– Я могу… чем-нибудь помочь? – спросила Прим.
– Миску пора высыпать.
Эдда кивнула на большой стол посреди кухни. Там уже лежала довольно высокая гора муки. Прим подошла, взяла миску и высыпала сверху. Потом на миг замерла: куча муки на удивление напоминала гору из ее сна, мучная пыль клубилась, словно грозовые тучи, скрывающие вершину.
Однако она знала, что мука сыплется на пол, и поспешила вернуть миску на место. Просыпанную муку она собрала горстями, стоя на коленях у ног Эдды, и высыпала в миску. Запах муки был повсюду, но и запах Эдды, слабый, но безграничный.
– Будешь печь еще хлеб? – удивленно спросила Прим. Ей казалось, вчера Эдда напекла его больше чем достаточно.
– Сухари, – поправила Эдда. – Нам в дорогу.
49
Два дня легкого пути привели их к месту, где река впадала в широкий изгиб разлома, образующего северо-восточное побережье Каллы. За несколькими лигами воды, на другом берегу, высилась одинокая гора в окружении череды холмов. Отсюда этого было не видно, но Прим по картам знала, что они смотрят на отдельный осколок и с дальней стороны еще один разлом отделяет его от более крупного оскола на востоке. Когда-то все три были одним целым, но одинокая гора привлекала самые удивительные и своенравные старые души, еще обитавшие на Земле; словно вбитый в ветхую доску гвоздь, она расщепила большой остров надвое и теперь торчала обособленно посреди нового разлома. Воды и ветры здесь были печально известны своей непредсказуемостью, и залив, с виду спокойный и тихий, пользовался у корабельщиков дурной славой. Этим отчасти объяснялась безлюдность долины, в которой жила Эдда: дорога туда лежала либо через перевал на севере, либо через залив, практически недоступный для мореходов из-за диких душ на острове напротив. Тем не менее в устье реки была рыбачья деревушка; здешние храбрецы закидывали сети неподалеку от берега, а от внезапных бурь укрывались в бухтах, которыми был изрезан залив. Один из них, именем Робст, согласился переправить отряд на своем суденышке (оно звалось «Бочонок»), если пассажиры будут грести и помогать в других корабельных работах.
Договорились быстро, а вот погрузка и отплытие затянулись. Прим, незнакомая с морским делом, только дивилась, сколько на одном суденышке тросов и узлов. Робст что-то говорил про балласт.
– Наша поклажа слишком легкая, – объяснил ей Мард.
– Первый раз слышу! – воскликнула Прим. – Мне мой заплечный мешок казался очень тяжелым!
Мард кивнул:
– Мы все несли, сколько можем. Однако, если помнишь, Пеган с самого начала решил не брать вьючных животных…
– Потому что их придется бросить, когда будем грузиться на корабль, – вспомнила Прим. – Разумеется, с Эддой совсем другая история.
Она кивнула на двух животных, которые стояли у пристани и угрюмо созерцали гребни набегающих волн. Эдда навьючила на них весь груз, так что остаток пути отряд шел налегке. Теперь их избавили от поклажи, и Эдда объяснила им, что можно идти домой. Животные не одобряли волн, поэтому медленно пятились от берега, но и с Эддой расставаться не хотели.
Поклажа, которую путники с таким трудом несли через перевал, теперь, сложенная кучей, и впрямь выглядела довольно жалкой.
– «Бочонок» рассчитан на большой груз, а сейчас в трюме ничего нет и осадка слишком мала, – сказал Мард.
– Да? – удивилась Прим. На ее взгляд, суденышко выглядело вполне обычно.
– Прыгает на волнах, как пробка, – объяснил Мард.
Буфректы – жители побережья – знали о таком куда больше Калладонов. Лин уже поднялся на суденышко и расхаживал по палубе, выясняя, что тут и как.
– При такой неглубокой осадке опасно выходить в море, – продолжал Мард. – Наша поклажа ничего не весит в сравнении с его обычным грузом, так что Робсту придется добавить балласт.
– Что такое балласт?
– Камни, – ответил Мард.
– Фу, опять камни!
Эдда взяла из кучи свой небольшой мешок и забросила на плечо. Затем напоследок поговорила с каждым из животных, поцеловала их на прощание и шагнула на пристань – деревянный пирс, установленный на камнях и вбитых в дно сваях. «Бочонок» был пришвартован в дальнем конце пристани. Когда Эдда шагнула на палубу, он осел так, будто в трюм всыпали гору камней. Животные побрели прочь вдоль реки обратно к домику Эдды.
Робст, обсуждавший с Пеганом загрузку камней, долго глядел на свое суденышко, словно ожидал, когда оно вновь пробкой выскочит из воды, затем махнул рукой и пошел готовиться к отплытию. Он сговорился с двумя молодыми родичами и местной женщиной – с их помощью он надеялся проделать обратный путь. Вскоре суденышко уже вышло в море.
На парусах, когда позволял ветер, на веслах в остальное время они двинулись к северу и держались у самого берега, пока не оставили гору с дикими душами за кормой. После этого вышли на середину разлома, который здесь был много шире, и выскользнули на яркий солнечный свет из-под Завесы вечного тумана над Каллой. Задул крепкий западный ветер с разлома севернее Каллы. «Бочонок» под парусами устремился на восток. Родной остров Прим растаял вдали. В какое-то мгновение Прим поняла, что не видит Каллы – или, если совсем точно, Завесы вечного тумана, и задумалась, увидит ли ее когда-нибудь вновь. Суденышко лавировало на восток между осколами, которые казались все темнее, холоднее и неприветливее – главным образом потому, что почти сплошь заросли темно-зелеными деревьями, обычными для севера и для высоких гор, а пастбища и человеческое жилье встречались по берегам лишь изредка.
За четыре дня добрались до южного мыса очередного оскола и, обогнув его, двинулись на север по Первому разлому. Здесь он был такой широкий, что мог считаться не проливом, а внутренним морем. Противоположный берег еще не показался, но на горизонте уже темнели горы. Так Прим впервые увидела саму Землю. С палубы Земля ничем не отличалась от оскола, но Прим смотрела туда и думала, что, ступив на берег, сможет добраться до любого места на большой карте – не только до ближайшего Озерного края, но и до Узла, Твердыни, Улья, Дворца и кишащих краев вдоль великой реки, впадающей в восточное море.
Скоро они различили слева цель своего плавания – Западный Отщеп. Был и Восточный Отщеп – напротив него на материке. В древности город был один, на реке, вытекающей из Озерного края. Подобно Элгороду и Торавитранаксу далеко на юге, он возник после того, как Ждод разрушил первый Улей и обитавшие там души рассеялись по всей Земле.
Каллу заселили души из Стана под Старым Элгородом, когда двинулись на северо-восток по следам кочующих великанов. Поэтому Калладоны и Буфректы говорили на диалекте языка, который по-прежнему сохранялся во Второэлгороде и окрестностях. А вот город, позже ставший Отщепами, основали совсем другие души. Две половины, западная и восточная, так давно стояли на разных берегах ширящегося разлома, что речь их жителей уже заметно отличалась. На другом краю Первого разлома, во многих днях пути к югу, торавитранаксцы говорили на еще одном, совершенно непохожем языке. Второэлгород стоял ближе всего к Элову Дворцу, а из величественного Элохрама с его школой, базиликой и монастырем даже открывался вид на Дворец. Тамошнее наречие было ближе всего к тому, на котором говорили в Первом городе в Древние времена. На его упрощенной версии, которая называлась «горожак», общались торговцы и корабельщики по всему Первому разлому. Горожак не очень сильно отличался от языка Буфректов и Калладонов, так что в портовой части Западного Отщепа те могли худо-бедно объясниться – во всяком случае, так заверил их Робст, когда суденышко благополучно вошло в старую гавань. Город был не самый большой на их памяти (Дальн, столица Каллы, превосходил Западный Отщеп и размерами, и красотой), но все же довольно крупный. У пристани корабли не чета их суденышку разгружали товары из Озерного края за Первым разломом. В опустевшие трюмы укладывали лес, зерно, мед, воск, рыбу и ткани с осколов.
Робст знал, куда идти, и все равно без Корвуса они бы заблудились. Вчера огромный говорящий ворон улетел, ни слова не сказав, едва с «Бочонка» различили оскол. Сегодня он появился в небе над ними, когда они на веслах входили в гавань.
– Он не сядет ни на что такое, по чему можно угадать его размеры, – предсказал Пеган. – Не все так мирно, как Калладоны, относятся к подобным существам.
Однако за Корвусом наблюдала и еще одна душа. Как только «Бочонок» пристал к берегу, они увидели, что там ждет незнакомец. Корвус, убедившись, что тот их нашел, улетел на поросшие темными деревьями обрывы.
Причала здесь не было, только пляж, куда вытаскивали небольшие суденышки. Робст выбрал свободный участок песка и велел всем грести, пока дно «Бочонка» не заскрежетало по песку. Лин с носа суденышка бросил трос поджидавшей их душе. Здесь Эдда смогла вылезти так, что никто не заметил, насколько легче стал «Бочонок». Ибо у многих на берегу определенно был избыток свободного времени, которое они убивали, глазея на прибывающих. Эдда, сойдя на берег, сразу же закуталась в домотканый плащ, мгновенно скрывший невероятную сложность ее облика. За исключением радужек, конечно, но никто не стоял так близко, чтобы их увидеть.
– Меня зовут Фергуул, – сказал человек на берегу, протягивая руку в знак мира, – и я почтительно склонился бы перед вами, госпожа, да только не хочу привлекать к вам внимание.
Он отвел взгляд, быть может, боясь засмотреться в ее глаза, и они обменялись рукопожатиями. Так же Фергуул приветствовал остальных, верно угадав их имена, хотя не сразу разобрался, кто Мард, а кто Лин. Говорил он на горожаке с отщепским акцентом, так что, видимо, был здешним уроженцем.
– Если вы соблаговолите за мной последовать, я отведу вас в такое место, где мы все сможем побеседовать без помех.
Он глянул на Бурра, но воин догадался оставить все оружие, кроме ножа за поясом, на «Бочонке», где Робст с тремя членами команды за ним присмотрят. Успокоенный, Фергуул повел гостей по улице – сперва широкая и ровная, она постепенно сужалась и зигзагами вела вверх.