на Адама и Еву, когда те им помогали, с огромной радостью приняли помощь автохтонов. Некоторые даже говорили, что теперь, когда автохтоны здесь, Адам и Ева им без надобности. Другие неровным кольцом окружили Предводителя и громко высказывали свои страхи и призывы к мести. Ева глянула на Адама, и они без слов повернули к Стану.