– Папство опорочило себя полностью, – вовремя поддержал Луку верховный казначей Анастасий, который славился своей ненавистью ко всему латинскому,– во многих католических странах зреет протестантское движение, направленное против власти Папы. В таких условиях нам менее всего бы стоило воссоединяться с латинской верой. Народ Византии возмущён до предела этим религиозным союзом.
Император твёрдым голосом сказал:
– В это судьбоносное для Византии время ваши религиозные склоки волнуют меня не более, чем мышиная возня в сельском амбаре, – затем встал и провозгласил:
– Властью, данною мне Богом и моим народом, с сегодняшнего дня объявляю осадное положение. Отныне все действия и высказывания, ослабляющие обороноспособность Константинополя, будут караться смертной казнью, и потому повелеваю: эпархии надо немедленно провести перепись всего мужского населения города. Мы должны знать всех, кто способен держать оружие. Необходимо заполнить водой все имеющиеся цистерны и запастись, насколько это возможно, пшеницей и прочим провиантом. Всем каменщикам и рабочим приступить к укреплению крепостных стен с установкой мортир и бомбард. Запастись большим количеством оливкового масла для отражения атак противника. Всех, кто не желает участвовать в обороне города, следует выдворить из Константинополя.
Он прервал свою речь и окинул взором присутствующих, которые безмолвно внимали ему. Даже смельчак Лука заметно оробел после такого грозного предостережения императора. Он знал, что сейчас василевсу нечего терять, и он обязательно казнит того, кто осмелится нарушить его приказ. Иного способа сохранить столицу у него уже нет.
– Работой Тайного приказа в настоящее время я очень недоволен, – обратился император уже к Маркосу, – в городе полно турецких лазутчиков, которые безнаказанно проникают сюда и передают врагу много ценных сведений. Ты, Маркос, вместо того, чтобы их ловить, занят тем, что выслеживаешь наших вельмож, собирая про них различного рода сплетни.
– Ваше величество, – начал оправдываться Маркос, – мы следим за каждым подозрительным иностранцем.
– Это неверно,– возразил император,– мне известно, что накануне один турецкий лазутчик, который беспрепятственно действовал в Галате, убил шкипера из Александрии и безнаказанно сбежал из города.
Маркос побледнел и недружелюбно посмотрел на Романа, догадавшись от кого просочилась эта порочащая Тайный приказ информация.
– С сегодняшнего дня мы начинаем борьбу с грозным и сильным врагом,– продолжил василевс,– с Божьей милостью мы его непременно одолеем, если будем действовать сообща, объединённые единым духом и религией. А теперь, оставьте меня одного. Я буду молиться и призываю всех молить Всевышнего о спасении нашего светлого города и нашего государства!
Все присутствующие начали удаляться. Император подошёл к своему алтарю, сделанному из гигантского ствола алоэ, усыпанного драгоценными камнями и украшенного великолепной резьбой, вознёс руки к небу и начал свой молебен:
– Всевидящий Боже! Молю Тебя о помощи! Только Ты можешь спасти нас от грядущих бед и разрушений. Ты, который совершил невероятные чудеса, спаси наш город от погибели. Ты, взирающий с небес, отврати от нас беду неминуемую, спаси нас от врагов наших, несущих нам смерть ужасную. Прогони их, Отец небесный, не допусти их войти в город Твой святой, славный и великолепный, который воздвигался во славу Твою, о всезаботливый Господь! Во имя Отца и Сына, и Святого Духа! Аминь.
В Османской столице всё было подчинено одной великой идее – захвату Константинополя. Хотя Мехмед тщательно скрывал свой замысел и не объявлял об этом публично, однако безудержный и жаждущий славы молодой султан в глубине души принёс себе клятву- любой ценой завладеть столицей Византии.
Он часами просиживал над планом укреплений Константинополя, который сумел раздобыть Селим, подробно изучая его и выискивая слабые места в обороне.
По его указу было собрано шесть тысяч землекопов, каменщиков и плотников для строительства крепости под названием Румелихисар на европейском берегу Босфора, в самом узком месте пролива, напротив крепости Анадолухисар, воздвигнутой на азиатском берегу в 1396 султаном Баязедом Вторым. Через четыре месяца непрекращающихся работ, руководимых лично Мехмедом, здесь возникла пятиугольная крепость с пятью башнями, высокими стенами, сложенными из крепчайшего камня, вооружённая пушками большого калибра. Отныне любой корабль, проходящий через Босфор, обязан был платить туркам пошлину. Уклоняющиеся от уплаты судна расстреливались из пушек, а команды казнились. Теперь Мехмед имел возможность в любой момент перекрыть поставку пшеницы из черноморских стран в Константинополь. Турки прозвали новую крепость «Богаз-кесен», что означало «перерезающий горло».
Мехмед послал огромную армию давтарчи в просторы Османского государства с целью переписать всё мужское население, способное нести оружие. Одновременно давтарчи облагали крестьянские дворы добавочным продовольственным налогом для закупки провианта быстрорастущей турецкой армии. Огромные отары овец, табуны лошадей, стада коров гнали чиновники султана в столицу. Сопротивляющихся султанскому указу немедленно прилюдно казнили, чтобы прочим было неповадно.
На дипломатическом фронте Мехмед сделал верный ход. Он заключил перемирие сроком на три года с венграми и сербами. Этого времени ему было вполне достаточно, чтобы завоевать Константинополь, а уж затем он легко разделается с теми, кого усыпил своим краткосрочным перемирием, ибо они издревле являлись заклятыми врагами османов. Ничего не подозревающие послы Дубровника и Сербии были всячески обласканы коварным Мехмедом. Аналогичное успокоение получили послы с островов Родос, Хиос и Лесбос. Их черёд, по расчёту султана, должен наступить после триумфального покорения столицы Византии, куда он нацелил все силы и ресурсы своего государства.
Мехмед, который совсем недавно получил наглядный урок при осаде крепости Круи, хотел непременно усилить свою артиллерию. По сведениям очевидцев, стены Константинополя были несравненно толще стен Круи. Мощные пушки ему были нужны, как воздух, и потому султан начал лихорадочно искать того, кто смог бы превратить его артиллерию в грозное оружие.
В один из последних осенних дней пятьдесят второго года ему доложили про пушечного мастера Урбана. Мехмед приказал немедленно привести его во дворец, и вот уже пушкарь стоял перед молодым султаном.
– Мне сказали о тебе много лестных слов, в частности, что ты готов отлить бронзовую пушку, стреляющую тридцатипудовым ядром? Так ли это?
– Именно так, ваше величество, – ответил Урбан.
– Доводилось ли тебе когда- либо бывать в Константинополе?
– Доводилось и не раз.
– Тогда ты, без сомнения, обратил внимание на толщину крепостных стен города?
– Обратил, ваше величество. Такой толщиной не обладает ни одна из известных мне крепостей.
– Ты получишь столько золота, сколько пожелаешь, если отлитая тобой пушка сможет пробить брешь в стенах византийской столицы.
Урбан призадумался. Он действительно видел крепостные стены в Константинополе. Они не везде одинаковой мощи и толщины. Со стороны моря город обнесён слабее, нежели со стороны суши. Западная стена Феодосия, построенная в VIII веке, была самой крепкой из всех. Пробьёт ли её пушка, или нет, Урбан сильно сомневался.
– Помимо оплаты моего труда, мне нужно будет построить большие литейные мастерские с многочисленными рабочими, что потребует больших расходов, – будто проверяя султана на прочность, сказал мастер.
Мехмеду очень не понравился ответ Урбана.
– Отвечай прямо на вопрос. Да или нет? – вмешался в разговор великий визирь, пытаясь предотвратить начинающийся гнев своего повелителя.
– Пробьёт, ваше величество,– со вздохом вымолвил наконец Урбан, который хорошо понимал, что его ожидает, если он не выполнит данного обещания.
– Отлично, – сказал Мехмед уже более спокойно, – сколько времени тебе понадобится?
– Месяцев пять, ваше величество.
– Тебе даётся три месяца, чтобы изготовить первую пушку. Немедленно построить для мастера необходимые мастерские и придать столько рабочих, сколько пожелает!
Последние слова были обращены уже к Халалу. Затем Мехмед сделал знак своему казначею, и тот приоткрыл ларчик, где помещались кошельки с золотыми монетами. Султан указал на самый толстый, и казначей вручил его Урбану.
– За каждый месяц твоей работы ты будешь получать столько же, – распорядился Мехмед.
– Благодарю вас, ваше величество, – с поклоном ответил мастер.
В любом человеке скрываются две не уживающиеся личности. Одна покорная, ведущая к людской добродетели, другая беспутная, заставляющая делать большие и малые глупости. Они постоянно соперничают друг с другом, и эта борьба противоположностей делает жизнь людей интересной и разнообразной.
У Аллаэтдина превалировала вторая натура. Любопытство, которое ни в христианском, ни в мусульманском писании не является пороком, было для ншанджи сущим наказанием. Из-за этой своей слабости он просидел два дня в погребе таверны. Движимый исключительно этим необузданным чувством, ншанджи задался целью узнать, кто забирает его письма в хамаме, оставляя в бохче кошелёк с золотом. Кто этот невидимка, которому он обязан своим процветанием и благоденствием взамен на ничтожную услугу-предоставление копий дворцовой переписки?
Задавшись целью увидеть своего незримого благодетеля, он в очередной раз сходил в турецкую баню. Оставив на том же месте свою бохчу с одеждой и с письмом, ншанджи направился в купальню. Однако, не дойдя туда, он начал подглядывать из-за двери, не сводя глаз со своей поклажи. Стоять полуголым на мраморном полу- занятие не из приятных, и потому он начал ёрзать от нетерпения, переминаясь с ноги на ногу, и под конец не выдержав, отправился в купальню. Пробыв там недолго, ншанджи поспешно возвратился в раздевалку и тут же посмотрел внутрь бохчи. Письма там уже не было, а взамен лежал кошелёк с золотыми монетами. Аллаэтдин опять пропустил возможность засечь этого невидимку. На сей раз он подошёл к смотрителю, который присматривал за бохчами в раздевалке и, спросил: