ещей, а самое большое – только покорность ему, и если в заключении величие Бога проводится перед глазами Иова в ярких, сияющих роскошными красками, образах для того, чтобы заставить его умолкнуть, то это живо напоминает тот головокружительный чад, в который иногда звуками труб и боем барабанов приводят солдат во время их смертоносного шествия на поле битвы. Неудовлетворительность этого решения уже рано была понята. Книга Иова была принята в Священный Канон только со значительною вставкою. После заключительного слова Иова находится в ней длинная речь младшего друга Иова, по имени Элиху, который не назван ни в начале, ни в конце; эта речь начинается большими притязаниями на более высокое понимание, в действительности же она не дает ни одной новой мысли и только с особенной резкостью опять подтверждает, что Бог, посылая людям страдания, не оказывает им этим несправедливости; менее всего имеет кто-либо право из своих, по-видимому, невинных страданий выводить заключение, что благочестие вообще не находит себе оценки.
Вопрос о справедливости Бога со своею жгучестью впервые поставлен у Иеремии, Иезекииля и второго Исайи. Но там трактуется, главным образом, о вполне определенном положении в данный исторический момент, когда отдельные личности в израильском народе должны были отчасти невинно искупать вину всего народа или же, когда сравнительно невинное позднейшее поколение было наказано за вину своих отцов. Во всяком случае, все, что там высказано, обусловливается верою в особенное отношение Бога к Израилю. А в книге Иова об этом больше и речи нет. Бог и человек противопоставлены друг другу. Праведный человек – по принципу, всеобщность, – который, заранее предполагается, имеет известное право на милость Бога; но во всем остальном Бог и человек являются только как противоположности: человек, как часть творения, Бог, как всемогущий творец. Это основной тезис для всей постановки вопроса не подлежит никакому сомнению, что это мировоззрение вообще могло выработаться только со времени Эздры, и то, что стерты национальные краски, благодаря чему эдомитяне выступают образцами благочестия и мудрости, – подходит только к эллинистической, и именно птоломеевской эпохе, к которой лучше всего подходят и изображения крокодила и гиппопотама. К той же эпохе относит нас вообще попытка наглядно представить величие Бога на его творениях, так как сходные места в книге Сираха и в притчах Соломона, несомненно, происходят из этой эпохи. Также и разговоры на небе, и резко очерченный образ Сатаны лучше всего подходят к позднееврейскому времени, которое создало так называемую апокалиптику, хотя и можно признать, что уже предсказание Мехди бен-Иеила перед сражением Ахава с сирийцами представляет сходные черты; наконец, в этом произведении мы имеем дело с религиозно-философским творением, а насколько мы знаем: евреи не чувствовали решительно никакой склонности к философии, пока не пришли в соприкосновение с эллинским миром. Наконец, мы еще раз подчеркиваем, что форма, лежащая в основании книги Иова, есть форма эллинского романа, характерная для господствовавшего тогда по существу индивидуалистического направления. Рассматриваемая с такой точки зрения книга Иова является для западной литературы глубокомысленнейшим памятником той эпохи. Но и характеризующая ее диалогическая форма тоже выступает при этом в новом свете. Мы, несомненно, имеем здесь дело с еврейским подражанием философскому диалогу у Платона. Надо только вспомнить, как Платон размышлял о причинах человеческого страдания, и как и перед его глазами стояли величие и красота мира.
К эпохе Маккавеев относятся, несомненно, два рассказа Юдифи и Товия, о которых мы должны еще упомянуть. Книга Юдифи во многих отношениях соприкасается с книгою Даниила; прежде всего, в том, что она нам тоже повествует о царе Навуходоносоре, а затем в том, что она имеет об этом царе только очень неясное представление. По книге Юдифи Навуходоносор – царь не в Вавилоне, а в Ниневии; его народ не халдеи, а ассирияне. Этот замечательный властелин одержал только одну победу над мидийским царем Арфаксадом и объявляет большому числу народностей свое повеление присоединить свои отряды к его войскам. Ему отказывают и отсылают послов ни с чем. Тогда Навуходоносор посылает своего военачальника Олоферна наказать непокорные западные народы. Олоферн является с несметным войском, разрушает города, грабит имущество, уничтожает поля и сады, сжигает жатву. Напрасно у него просят мира; он уничтожает все храмы, ибо царь Навуходоносор приказал истребить всех местных богов для того, чтобы все народы служили и поклонялись лишь ему, Навуходоносору, как богу. Олоферн уже расположился лагерем в Изреельской долине между Габой (на Кармелe) и Скифополисом (в Иорданской долине). Жители Иудеи пришли в ужас, потому что – это опять-таки, подходит к хронологии этой книги, – они только что вернулись из плена и незадолго перед этим вновь освятили оскверненный алтарь, храм и сосуды. Здесь живая современная действительность, очевидно, замаскирована изображением давно прошедших и давно забытых событий. Царь, который себя самого хочет видеть боготворимым, так же верно Антиох IV, как освещение алтаря, храма и сосудов, относятся к событиям 165 г. до Р. X., но тогда нужно признать в Олоферне сирийского наместника Лизия. Далее рассказывается, как первосвященник Иоаким и еврейский совет старейшин приказали занять горные проходы, через которые враги могли проникнуть из Изреельской равнины в Иудею. Когда Олоферн видит, что горы повсюду заняты, он осведомляется об этом непокорном народе. Тогда властитель аммонитян Ахиор повествует о дивном прошлом израильтян со времени ухода Авраама из Халдеи и высказывает о них в виде господствующего в их истории закона следующее: «Пока они не грешили перед своим Богом, с ними было счастье, ибо с ними такой Бог, который ненавидит неправду; когда же они уклонялись от того пути, который он им назначил, они сильно избивались во многих войнах». Поэтому Ахиор советует исследовать, можно ли именно теперь встретить у израильтян неповиновение Закону, и если да, то Олоферн покорит их; если же нет, то лучше ему не вступать с ними в войну. Разумеется, ни Олоферн, ни кто-либо другой в лагере недовольны этим советом Ахиора. Олоферн велит даже связать Ахиора и отправить к израильтянам, причем угрожает лишить его жизни, когда он победит израильтян. Так является Ахиор в Бетилую, еврейскую крепость, к которой ближе всего находился ассирийский лагерь. Как выданный ассирийцами, он встречает у израильтян дружеский прием и сообщает им о военных планах Олоферна. Но на следующий день Олоферн с 10 000 пеших и 12 000 конных воинов выступает против Бетилуи и в виду того, что горная местность препятствовала ему сделать скорый приступ, решает отрезать крепость снабжением водой, никого не выпускать из нее и голодом принудить осажденных сдаться. Население требует, уже от начальника Озия, чтобы он сдал крепость, потому что оно не может уже больше выносить мучения, и он выпрашивает у них только еще пять дней сроку, в течение которых решено ожидать помощи от Бога. Тогда выступает Юдифь, женщина древнего рода, вдова – ее муж три года назад умер от солнечного удара во время жатвы пшеницы, – прекрасная, богатая и благочестивая. Она укоряет начальника за то, что он обещал в такой короткий срок сдать город, и со своей стороны берется совершить такой подвиг, который будут прославлять грядущие поколения. С этой целью она желает ночью со служанкой выйти из города. Она исполняет это, облекшись в красивый наряд, и начальники ассирийских передовых отрядов, пораженные ее красотою, пропускают ее в лагерь, вплоть до шатра Олоферна, так как она обещает указать им безопасную от врагов горную дорогу. Она велит Олоферну спокойно ждать, пока израильтяне согрешат перед своим Богом употреблением в пищу нечистых животных; ибо Ахиор был прав, утверждая, что Олоферн может победить израильтян только тогда, когда они согрешат. Юдифь сама желает сопровождать Олоферна в Иерусалим. Затем рассказывается, как Юдифь в неприятельском лагере не притрагивается к нечистым яствам и каждую ночь произносит свои молитвы и совершает очистительное омовение. Но на четвертый день Олоферн требует, чтобы Юдифь присутствовала на пиру, на котором будут только его ближайшие наперсники. В прекрасном наряде участвует она в пиршестве, но и теперь она употребляет только те яства, которые приготовляет ее еврейская служанка. Наконец, после обильных возлияний – Олоферн никогда в своей жизни не пил столько, сколько в этот раз, – удаляются все сотрапезники; в шатре остаются только Олоферн, в опьянении возлежавший на своем ложе, Юдифь, ее служанка и евнух Багоас, в качестве телохранителя Олоферна. Тогда Юдифь приказывает служанке и Багоасу выйти и снаружи охранять вход: она по своему обыкновению хочет совершить молитву. Но теперь, оставшись одна, она призывает помощь Бога и двумя мощными ударами отсекает Олоферну голову его собственным мечом. Затем она берет голову, прячет ее у себя в одежде, там, где она всегда держала свою пищу, и по своему обыкновению выходит со своей служанкой за лагерь, будто бы для молитвы. На самом же деле она сбегает с горы в Бетилую; ее узнают и отворяют ей ворота, и она показывает своему ликующему народу голову его врага. Аммонитянин Ахиор торжественно переходит в еврейство, лишь только он узнал об этом чуде Бога. На рассвете израильтяне вывешивают голову Олоферна на выступе стены Бетилуи и затем делают нападение на ассириян. Только теперь в ассирийском лагере узнали о том, что совершила Юдифь; само собою, разумеется, ассирияне совершенно разбиты, их лагерь опустошен, первосвященник и совет старейшин официально чествуют Юдифь, которая поет победный гимн, как некогда Мириам и Дебора, и, наконец, в Иерусалиме празднуется большое победное торжество. Юдифь достигает глубокой старости, еще при жизни своей разделяет свое имущество между законными наследниками, и после ее смерти мир остается ненарушенным в течение долгого времени. Едва ли мы были бы правы, если бы захотели видеть в этой истории определенное напоминание, относящееся к восстанию Маккавеев. Мы, несомненно, имеем здесь дело просто с патриотическим рассказом, на отдельные части которого повлияло современное автору положение вещей. Следы этого влияния мы находим в религиозном эдикте Навуходоносора и в упоминании о новоосвящение храма, что никак не может относиться к новой постройке по возвращении из изгнания. Эпоха составления книги не может возбуждать сомнений в виду встречающихся в ней исторических ошибок. Также и пристрастие к длинным родословным, подчеркивание заповедей о пище и обязанностей молитвы и, наконец, постa, решительно указывают и на позднееврейское возникновение книги. Так, о Юдифи рассказывается, что она как вдова всегда постилась, кроме кануна субботних дней и суббот, перед новолуниями и в новолуния, также в праздничные и радостные дни Израиля. Таким образом, книга Юдифи представляет собою ценный вклад в культурную историю эпохи Маккавеев. Главными характерными признаками израильского идеала в этом периоде еврейской истории являются, очевидно, строгое соблюдение закона наряду с теплым, самоотверженным патриотизмом, который, правда, по отношению к врагу отечества не отступает ни перед каким