– Не заметил ли ты кого-либо, кто рылся в моих вещах?
Смотритель, мужчина с выпирающим брюшком и с длинными свисающими усами, удивлённо посмотрел на Аллаэтдина и с недоумением произнёс:
– В моём присутствии никто не посмеет копаться в твоих вещах. Разве что-то пропало?
– Нет. Не пропало.
– Тогда в чём дело?
Ншанджи ничего не оставалось, как удалиться.
«Наверное это происходит очень быстро и незаметно, – подумал Аллаэтдин про себя, – во всяком случае смотритель не похож на византийского лазутчика».
На следующий день он опять отправился в баню, но на этот раз в письме не было написано ни строчки, оно было пусто. Ншанджи вновь зашёл в купальню и, вернувшись обратно в раздевалку, обнаружил в своей бохче вместо чистой бумаги пустой кошелёк. Раздосадованный, Аллаэтдин с подозрением посмотрел на всё того же смотрителя раздевалки.
– Опять что- то пропало? -спросил работник хамама у Аллаэтдина.
– Нет, не пропало,– процедил сквозь зубы ншанджи.
Теперь он понял, что надо сделать, чтобы поймать невидимку. На следующий день он в третий раз подряд пошёл в осточертевшую ему турецкую баню. В бохче не было ничего, кроме одежды. Тот, кто придёт за письмом, не найдёт его и будет непременно долго копаться в его вещах. Вот тут-то он его и засечёт. Мысленно радуясь своему замыслу, Аллаэтдин зашёл в раздевалку хамама. Он оставил бохчу на скамейке и, почти не раздеваясь, спрятался за колонной, наблюдая за своими вещами. Вдруг, кто-то стал возмущённо кричать в раздевалке.
– Караул! У меня украли кошелёк с золотом! – причитал низенький толстый мужчина с голой задницей.
Смотритель запер двери хамама и велел позвать стражу. Стражники собрали в раздевалке всех купающихся и велели открыть свои бохчи.
– А это чья поклажа? -строго спросил стражник, указывая на бохчу Аллаэтдина, – быстро открыть.
Уверенный в себе Аллаэтдин открыл бохчу и, о Аллах, там лежал толстый кошелёк с золотыми монетами.
– Это ваш кошелёк?– спросил пострадавшего стражник.
– Конечно, мой! Это моё золото! Он украл их у меня! – завопил мужчина с голой задницей, – держите вора!
– Я не вор! – воскликнул перепуганный до смерти Аллаэтдин, – я дворцовый ншанджи! Я не крал ничего.
– Кто бы ты ни был, но золото этого человека лежит в твоей бохче. Стало быть, ты обокрал его.
– Этот человек три дня подряд ходил в хамам и вёл себя крайне подозрительно. Я это давно заприметил,– сказал толстопузый служитель, тыча пальцем в сторону Аллаэтдина, – все эти три дня он приглядывался к бохчам.
– Во имя Аллаха, ты арестован! – объявил стражник ншанджи.
– Отпустите меня! Я ничего не крал! – стал сопротивляться Аллаэтдин.
– Крал ты или нет, разберётся кадий. А теперь, ведите его за мной,– скомандовал стражник и вывел из бани несчастного Аллаэтдина.
Когда Лев рассказал Роману про этот розыгрыш, тот долго смеялся, а затем добавил:
– Говорил я ему, не надо шутить с нами. Не буди лиха, пока оно тихо. Ну и чёрт с ним. Из темницы его уже не выпустят, тем более он у них был под подозрением. Надо сказать всем нашим, чтобы немедленно перебирались сюда. Оставаться им в Адрианополе уже не имеет смысла. Султан со своим сто пятидесятитысячным войском скоро двинется на нас.
– Сто пятьдесят тысяч? -переспросил Лев, – а сколько у нас защитников?
– После переписи оказалось, что в городе наберётся не более восьми тысяч мужчин, способных держать оружие.
– С таким количеством мы не сможем удержать столицу!– воскликнул в отчаянии Лев.
– Конечно, не сможем. Но мне удалось уговорить генуэзца Джованни Джустиани прийти к нам на помощь.
– А кто такой Джустиани?
– О, это большой специалист по фортификации. Он поможет нам защитить наши стены. С ним прибудут до тысячи генуэзских солдат и матросов, а это уже существенная помощь.
– А как же венецианцы? Не думают предоставить нам помощь?
– Пока у меня нет достоверных сообщений про их намерения, но мне кажется, что соотечественники моей жены все же не останутся в стороне, – с улыбкой произнёс Роман, – но меня не столько волнует иностранная помощь, сколько единство самих горожан. Тот духовный раскол, который царит в городе, может отрицательно сказаться на его обороноспособности.
– Не волнуйтесь, господин логофет. Когда враг встанет лагерем под стенами города, то все внутренние распри немедленно прекратятся, и мы дадим достойный отпор туркам.
– Дай Бог! – со вздохом произнёс Роман.
Уже в начале весны султан Мехмед смог собрать огромную армию численностью до двухсот тысяч человек. Лучшими считались янычары, количество которых достигло двенадцати тысяч. Мехмед сумел задействовать все имеющиеся в его распоряжении оружейные мастерские для изготовления щитов, мечей, дротиков и стрел. Пожалуй, всё было готово для начала осады, но султан, казалось, не спешил и ждал чего-то. Наконец ему доложили, что Урбан уже отлил первую сверхпушку и собирается показать её в деле.
– Пускай её установят напротив самой толстой стены в Адрианополе, – приказал Мехмед, – надо проверить, способна ли она ее протаранить.
Решив, что он должен лично присутствовать на испытаниях, султан вместе со своей свитой направился туда. Первое, что он увидел- это огромное жерло пушки невиданных размеров, целиком отлитое из бронзы.
– Ваше величество, – обратился к Мехмеду Урбан, – необходимо предупредить население города о предстоящей бомбардировке.
– Это ещё зачем? -удивился султан.
– Выстрел произведёт очень страшный шум и грохот, отчего многие, особенно женщины, могут сильно перепугаться.
– Нашему народу нечего бояться собственной мощи, – ответил Мехмед и приказал, – начинайте!
Урбан уже заправил пушку требуемым количеством пороха и ему оставалось только поджечь его.
– Ваше величество. Прошу вас отойти на безопасное расстояние, дабы не подвергать себя излишней опасности, – опять предупредил Урбан.
У Мехмеда ещё свежо было в памяти его ранение от взорванной бомбарды при осаде крепости Круи. Иногда раненая рука давала о себе знать. Взрыв этого монстра, несомненно, вызвал бы куда большие увечья, чем в прошлый раз. Он сразу вспомнил, как невольно спас его покойный отец от верной гибели. С тех пор прошло всего три года, и теперь он уже как султан стоит опять перед пушкой, но более крупной, вместе со своей свитой – пашами и военачальниками, которым тоже грозила опасность разрыва этого гиганта. Мехмед и виду не подал, что боится опасности. Вся его свита тоже осталась стоять рядом с ним.
– Мне бояться нечего, – сказал султан, – поджигай.
Урбан в замешательстве постоял немного, затем перекрестился три раза по- христиански, преподнёс фитиль и поджёг порох. Оглушительной силы взрыв потряс воздух над городом, и сразу же из жерла сверхпушки вместе с тридцатипудовым каменным ядром вырвался огромный столб огня. Когда дым рассеялся, все увидели картину страшного разрушения: ядро проделало огромную брешь в толстой крепостной стене города.
Мехмед смотрел на это с нескрываемым восторгом. Пушка полностью оправдала свои затраты. Он подал знак своему казначею, и тот подошёл к нему с поклоном.
– Отвесишь этому человеку столько золота, сколько он пожелает, – приказал султан, указывая на Урбана.
Тот стоял с бледным, но счастливым лицом.
– Ты немедленно приступаешь к изготовлению ещё трех таких пушек! Их надо установить под стенами Константинополя.
– Но как мы протащим этих чудовищ туда? Они невероятно тяжёлые, – посмел возразить один из его пашей.
– Такие вопросы не волнуют его величество,– ответил за султана великий визирь, – пушки должны стоять под стенами в назначенный срок любой ценой.
На второй день Пасхи 1453 года огромное турецкое войско начало обустраивать свой лагерь под стенами Константинополя. Турецкие полки ежедневно нескончаемой лавиной подходили к городу, постепенно заполняя огромное двадцатикилометровое пространство перед его сухопутными стенами.
Мехмед согнал под стены Константинополя огромное количество людских ресурсов, не намереваясь считаться с потерями, ибо всё было подчинено одной великой идее, маниакально доминировавшей в его мозгу, – завоеванию столицы Византии.
Турки осадили город, начиная от бухты Золотого Рога и кончая Мраморным морем. Ставка султана расположилась напротив Адрианопольских ворот. Сюда же притащили пушку-монстра, которую волокли от самого Адрианополя по смазанным жиром специальным деревянным настилам огромные стада волов, подгоняемые многочисленными чабанами.
На следующий день Мехмед начал свой пробный штурм. Первыми пошли отряды башибузуков, легко вооружённая штрафная пехота, призванная своими действиями измотать противника. Они несли на своих плечах огромные лестницы и тяжёлые мешки с песком. Плохо вооружённые, толком не представляющие, что надо делать, они тем не менее шли на неприступные стены, подгоняемые отрядами военной полиции. Подойдя к глубокому крепостному рву, башибузуки стали засыпать его песком.
На стенах появились лучники, и тучи стрел устремились в сторону врага. Турки падали замертво, и их тела тут же скатывались в ров вместе с мешками песка. На место погибших военная полиция сгоняла всё новых и новых башибузуков, которые продолжали работать под шквалом стрел, методично засыпая ров.
Византийская артиллерия выстрелила по туркам. Каменные ядра падали в самую гущу работающих людей, образовывая ямы с корчащимися телами. Их вновь сбрасывали в ров, и на их место опять пригонялись живые. Турки наконец добились своего – ров, заполненный многочисленными трупами и мешками песка, частично стал неглубоким, и через это место устремился поток башибузуков. Подбежав вплотную к стенам, они приставили лестницы и начали быстро карабкаться. Защитники отталкивали лестницы от стен и заливали турок кипящим оливковым маслом. Из нападавших только единицам удалось добраться до вершины стены. Здесь их встречали сразу несколько вооружённых византийцев и тут же закалывали. Но, несмотря на огромные потери, турки всё гнали и гнали новых башибузуков в надежде истощить обороняющихся и выявить их слабые места.