трелять ей пока не пришлось.
Даже при нападении диких зверей Бурр сохранял полнейшее спокойствие. Тем удивительнее было, что сейчас он остановился на открытом месте, где ничто не сулило опасности. Слева, на бросок камня от них, щипали траву две лошади. Жуя, они с любопытством поглядывали на незнакомцев.
– Никаких стен, – заметил Бурр. – Никакого вооружения. Животные на виду и не боятся.
– Да, – сказал Мард. – Похоже, место очень безопасное.
– Почему? – спросил Пеган. Риторически. – Вот о чем говорит Бурр.
Об этом Мардэллиан не задумывался, и Прим тоже.
– Ну, – протянул Мард, – мы еще не знаем, что в доме.
– Судя по запаху, там пекут хлеб, – сказала Прим.
– Возможно, дом битком набит вооруженными автохтонами.
– Нет, – ответил Пеган и кивнул на Бурра.
Воин скользнул по дому глазами и, повернувшись к нему спиной, принялся оглядывать темные холмы по краю долины и два снежных пика, между которыми отряд прошел вчера.
– Понимаете… – начал Пеган.
Лин, не желая выслушивать урок, перебил:
– Мы вступили в кольцо ее обороны, еще когда спустились с перевала и приметили на хребте смотрящего на нас волка.
– Мы… окружены? – спросил Мардэллиан.
Бурр перехватил копье так, что теперь это был скорее посох, чем оружие. Отряд растянулся шеренгой: слева молодые люди, Анвэллин и Мардэллиан, из клана Буфректов. Затем Плетея, связанная каким-то дальним родством с Калладонами. Пеган, глава рода, шел посередине. Справа от него – Прим. Еще правее, на некотором удалении от нее, шагал Бурр – он предпочитал, чтобы у копья не было живых помех. В промежутке между Бурром и Прим прыгал Корвус. Иногда – если сильно отставал или если впереди попадалась невысокая каменная ограда – он вспархивал или пролетал небольшое расстояние.
Несмотря на его слова, Прим высматривала что-нибудь великанское. Однако ближе стало видно, что дом – самого обычного размера. Не махонький, разумеется, а скорее даже большой. Видно было, что его не раз расширяли и перестраивали. Фундаменты несуществующих флигелей торчали из земли, словно зубы из десен. Наверное, Эдда их когда-то построила, жила там какое-то время, а потом снесла стены – или просто позволила им разрушиться с течением лет.
Карлицей она, во всяком случае, не была. Когда Эдда открыла дверь, они увидели, что ростом она примерно с Бурра. Волосы у нее были седые, густые и длинные, заплетенные в косу. Эдда стряхнула с фартука муку. Мучная пыль заискрилась на солнце, и ветер унес ее прочь. Прим не могла отвести взгляд. Мука приняла ту же форму и двигалась точно так же, как облака в летнем небе. Впечатление было настолько сильное, что совершенно захватило мысли Прим – несколько мгновений она могла думать только о том, как смотрела на облака из окна или лежа на траве.
Она окончательно вернулась в Здесь и Сейчас лишь несколько мгновений спустя, когда обнаружила, что вместе со всеми стоит во дворике перед домом и смотрит на Эдду снизу вверх. Вернее, не совсем снизу вверх, не настолько Эдда была высокая, но ощущалось это именно так. Корвус, усевшись на козырек над дверью, представлял гостей, указывая клювом и выкрикивая имена. Эдда приветствовала каждого взглядом и не то чтобы улыбкой, а скорее ласковым выражением лица, которое успокаивало лучше самой искренней улыбки.
– Примула, – сказала она, как будто раньше слышала о Прим.
– Здравствуй, – ответила Прим, завороженно глядя на левый глаз Эдды. У него была невероятно сложная радужная оболочка, многоцветная, с тем же балансом упорядоченности и случайности, что у древесных корней, завитков дыма на ветру, языков пламени и бурления воды на слиянии рек. Прим гадала, такие ли сложные радужки у нее самой (вряд ли) и откуда такое берется – от рождения или сложность нарастает с годами? Или у великанов вообще все иначе? Работала Эдда над своими радужками сознательно или они сами со временем усложнились?
– Плетея! – воскликнула Эдда.
Они уже вошли в дом и расселись вокруг стола. Посередине стоял каравай, и все жадно отламывали куски, но хлеба оставалось еще много. Прим разглядывала его завороженно, как иногда часами разглядывала карту Земли. В хлебе была сложность, и она еще больше проявлялась по мере того, как его ломали. Из круглых дырочек шел пар, струйки сливались в облачка, похожие на цветы, людей, чудовищ, но, как только Прим их замечала, таяли, превращаясь в незримые токи запаха.
Плетея восхищенно рассматривала столешницу – огромную плиту полированного камня в ладонь толщиной, уложенную на врытые в землю валуны; половицы, не выдержавшие бы такой вес, были опилены вокруг них. Камень был сложный и полупрозрачный, как будто цельный кристалл. При звуке своего имени Плетея подняла взгляд и тут же засмотрелась на косу великанши, которую та перекинула через плечо на грудь. Это была не обычная коса из трех прядей, а нечто куда более затейливое.
– Да, госпожа?
– Я не видела тебя целых двести тридцать семь лет с тех пор, как ты сидела на этом самом месте и учила с моих слов песнь о Валескаре и Блере.
Историю эту Прим смутно помнила: из-за войны между холмом-великаном и ангельским воинством двое влюбленных оказались по разные стороны свежего разлома. Блер вступил в схватку с ульдармами, те заковали его в цепи и отвели в какую-то крепость, где автохтоны бросили пленника в подземелье. Валескара до сих пор бродит по прибрежным обрывам, ожидая его возвращения. А вот что Плетее по меньшей мере два с половиной века, стало для нее новостью. И для Пегана тоже.
Да и для самой Плетеи.
– Быть может, так и было, госпожа, но…
– Но ты этого не помнишь, поскольку умирала с тех пор по меньшей мере раз.
– Да уж точно! – воскликнула Плетея.
Лин оторвал взгляд от хлеба и посмотрел на Марда, словно говоря: «Теперь понятно, откуда она знает столько дурацких песен!»
– До того как мы расстанемся, я научу тебя и другим, – пообещала Эдда.
– Почту за величайшую честь…
– Глупости, – объявил Корвус. Он влетел в окно, которое Эдда неразумно оставила распахнутым, и сидел теперь на подоконнике. – Никто не «расстается». Ты идешь с нами.
Эдда впервые улыбнулась. Затем взглянула на сидящих рядом Пегана и Прим.
– Вы словно отец и дочь, – заметила она. – Но ведь это не так?
– Ее отец и мать скорее всего умерли, – ответил Пеган. – Это случилось довольно давно – Прим долго не хотела становиться взрослой, а я не видел причин ее торопить.
– Мудро. Если тесто дольше подходит, хлеб получается лучше, – сказала Эдда. – Ты настоящая красавица, значит, выбрала время правильно.
Прим покраснела и впала в зачарованную задумчивость, слушая Эдду, но не слыша ее слов. Голос у великанши был такой же сложный, как и коса, – сплетенный из звуков флейты, птичьих трелей и плеска озерной волны в тихий вечерний час.
Пеган под столом сжал ее руку. Прим глянула на него. Он кивнул в сторону хозяйки, и Прим сообразила, что последние слова великанши были обращены к ней:
– По мозолям на твоих пальцах я вижу, что ты любишь стрелять из лука. Я научу тебя колоть кремни, насколько сама умею.
– Ты очень добра, – сказала Прим. – У меня все наконечники кованые.
– Что куда практичней, – признала Эдда. – Однако и каменные иногда бывают полезны.
– На обучение нужны недели, – возразил Корвус. – Мысли часами.
Эдда как будто не слышала огромного говорящего ворона. Она обратилась к следующим гостям. Бурра великанша помнила как воина, героически павшего в единоборстве с ангелом. Лин и Мард увидели копейщика в совершенно новом свете.
Дальше она заговорила с юными Буфректами. Клан обитал по берегам узкого каменистого мыса на южной оконечности Каллы. Все Буфректы были корабельщиками. Молодые люди присоединились к Подвигу для смеху, да и то после того как их слегка пнула Паралонда. С тех пор сырость, холод и скука заставили их не раз пожалеть о своем выборе, что они ничуть не скрывали. Однако слова Эдды так вдохновили юношей, что все сомнения остались позади.
– Ты расписываешь Подвиги как нечто замечательное, – проговорил Корвус. – Может, и тебе на пользу будет выйти в мир после многовекового сидения в долине!
Эдда не поговорила только с Пеганом и теперь вроде должна была обратиться к нему. Однако они лишь переглянулись и пришли к какому-то молчаливому согласию.
От еды всех клонило в сон, и Эдда предложила им устраиваться на ночлег. Для такого небольшого дома здесь было на удивление много неожиданно расположенных укромных уголков. Скоро Прим отыскала такой, который устроил ее как нельзя лучше, свернулась калачиком и уснула. Ночью она вышла наружу по малой нужде и по пути обратно услышала, как Эдда и Пеган переговариваются вполголоса, однако разобрала лишь одно слово – «Весна». После этого она заснула очень крепко.
Ей снилось, что из Дворца бьет ослепительный свет и она не может от него укрыться, даже зажмурившись. Она лежала ничком у подножия Дворца, но сквозь землю скорее ощущала, чем слышала глухой скрежет, как будто недра Земли незримо перестраиваются. То был не труд ульдармов, дробящих камни под бичами надсмотрщиков, но что-то, восходящее к Древним временам и свершениям Делатора. Во сне она встала, повернулась спиной к свету и увидела горы. Над черными подножиями белели заснеженные склоны, а пики скрывали грозовые тучи, которые громоздились в небе выше Элова Столпа и вспыхивали наверху голубыми молниями.
Прим открыла глаза и приподнялась на локте. Во сне она стояла на зеленой равнине, а на самом деле лежала на боку, спиной к утреннему свету, бьющему из-за облаков в открытое окно. По крайней мере, он был настоящим. Столп и грозовые тучи привиделись ей во сне, а вот скрежет слышался на самом деле – он заполнял дом и через половицы отдавался в костях.
Прим встала. Скрежет шел как будто со всех сторон сразу, так что найти его источник было непросто. Однако Прим довольно скоро добралась до кухни. В дальнем конце, у двери в кладовую, казавшейся больше, чем весь остальной дом, лежали один на другом два камня – круглые и плоские, как толстые монеты или куски колбасы. Диаметром они были примерно с руку, и дыру в середине верхнего заполняло золотистое зерно. Эдда стояла рядом и вращала верхний камень. Из отверстия нижнего камня в миску на полу сыпалась мука. Другими словами, это была обычная мельница, только без водяного колеса или животных, которые обычно вращают такой тяжелый жернов. Эдда одной рукой крутила его легко, словно колесо прялки.