Евы сошелся с их третьей дочерью и произвел на свет ребенка, соответствующие ветки должны срастись, как у деревьев не бывает. Однако через два-три поколения художникам стало невозможно это изобразить, пришлось тянуть линии между далеко отстоящими ветвями либо просто повторять имена, что не упрощало восприятия дерева. После того как Корвус понял основную идею, ему начало казаться, что дальнейшее разглядывание только сильнее его запутывает. Впрочем, одна большая часть была помечена как «ЛЮДИ ЗА ПЕРВЫМ РАЗЛОМОМ». Прямо посередине имелась надпись «КАЛЛАДОН», а рядом – «БУФРЕКТ» – как понял Корвус, эту фамилию носили большинство гостей. Довольно свежей краской был нарисован лист с именем «ПЕГАН», однако никто не удосужился добавить его потомство. Точно так же в семействе Буфректов самым свежим был лист, подписанный «ПАРАЛОНДА» – так звали даму, сидевшую за столом напротив Пегана.
Корвус устал и хотел спать, но, прежде чем закрыть глаза, он проследил ветви Пегана и Паралонды до самого ствола. Затем проверил те связи, которые искал, и убедился, что они ведут к людям, построившим этот дом, после чего закрыл глаза и заснул, убаюканный спорами порожденья. Так на большей части Земли называли души, ведущие род от Адама и Евы.
– Подвиги – наша семейная обязанность, и мы этим гордимся, – сказал ему Пеган неделю спустя.
Они достигли горного перевала. Погода для разнообразия выдалась хорошая; впрочем, в Калле это означало лишь, что облака висели выше гор. Пеган по совету Корвуса взобрался на место повыше, откуда открывался вид во все стороны. Отсюда можно было видеть почти весь оскол (так в этой части мира назывались острова). Прямо под ними устроились на привал другие члены отряда – отдыхали, сушили одежду, готовили на костерке чай. На юге змеилась долина, которой они шли последние несколько дней; дом Калладонов остался далеко в туманной дымке. На севере тянулся еще один горный хребет, а за ним следующий. Пеган смотрел карты, а Корвус летал тут раньше, так что они знали: за хребтами до самого моря тянется зеленая долина, и там идти будет много легче.
Пеган продолжал:
– Впрочем, многие пошли бы в обход гор, а не переваливали через них. Мне думается, уж не повлияло ли твое умение летать на способность выбрать наилучший путь.
– Здесь есть дорога, – заметил Корвус, – и мы шли по ней.
– В лучшем случае – на достаточно сухих лугах, например, – ее можно назвать тропой. А в других местах она просто теряется.
– Все ее части связаны. Я пролетел над ней от одного конца оскола до другого.
– Есть дорога – настоящая дорога, – огибающая горы с востока. А у Буфректов есть корабли, и они доставили бы нас на западное побережье. Нет, я не жалуюсь, я говорил, что Подвиги у нас в крови, и это больше похоже на Подвиг, чем загорать на палубе. Однако, с твоего позволения…
– Сколько Подвигов ты совершил? – спросил Корвус.
Пеган вздохнул:
– В детстве я переправился на корабле через Первый разлом и проехал вместе с отцом от нашего дома до брода на реке Тосс. Путь занял несколько дней. Там я простился с отцом – как оказалось, навсегда – и вернулся домой. По дороге были волки и стычки с головорезами.
Он глянул в сторону мерно вздымающейся груды мехов, подле которой лежало копье. Где-то под мехами был головорез по имени Бурр.
– И?…
– И все.
– Больше в твоей жизни Подвигов не было?
– Да.
– Так что когда ты говоришь, что Подвиги – ваша семейная обязанность…
– Я говорю, что так мы себя воспринимаем. Об этом наши истории, картины на стене. Однако Калладоны давно уже не участвовали в Подвигах, заслуживающих такого названия. Долгие годы меня это печалило. Я пытаюсь объяснить тебе, Корвус, что подверг опасности себя, друзей и родных не потому что нашел твои слова убедительными, а потому что Подвиг ценен сам по себе. И перевалить через горы вместо того, чтобы идти вдоль побережья, – не худшее, что может быть. Однако, если ты и дальше будешь выбирать самую неудобную дорогу и у нас кончится еда или кто-нибудь покалечится, наши спутники начнут задавать вопросы. И на такой случай мне нужен ответ получше, чем «Подвиги закаляют характер». А тебе надо будет предложить более внятные объяснения, чем мудреные речи о фундаментальной природе реальности и о том, что ты посланец иного уровня бытия, про который ничего не помнишь.
– Ну, нас учили так, – говорила Прим.
По лицам остальных было понятно, что произошел какой-то спор, и взгляд, который Прим бросила на Пегана, это подтверждал. Она ждала его поддержки в диспуте, о котором он ничего не знал.
Разногласие вызвала старая карта, развернутая на земле. Футляр, в котором они несли карты, промок от дождя, и теперь их разложили на просушку. Эта конкретная была из шкуры большого животного, на которой красками, чернилами, вышивкой и позолотой изобразили всю Землю. В детстве Прим могла рассматривать ее часами. Видимо, кто-то из Буфректов сказал глупость, и Прим его вразумляла, стараясь не сорваться на крик. Вернись Пеган чуть раньше, он, возможно, уладил бы дело миром, но теперь ему оставалось лишь беспомощно кивать.
– Земля обрела форму задолго до того, как на ней появился Эл, и сделал это Ждод, – говорила Прим. – Он начал вот отсюда, где теперь середина и где теперь стоит Дворец Эла на столпе – возможно, отсюда и твоя ошибка, – и полетел примерно в восточном направлении.
– Вдоль великой реки?
– Скорее творя ее по дороге, пока она не стала совсем широкой и он не почувствовал, что она должна куда-то выливаться. Он отметил это место огромной скалой на южном берегу и полетел на север, так что море у него было справа, а слева он создавал берег. Примерно здесь… – Прим вытащила из колчана стрелу и указала на изгиб, образующий северо-восточный край Земли, – Ждод решил, что не надо делать Землю слишком большой. Он повернул к западу и долго летел в одну сторону, оттого-то длинное прямое побережье на севере и носит название Пролет.
– Надо же, – сказал Мардэллиан Буфрект. – Для меня это всегда было просто слово. Мне и в голову не приходило, что у него есть какой-то смысл. Про-лет. – Он кашлянул и слегка покраснел. Затем добавил, уже более властно: – Продолжай… – и переглянулся со своим родичем Анвэллином, – свой занимательный рассказ.
Мард и Лин (как их обычно называли) ухмыльнулись. Прим этого не заметила, потому что перешла к северо-западному краю Земли. Плетея, которая сидела рядом на камне и разбирала отсыревшие вещи, сердито зыркнула на молодых людей. Бурр по-прежнему спал. Корвус с обычным равнодушием к человеческим разговорам прыгал чуть поодаль.
Если рассматривать карту как шкуру мертвого животного, положенную задом к востоку, то Прим добралась до правой передней ноги – северо-западной части.
– У Ждода не было способа оценивать расстояния, и он пролетел значительно дальше Дворца, вот почему Земля больше вытянута на запад, чем на восток. Второй поворот – это место, где он повернул к югу.
– На Первый поворот ничуть не похоже, – заметил Лин. По тону угадывалось, что он ни во что такое не верит и подначивает Прим для их с Мардэллианом забавы. – Просто горстка островов и проливы между ними.
– Эта кучка островов – Осколье – твоя родина, а Калла – самый большой оскол! – возмутилась Прим. – И Ждод создал Второй поворот не таким. Тогда оба поворота были одинаковые, как плечи.
Мардэллиан воспользовался предлогом уставиться на плечи самой Прим – как будто без наглядного примера не мог воспринять ее слова.
– Вся область к западу от реки – от того места, где теперь Второэлгород, – откололась.
– Откололась?
– Постепенно. Большое движется медленно, – сказала Прим, чувствуя некоторую уязвимость своего довода. – Так что вот этот пролив, Первый разлом, который был раньше рекой, самый широкий, почти на всем протяжении с одного его берега другого не видно. По совпадению именно на отколовшемся куске жили почти все дикие души и великаны.
Лин вздохнул:
– В старых историях столько говорится о великанах, а я ни одного в жизни не видел.
– Ты их видишь постоянно.
– Завтра увидишь, – прокаркал Корвус, – если закроешь рот и примешь свою участь двуногого – ходить.
Неловкую паузу нарушил Пеган:
– Мы когда-то играли с этой картой в такую игру – вообразить, что островки между разломами – черепки разбитого горшка. И пытались их мысленно составить.
Анвэллин и Мардэллиан переглянулись – они не могли поверить, что кто-то считает игрой такое скучное занятие.
– Если долго всматриваться, можно увидеть, что мысам одного оскола соответствуют бухты по другую сторону разлома, – настаивал Пеган.
Разломами в этих краях называли проливы между осколами или, в случае Первого разлома, между осколами и материком.
Тем временем Прим за спиной Пегана прошла к юго-востоку, или к левой передней ноге мертвого животного. Там в море вдавался длинный полуостров.
– Прежде чем снова повернуть, Ждод задал себе вопрос, как далеко тянется океан, и некоторое время летел на юго-запад, пока ему не прискучило, вот почему полуостров зовется Вопросом, а его оконечность – мысом Скуки.
– Хм! – вырвалось у Лина. – Мне никогда не приходило в голову одно с другим сопоставить.
– Ждод понял, что океан бесконечен, и, памятуя о своих обязанностях в Первом городе, полетел на восток, обратно к высокой скале, которой отметил устье великой реки. Путь был, как вы видите, долгий. Ему надоело лететь по прямой, и он начал сворачивать туда-сюда, так что на южном побережье, таком непохожем на Пролет, появились полуострова и заливы, известные как…
– Зигзаги! – воскликнул Мард. – Еще одно древнее слово!
– Самый большой из них Ждод расширил, так что получился Срединный залив. Затем он приметил скалу, от которой начал облет, и направился к ней, намечая вдоль юго-восточного угла живописные мысы и обрывы, поскольку понял, что иначе не успеет до конца пути воплотить свои лучшие замыслы. Вот почему Земля имеет такую форму – и Эл тут совершенно ни при чем!