И Ионафан крепко держался за то, что ему досталось. Ему пришлось скоро преодолеть еще одно великое искушение. Вторично царь Деметрий выступил с посланием, на этот раз обращенным, конечно, не к Ионафану, принявшему от Баласа сан первосвященника, а в общей форме – к еврейскому народу. В льстивых выражениях благодарил он народ за его испытанную верность и обещал ряд податных льгот и подарков. Но из факта сложения такого множества таможенных пошлин, податей и повинностей евреи могли только заключить, как тяжка была неволя, в которой они томились в продолжение последних десятилетий (со времени победы римлян над Антиохом III). Согласно письму Деметрия, евреи должны быть свободными впредь от подушной подати, соляного налога и налога в пользу царя; на них не будет лежать обязанность отдавать сирийцам 1/2 своего хлеба и половину древесных плодов; город должен почитаться священным (припомним давно забытое повеление Антиоха Великого); посылаемая туда священная десятина и храмовой сбор должны идти в полном размере на свое законное назначение, тогда как раньше они попадали отчасти в карман царя. Сверх того слагается еще особая сумма в 5000 фунтов серебра ежегодно, которая прежде регулярно удерживалась из храмовых доходов, а отныне должна снова поступать в пользу отправляющих богослужение священников. Эта последняя статья только с большею точностью характеризует предыдущие. Из всех перечисленных обещаний Деметрия можно ясно судить о тяжелой социальной нужде, которую терпели иудеи под владычеством Селевкидов. Деметрий прибавил еще другие обещания. Он согласен очистить иерусалимскую цитадель от сирийских солдат и представляет первосвященнику, – его имя не упоминается, но, очевидно, имеется в виду Ионафан, назначения коего Димитрий не утверждает, но и не кассирует – право поместить там еврейский гарнизон. Восстановление Иерусалимской стены и укреплений в Иудее Деметрий берет на свой счет. Три спорных округа между Самарией и Иудеей прямо присуждаются и ставятся под власть первосвященника. Иерусалим провозглашается вольным городом, так что впредь не должно подлежать конфискации даже то имущество сбежавших туда преступников, которое находится в сирийском царстве. Далее, проявляется самая щедрая заботливость о новых доходах для храма. Доходы от Птолемаиды и окрестностей ее передаются Иерусалимскому храму; 15 000 фунтов серебра царь согласен ежегодно уплачивать храму из собственной кассы; обещанные Антиохом Великим, но вышедшие из употребления в промежуточный период царские взносы в храм, должны быть восстановлены. Все военнопленные иудеи в царстве объявляются свободными без всякого выкупа; отменяются все натуральные повинности, включая сюда и те, которые касаются скота. В юридических сношениях с евреями должны быть соблюдаемы еврейские праздники. И все эти обещания связаны только с одним условием, которое само облечено в форму обещания. Тридцать тысяч евреев должны вступить как наемники в армию царя; царь намерен разместить их в укрепленных городах своей монархии; они вправе иметь начальниками своих соплеменников и, даже будучи солдатами, жить, как в Иудее, согласно предписаниям своей религии.
Все это были весьма блестящие предложения, только слишком блестящие, чтобы заслуживать доверия. Было чересчур ясно, что одна суровая необходимость могла побудить царя Деметрия к таким обещаниям, и если бы царь победил, то его личный характер не давал ручательства, что он действительно относился к ним серьезно. По этим соображениям решено было в начинающейся борьбе примкнуть к новому царю Александру-Баласу. Вначале дела последнего, казалось, не имели особенной удачи. В первой стычке он был разбит Деметрием. Во второй – левое крыло Деметриева войска уже начало разорять его лагерь; в этот момент пал сам Демет рий, который с отчаянной храбростью сражался на правом крыле, но был загнан в болото. Этим была решена окончательная победа Александра. Деметрий процарствовал с 162 до 151 г. до P. X., следо вательно, – всего 11 лет. Вскоре после того, Александр, теперь уже как признанный царь сирийской монархии, отпраздновал свою свадьбу с Клеопатрой египетской, дочерью Птоломея Филометора. По этому случаю явился с богатыми дарами Ионафан, чтобы приветствовать царя. Александр оказал ему высокие почести; рядом с царем он восседал в пурпурном одеянии. Когда же приверженные к эллинизму иерусалимские евреи попытались жаловаться на него, то Александр приказал, по истинно восточному обычаю, везти Ионафана по городу в сопровождении герольда, который должен был провозглашать, чтобы никто не смел приносить жалобы на этого человека или иным путем беспокоить его. Самым ценным результатом поездки был, однако, для Ионафана полученный от короля новый титул, который увеличивал его престиж в большей мере, чем достоинство первосвященника, вполне ценимое одними евреями. Александр назначил Ионафана полководцем и областным правителем (стратегом и меридархом) и причислил его к своим «друзьям», т. е. сановникам. От этого Иудея не приобретала, правда, независимости, но она становилась одною из первых провинций сирийской монархии, под собственной главою и с собственной администрацией.
Недолго, однако, находился в безопасности трон Александра. В Малой Азии (в Книдe, в Карии) подрастали, как мстители за своего отца, два сына его предшественника Демет рия. Старший из них выступил уже через 3 года после смерти отца (148 г. до P. X.) с притязаниями на сирийскую корону, под именем царя Деметрия II. С большим наемным войском, – вербовал его критянин Ласфен, – он высадился в Киликии, направляясь из Крита. Получив весть об этом, Александр поспешил в Антиохию, чтобы в виду надвигающегося врага обеспечить за собою этот город. В его отсутствие появился в Келесирии (Финикии и Палестине) посланный Деметрием наместник Аполлоний, который нашел здесь много союзников, особенно на филистимлянском берегу; на юге западно-иорданской области остался верным Александру, по-видимому, один Ионафан. Этот Аполлоний вызвал Ионафана на битву в Филистимлянской долине, говоря, что легко, дескать, скрываться в горах, но требуется мужество, чтобы сразиться в рукопашной на равнине. Воинственный первосвященник выступил тогда из Иерусалима и расположился лагерем сначала у Яффы. Здесь находился гарнизон Аполлония, но запертые ворота открылись, как только Ионафан стал готовиться к правильной осаде. Аполлоний стоял вблизи Ямнии (на морском берегу, к югу от Яффы). Теперь он отступил со своим войском еще южнee, т. е. подальше от Ионафана, намереваясь, без сомнения, добраться до обширной Асдодской равнины, где его военные силы могли лучше развернуться. Но Ионафан преследовал его до Асдода, и у этого города оба войска сошлись. Аполлоний оставил часть своей конницы в засаде и, таким образом, Ионафаново войско было неожиданно окружено врагами. Тогда Ионафан построил свое вой ско четырехугольником и приказал держать щиты близко один от другого, так что неприятельские стрелы не могли дойти до солдат, которые укрывались под щитами. Тщетно конница Аполлония силилась в течение всего дня пробить брешь в этой живой стене. Когда же к вечеру кони противников устали, Симон напал на неприятельскую пехоту и обратил ее в бегство. Тут и конница размялась по равнине и бросилась обратно в Асдод, где беглецы пытались найти убежище в храме филистимлянского бога Дагона. Но Ионафан приказал сжечь Асдод вместе с капищем Дагона и прилежащими поселениями. Затем он двинулся к Аскалону, т. е. по направлению к югу. Но здесь жители вышли к нему на встречу с дарами в знак покорности, и Ионафан вернулся в Иерусалим с богатою добычею. Поход имел для Ионафана не только тот результат, что он приобрел в глазах царя Александра еще больший вес, чем раньше, – Александр подарил ему золотое запястье и доходы от филистимлянского города Аккарона (Экрока) и его округа, – что было гораздо важнее для Ионафана, это – связанный с походом подъем национального чувства. Со времен Судей и Саула необрезанные филистимляне были предметом отвращения для иудеев. Победе над этим народом радовался всякий истинный израильтянин, в то время как прежние войны Маккавеев могли внушать лишь смешанные чувства, ибо в них всегда сражались евреи против евреев, данная война могла радовать во всех отношениях. Ионафан перестал быть вождем одной партии; он сделался героем всего Иудейского народа, помогавшего ему достичь почестей и славы.
Тем временем судьба Александра-Баласа близилась к своей развязке. Тесть его, царствовавший в Египте, Птоломей Филометор, двинулся в это время, в качестве его союзника, через Палестину походом против Деметрия II. Александр отдал приказ устраивать ему пышный прием во всех городах, через которые ему придется проходить. Пользуясь случаем, жители Асдода обратились к Птоломею с жалобой на жестокость Ионафана, но ходатайство их было оставлено без внимания. В Иоппии Ионафан встретил египетского царя, предложил ему щедрые дары, переночевал там вместе с ним, а затем сам проводил его до реки Элевтра. Если в данном случай, как и в других, этим именем назван Нарэль-Кебир, берущий свое начало в Ливанских горах и впадающий в местности, лежащей между Ортозией и Триполисом, то надо полагать, что Ионафан имел намерение принять участие во всем походе царя, как союзник Александра-Баласа, и только тогда отделился от Птоломея, когда убедился, что этот последний открыто стоит не на стороне Александра, а против него. Еще в Птолемаиде, находящейся на довольно далеком расстоянии от реки Элевтра, было обнаружено покушение на жизнь Птоломея Филометора. Виновником его оказался некий Аммоний, один из видных любимцев Александра. Дело обострилось еще больше после того, как Александр отказался выдать виновного. Тогда Птоломей заявил, – и, может быть, не без основания, – что его зять был сам инициатором задуманного преступления. Если принять во внимание нравственные понятия, господствовавшие тогда в греческой политике, то нельзя слишком строго отнестись к указанному покушению. К нему подал повод сам Филометор, разместивший свои гарнизоны во всех городах, которые, по приказанию его зятя, торжественно открывали ему свои ворота; можно признать весьма вероятным еврейское предание, приписывающее ему желание с самого начала захватить в свои руки владения Александра. По крайней мepe, в награду за свой союз с Александром против Деметрия II он не желал упустить представившейся ему возможности, завладеть прекрасной келесирийской пограничной страной, из-за которой египетские цари так много уже боролись с властителями Азии.