– Что «всё»? – спросил Лин. – О чем ты вообще?
– Земля. Она вся.
– Вы увидите и поймете, – сказал Лом.
– Очень этого жду, – ответил Корвус. – А теперь идем, пока солнце не поднялось еще выше.
На родном осколе Прим часто совершала далекие прогулки в глубь Каллы. Порой она продвигалась медленно, даже с трудом, и все же, выбравшись на высокое место и обернувшись, дивилась, как же далеко ушла.
Здесь было совсем не так. Полдня они мучительно карабкались вверх, так что исцарапались до крови и выбились из сил. Иногда «треклятую хреновину» приходилось оставлять внизу, а потом втягивать за собой на веревках. Когда они наконец выбрались из длинной трещины на такое место, откуда можно было глянуть вниз, то увидели «Серебряный плавник» в голубой бухте прямо под собой, так близко, что казалось, до палубы можно добросить камнем. Был соблазн и впрямь кинуть камнем, поскольку Хвощ (она не стала подниматься с ними) и остальные члены экипажа дремали в тени под навесами. Однако жара не располагала к физическим усилиям, и они поспешили укрыться от полуденного солнца в тени обрыва. Там натянули навес и попытались хоть немного отоспаться после бессонной ночи. Ближе к вечеру, когда воздух стал попрохладнее, собрали лагерь и двинулись дальше. К наступлению темноты добрались до места, которое Корвус заранее приметил с высоты. Там поели и обнаружили, что спать совершенно не хочется.
Казалось, в здешнем небе звезд в десять раз больше, чем видно с Каллы. Как будто пытаешься заснуть в амфитеатре, где на тебя смотрят тысячи глаз.
Над ними, гораздо выше, чем у них на родине, висело красное созвездие, которое некоторые называют Оком Ждода. Для Прим это был первый случай хорошенько рассмотреть его с тех пор, как во Второэле она узнала некоторые факты о себе. В детстве она смотрела на Око Ждода как на нечто сказочно-мифологическое; по легенде, Ждод и другие старые боги создали там подобие Земли, откуда их изгнали. Не желая, чтобы Эл видел их труды, они укрыли свою новую обитель завесой дыма.
Так гласили мифы. Но если Прим действительно была Ромашкой, или Софией, значит, она бывала там в прошлой жизни. Ударилась всем телом о черную твердь, пробив кратер, горящий до сих пор, мерцающую красную звездочку в числе тех, что далекими походными кострами горят на темной равнине небес…
– Что ты видишь? – спросил Мард. Он тоже, запрокинув голову, смотрел в небо. – Я вижу Челнок Искусницы.
Это созвездие знали все, и указывать на него для начала разговора было как-то совсем по-детски. Прим не слышала, как Мард подошел, но сейчас, когда он заговорил и сел рядом с ней, вышла из задумчивости и различила хихиканье – хихиканье! – Кверк по другую сторону низких колючих кустов, потом неразборчивые слова Лина, после которых Кверк вновь захихикала.
Мард начал разговор так неуклюже, потому что его привело сюда вовсе не желание поговорить о звездах. Он придвинулся ближе – так близко, что стоило Прим шевельнуться, их тела бы соприкоснулись.
Менее всего он ожидал ответа на свой вопрос.
– Небосвод, – сказала Прим.
Он не сразу сообразил, к чему она это говорит. По книгам древних сказаний – которые читали только дети и старики-ученые – Небосвод представлял собой оболочку из черного адаманта, изрытую кратерами на месте падения богов и скрытую от Земли завесой. Говорили обычно про Алую Паутину, Око Ждода, Огненную туманность, Багровый покров, но не о лежащей за ними теоретической абстракции. Однако через мгновение Мард понял.
– Это ужасно далеко отсюда. – Он театрально завел руку за голову. – У меня шея болит туда смотреть. Лежа удобнее.
Мард лег и в процессе оказался еще ближе к Прим.
– А скала еще теплая, – заметил он, гладя камень рядом с собой.
Прим подумала, догадывается ли Мардэллиан Буфрект, как ей хочется лечь рядом с ним и не смотреть больше на небо – и не говорить о нем. Однако возник вопрос, который требовал ответа.
– Теперь, когда тебе тепло и удобно…
– Не настолько, как хотелось бы…
– …что ты видишь, глядя на Алую Паутину из самого удобного положения в такую ясную южную ночь? Наверняка ты еще никогда не видел ее так хорошо.
– Я вижу… Алую Паутину! – ответил Мард. Он не то что по-настоящему досадовал, просто немного огорчился, что его неуклюжие слова про Челнок Искусницы привели к разговору про астрономию. «Поделом тебе», – мысленно заметила Прим.
– Опиши, какой ты ее видишь. Я не могу запрокинуть голову, шея болит.
– Это как будто котелок на костре в холодную ночь, когда вода кипит ключом и над ней клубится пар. Огня за паром не видно, только зарево от него, лишь иногда проглянет раскаленная головня или язык пламени, но тут же исчезает вновь, и не знаешь, правда ли их видел.
– Хорошо описал, – сказала Прим. – Я почти вижу своими глазами то, что увидел ты.
– Ложись сюда, – Мард похлопал по земле рядом с собой и заботливо убрал камешек, – и посмотришь сама. Я даже могу размять тебе шею, чтобы не болела, я хорошо умею…
– У меня с шеей все хорошо, – призналась она. – Хочешь знать, что вижу я?
– Конечно, – ответил он без особого рвения.
– Ярчайшие алые огни. Не дрожание пламени, но ровное свечение лавы. Самый большой посередине, где упал Ждод. Вокруг, поменьше, где падали… – Прим чуть не сказала «мы», но вовремя поправилась: – Остальные члены Пантеона. Сотни точечек – кратеры меньших душ, выброшенных вслед за Ждодом. А между кратерами трещины, словно огненные дороги – можно сказать, словно Новейший разлом, – а вдоль них дворцы, дома, крепости из черного адаманта, подсвеченные отблесками пламени.
– Ух ты, – сказал Мард. – Ты говоришь так, будто заснула и увидела все это во сне.
– Это ты спишь. А я вижу.
Мард сел и заерзал. Он как будто не знал, куда девать руки, поэтому сложил их на груди.
– Замерз? – спросила Прим.
– Наверное.
Ему нужен был предлог уйти, и Прим сказала:
– Знаешь, Кверк проживала свое горе в одиночестве много лет. Я еще только осознаю свое. Вчера я думала, как на самом деле мало времени прошло с тех пор, как Пеган пожертвовал собой ради Подвига. Две недели от силы?
– Да! – чересчур поспешно воскликнул Мард. – Так и есть.
– Если я вижу на небе что-то странное, это, наверное, из-за того, что я гляжу на него сквозь слезы.
– Ой, Прим, извини!
– Не извиняйся, – ответила она. – Просто наберись терпения.
После рассвета отряд по относительно ровному плато дошел до впечатляющих скал. Вчерашний крутой подъем скрывал скалы от берега, и, если бы не Корвус, они бы это место не нашли. Прим уже знала, как оно называется, поскольку слышала, как о нем говорили Корвус и Лом: Взброс. И слово действительно было удачное. Вероятно, сюда продолжалась трещина, по которой они карабкались накануне. Прим догадывалась, что это – тектонический разрыв, идущий с севера до южного берега Вопроса, но не живой разлом, а древний, застывший. Соответственно, внизу скопились земля и камни, между камнями пробивались цепкие растения, так что разглядеть его можно было, лишь сощурившись, наклонив голову и включив силу воображения. А вот выше его не увидел бы только слепой. Трещина была не отвесная, а наклоненная под углом, средним между горизонталью и вертикалью, и шириной примерно в двадцать шагов. Они подошли с нижней стороны, и чем ближе подходили к разрыву, тем выше казался противоположный борт. Они вступили под его тень, что в здешнем климате было несомненным облегчением, но теперь высокая сторона нависала над ними, так что любой сорвавшийся оттуда камень упал бы им на голову.
Ровная каменная поверхность уходила во тьму. Она была усеяна щебнем и заляпана пометом птиц, чьи похожие на ульи гнезда лепились под нависающим уступом. Приглядевшись, они увидели, что этот уступ тоже совершенно гладкий и равномерно черный. Если не считать гнезд, взгляду не за что было на нем зацепиться. Как будто нижней поверхности Взброса нет вовсе – она была никакая, словно ночное небо без звезд.
– Адамант, – объяснил Лом после того, как все вдоволь насмотрелись. – Таким было все на заре Первой эпохи, после того как Ждод придал Земле общую форму и зажег звезды на Небосводе, но до того как появился Плутон и занялся частностями. Однажды, много лет назад, он сказал мне, что некоторые области Земли остались неизменными с Первого полета Ждода. Плутон знал, что когда-нибудь их надо довести до ума, но оставил самые отдаленные и безлюдные места напоследок. Куда важнее было улучшить те края, где души ходят, смотрят и трудятся каждый день.
– И где на Земле другие незаконченные места? – спросила Прим.
– Их много. И до всех так же трудно добраться, – ответил Лом.
– А иначе Плутон бы их усовершенствовал, – догадался Лин, – чтобы обычные души не видели такие пережитки Древних времен.
– Именно так, – согласился Лом.
– Зачем мы сюда пришли? – Мард опустил ящик для образцов с бережностью, которая совершенно не отражала его истинных чувств.
– Чтобы попасть в другое место, – сказал Корвус. – Послушайте, я – птица и не люблю, когда камни у меня над головой. Так что я вылечу из-под Взброса и займусь тем, чем занимаются птицы.
– Будешь есть червяков? – спросила Кверк.
– Загадишь тут все пометом? – добавил Лин.
– Примерно так! А теперь закройте рот и проследите, чтобы Лом там внизу не убился.
И Корвус, отпрыгнув в сторону бочком, с громким карканьем вылетел из тени.
Лом открыл переднюю стенку ящика для образцов, которая раскладывалась на петлях, так что получался стол, прожженный и чем-то заляпанный. Внутри были различные углубления и коробочки, подписанные очень старыми письменами, – по легенде, Пест научили им старые боги в Первом городе. Прим, умевшая читать этот алфавит, увидела такие слова, как «ПЕРВОБЫТНЫЙ АДАМАНТ – ИЗ САМОЙ БОЛЬШОЙ СКАЛЫ» и «АУРАЛЬНЫЙ ХАОС – ЧАСТИЧНО РАЗУМНЫЙ», а также другие термины, еще более непонятные.
План был такой: закрепить наверху веревки, чтобы Лом, обвязавшись ими, спустился по наклонному обрыву. Здесь поверхность усеивали нападавшие за столетия камни, но глубже, «там, где стоит смотреть», она будет такой же гладкой, как верхняя, и он начнет скользить.