Целую неделю без еды и воды. Без туалета (куда мне даже и ходить не хотелось, что само по себе было странно) и душа. Без разговоров, людей, доступа к информации и свежему воздуху. Даже звуков не было — вокруг стояла мёртвая тишина. В той виртуальной камере, куда меня отправили, отсутствовало всё, кроме жёстких нар и лампочки. Она, кстати, горела не переставая, и по прошествии некоторого времени это начало меня ужасно раздражать.
Ни медитации, ни сон, который приходил очень неохотно, не успокаивали меня. Спать я отправлялся лишь тогда, когда становилось совсем невыносимо, но… В один момент в голову пришла идея о том, что в настройках виртуала кто-то выставил ограничители, не позволяющие проваливаться в беспамятство надолго. Так что если руководствоваться ощущениями — спать получалось всего по паре-тройке часов, после чего разум пробуждался, и я снова оказывался в камере.
Приходилось постоянно повторять себе, что это лишь дополнительный раздражитель, и не стоит зацикливаться на нём, но… Через некоторое время самоконтроль исчез.
В голове начали звучать голоса. Сначала тихо, затем — более отчётливо. Поначалу я было решил, что это дополнительно издевательство, придуманное тюремным оператором, но потом понял — это мои собственные мысли. Обрывки воспоминаний, фантазии, грёзы, куски диалогов из когда-то просмотренных голо-фильмов. Никто не вкладывал всё это в мою голову — я просто потихоньку начал съезжать с катушек.
И это напугало меня гораздо сильнее, чем всё, что я видел и слышал до этого за всю свою жизнь.
Понятие времени исказилось и исчезло. К концу своего недельного заключения я не мог сосредоточиться ни на чём, кроме мысли о возвращении. Она закрепилась в моей голове настолько сильно, что, кажется, лишь благодаря этому я не свихнулся — ведь несколько раз у меня возникало желание разбить себе голову о бетонные стены. Смерть в виртуале, как правило, означала выброс сознания в реальность, но я не был уверен, что это сработает здесь. Наверняка тюремные техники предусмотрели такую возможность и исключили подобный «выход» из программного кода.
Да даже если бы и получилось — мои пленители наверняка сразу же отправили бы меня обратно.
Неделя.
Я провёл в полной изоляции неделю, и едва не рехнулся. Поэтому, оказавшись в настоящем мире, прекрасно понял — сто лет в таком месте точно превратят меня в сумасшедшего. И был готов практически на всё, чтобы этого не случилось. Мой конвоир и его дружки, кажется, тоже это понимали.
— Как тебе наша «гостиница»? — поинтересовался оператор.
— Милая, — с трудом выдавил я, облизнув пересохшие губы, — Только слишком тихая.
Охранники и оператор рассмеялись, оценив шутку. Меня отстегнули от кресла и подняли на ноги.
— Идём, на сегодня с тебя хватит, — велел сопровождающий, и вытолкал меня в коридор.
Мы покинули административный блок, пересекли усеянный зелёной травой двор, прошли мимо тренажёров и завернули за небольшое каменное здание. Только тут, слегка замедлив шаг, конвоир снова обратился ко мне.
— Думаю, ты понял, что тебя ждёт?
— Понял.
— И наверняка это тебе не очень понравилось, да?
— Так и есть.
— Хорошо. В таком случае, позволь я напомню, о чём мы говорили пару часов назад — без денег твоя жизнь тут станет кошмаром, парень. В твоих интересах найти нужное количество рублей — и тогда мы подружимся, усёк?
— Усёк. Но…
— Но?
— Разрешите спросить?
— Ну давай.
— «Если», — я специально выделил это слово, — денег у меня нет — могу я их как-то заработать? Здесь?
— Конечно. Вариантов много, но думаю, большинство из них тебе не понравятся. Спроси своего сокамерника, он давно тут сидит. Всё расскажет.
Мы замолчали, и весь остаток пути я обдумывал случившееся. Денег у меня не было на самом деле, но чтобы вновь не загреметь в такой виртуал, я был готов их достать. Осталось только понять — как?
«Синий» блок, куда меня привели, представлял собой довольно большое здание, высотой, примерно, с семиэтажку. Конечно же, здесь, как и в любом другом участке тюрьмы, хватало систем слежения и охраны, но на нового заключённого, ведомого конвоиром, никто из сотрудников особого внимания не обращал. В отличие от других заключённых. Они орали мне вслед самые разнообразные пожелания, угрозы, предостережения и предложения. Но я не стал обращать на них никакого внимания.
Сам блок делился на несколько частей, и самой большой из них, конечно же, являлась жилая. Ничего особенного, на самом деле — пять этажей камер, распиханных по периметру здания, и свободная внутренняя часть, куда раз в день выпускали заключённых. Гораздо позднее я узнал, что камер в «синем» блоке ровно семьсот — по триста пятьдесят с каждой стороны. Не так уж и много, если рассудить здраво — но увидев тянущиеся более чем на полторы сотни метров решётки в первый раз, мне показалось, что комплекс едва ли не бесконечный. Хотя, вероятно, подобные мысли были не более чем «отходняками» от виртуального заключения.
Новое жилище, куда меня определили, находилось где-то в середине третьего уровня. Дверь камеры с голограммой «388» открылась и, освободив меня от наручников, конвоир толкнул меня внутрь.
— Располагайся, — сказал он, — А к нашему разговору вернёмся через несколько дней. Когда освоишься.
С этими словами он закрыл дверь, и мой срок в двадцать лет официально начал обратный отсчёт…
— Эй, ты чего?
Я не расслышал первую часть вопроса, поэтому тряхнул головой и посмотрел на Мурлока и сказал:
— Извини, задумался. О чём ты спросил?
— Давай внимательнее, малёк? — с ярко выраженным восточным акцентом попросил сокамерник, — Я тут пытаюсь тебя в курс дела ввести, если не заметил.
Я кивнул, и в этот момент очередь продвинулась ещё на одного человека. Мы переместились ближе к раздаче.
Что ж, если говорит начистоту — мне довольно сильно повезло с соседом. Им оказался уроженец Красноярска лет на десять старше меня. Довольно приветливый мужик, не стал кошмарить меня, и вместо этого предложил познакомиться. Своего настоящего имени он не назвал, и это стало моим первым уроком — тут такое было не принято. Так что между собой заключённые общались кличками или, как здесь говорили — «погремухами». Для тех, к кому ещё не пристало никакое прозвище, применялось обращение «малёк». И пока именно так ко мне и обращались.
Шёл четвёртый день моего пребывания в Лесной цитадели, и пока проблем не было. Пока — потому что я точно был уверен, что они рано или поздно появятся. Просто сейчас постояльцы и охрана присматривались к новичкам, чтоб понять — кого можно сломать, кого использовать, с кем лучше подружиться, а кого — стоит бояться.
— Так о чём ты? — вновь спросил я.
— О том, что тебе надо смотреть в оба, да? По камерам уже ставки принимают, кто из вашего завоза скопытится первым. А у меня соседи слишком часто меняются, знаешь ли. Ты вроде нормальный парень, так что постарайся задержаться на верхней койке хоть ненадолго, а то очередного психа подсунут.
Через несколько минут очередь, наконец, дошла и до нас. Шмякнув на поднос черпак тюремной баланды и кинув рядом с ней кусок синтетического мяса, стоявший на раздаче заключённый лениво махнул рукой, велев проваливать и не задерживаться.
Уговаривать нас не пришлось.
Выбрав свободные места за небольшим столом в центре зала, мы опустили на него подносы и принялись за то, что здесь называли обедом. По ходу дела я задавал сокамернику интересующие вопросы, а он, если считал нужным, сам пояснял некоторые важные моменты.
— Охрана здесь — самая опасная банда. Скажу тебе так — между ними и нами всего одно отличие — пушки. Но ты уже и сам это понял, да?
— Да, — подтвердил я.
— Лучше с ними не ссориться, малёк, заруби себе на носу. Если охранник что-то командует — не вздумай перечить.
— Вроде не сложно.
— Это тебе щас так кажется, да? Всякое случается.
— Слушай, — я отставил от себя тарелку с синтетической жижей, лишь отдалённо напоминающей пюре, — Когда нас только привезли, один из конвоиров и пара его дружков отправили меня в виртуал. Показать все его прелести.
— Ага, знакомая тема, — с серьёзным видом кивнул Мурлок, — Они часто так с новичками поступают. С теми, у кого думают что бабки есть.
— В это и проблема. У меня их нет. Но те парни прямо сказали, что если я не буду платить — жизнь мне устроят «весёлую».
— А ты что думал — на курорт попал? — осклабился сокамерник, — Оглянись — тут чуть ли не половина им башляет. А кто нет — отрабатывает по-другому.
— Это как?
— В качестве подопытных, например. Рядом завод и лаборатория корпов, они постоянно там что-то новое придумывают. Тестирование на людях стоит дорого, но с сидельцев-то чё возьмешь? Скажи нам, что скинут полгода — и целый месяц могут резать и зашивать, сканировать мозг или ещё хер знает чё творить.
— Жутковато.
— А то! Но это не единственный вариант, конечно. Некоторые становятся стукачами. Такие, правда, долго не живут, но всё время находятся умники, которые думают что могут всех перехитрить. Если что-нибудь умеешь, можно поговорить с нужными людьми и получить работу. Оператором деревообрабатывающего или токарного станка, подсобным рабочим на кухне, техником и так, по мелочи.
Кто совсем нихера не умеет, но и выхода иного не видит, получает самую грязную работу — чистить канализационные стоки, сортиры убирать. Таких охрана не трогает, но «наши» их не любят. Мерзкие они, падлы, безо всякого уважения к себе. Можно и подстилкой стать, конечно. Но-но, не смотри так, малёк! — Мурлок погрозил мне пальцем, — Ты спросил, я отвечаю. Вижу, что такой путь не для тебя, так что не гоноши.
— Вариантов немного, честно говоря, — вздохнул я.
Спрашивать о том, как с этой ситуацией разобрался сокамерник, я пока не решился, ввиду не слишком доверительных отношений между нами. Но, кажется, он и сам прочёл немой вопрос на моём лице.