2. Симон
Получив известие о том, что Ионафан в плену, Симон поспешил в Иерусалим, где предложил себя в предводители против Трифона, так как заранее можно было предвидеть, что последний воспользуется возможностью двинуться из Птолемаиды на Иерусалим. Весь народ тотчас провозгласил Симона своим вождем. Трифон, действительно, стал приближаться. В своем войске он имел также пленного Ионафана. Симон дошел до укрепленного им раньше Гадида в области Лидды и здесь остановился в ожидании противника. Тогда явились послы от Трифона: Ионафан взят де в плен за то, что не уплатил суммы, следуемой за занимаемую им должность; он будет отпущен на свободу, если Трифону заплатят 100 талантов серебром и отдадут двух сыновей Ионафана в качестве заложников. Симон не поверил этому предложению, но, не желая навлечь на себя и малейшего обвинения в гибели брата, он послал и деньги, и заложников. Как и следовало ожидать, Трифон, тем не менее, не освободил Ионафана. Наоборот, он вознамерился выступить против Иерусалима, куда его особенно настоятельно призывал сирийский гарнизон. Благодаря бастиону, воздвигнутому еще Ионафаном, они окончательно были отрезаны от сношений с городом и, находясь под зорким наблюдением евреев, страшно страдали от голода. Трифон двинулся не через Гадид, где его поджидал Симон; сделав большой обход, он обогнул горы и думал через Адораим подойти к Иудее с юга. Но Симон издали следовал за ним со своим войском. Когда Трифон решился, наконец, несмотря на затруднительные условия почвы и на близость врагов двинуться к Иерусалиму, чтобы освободить крепость от осады, выпал вдруг ночью глубокий снег, и ему пришлось отказаться от своего намерения. Тогда он обогнул Мертвое море и направился к Галааду. В Боскаме, был здесь, по его приказанию, лишен жизни Ионафан. Вскоре после этого он умертвил в Сирии своего прежнего питомца Антиоха VI и возложил на себя самого корону сирийского царства. Симон отдал приказ перенести тело погребенного в Боскаме Ионафана в Модеин, где находился их фамильный склеп. На цоколе из полированного камня он воздвиг здесь семь пирамид в память самого Ионафана, его родителей и братьев. Пирамиды эти были окружены колоннами, на которых были сделаны изображения оружия и колесниц. Весь этот памятник был, вероятно, расположен на открытом и возвышенном месте, так как рассказывают, что его можно было видеть со Средиземного моря. Очевидно, на сооружение этого памятника следует смотреть не только как на знак верной родственной любви со стороны Симона. Такова была, конечно, точка зрения, с которой дело было представлено массе, и, между прочим, она действительно имелась в виду; сущность его, однако, заключалась в воспитательном действии памятника на подрастающее и на будущее поколение. При виде его всякий должен был вспомнить об освобождении родной страны представителями дома Асмонеев и проникаться все большею любовью и уважением к тем, кто в данный момент являлся представителем этого славного рода.
После смерти Ионафана Симон принял на себя сан первосвященника, не испрашивая на это предварительно согласия того или иного правителя Сирии. Вероятно, в угоду существовавшей еще в Иерусалиме парии, которая относилась дружественно к Сирии, Симон уже потом послал к царю Деметрию II, стесненному Трифоном и парфянами, послов с богатыми дарами. Он просил у Деметрия прощения за свою прежнюю вражду, но, вместе с тем, добивался признания своих первосвященических прав, сложения всех податей и постоянного владения вновь укрепленными городами. Деметрий II обрадовался, что его признают царем, и удовлетворил все эти требования. Симон, между тем, повелел применять в официальных грамотах, начиная с 143 г. до P. X., новое летосчисление. Этот год считался первым годом правления Симона, великого первосвященника, полководца и вождя иудеев. Затем он двинулся походом в Газару, окружил город своим войском, взял его приступом, но позволил населению свободно удалиться и поселил там надежных и верных Закону евреев, тщательно очистив город от всех принадлежностей языческого богослужения. Подобным же образом он поступил и раньше. После известия о взятии в плен Ионафана, он послал в Иоппе еврейских поселенцев под начальством некоего Авсалома и без рассуждений прогнал из этого города всех прежних жителей, так как недостаточно доверял их верности при приближении Трифона. Вообще он понимал все значение города Иоппе и, как только ему позволили обстоятельства, построил там гавань, от которой должна была много выиграть иудейская торговля. Но главный успех наступившего периода заключался во взятии Иерусалимской крепости. Крепость эта была, должно быть, неприступною, так как за последнее время никто не решался даже сделать подобную попытку. Но Симону пришлось пожать плоды того, что было задумано и выполнено Ионафаном. После того как Трифон вынужден был из-за снега отступить, не подавши помощи, гарнизон, побуждаемый голодом, решил отдаться в руки врагов. Ему пришлось покинуть крепость, которая после этого была с подобающею торжественностью очищена от языческой скверны 23 дня второго месяца 142 г. до P. X. Симон вступил, наконец, в нее с пением и музыкой, при звуках труб и громе барабанов. День этот должен был и впредь считаться праздником и, некоторое время обычай этот, кажется, действительно соблюдался. Затем была вновь укреплена и южная часть, так называемой Храмовой горы близ крепости; здесь Симон расположил свой собственный двор и лагерь. Своего сына Иоанна, прозванного Гирканом, он назначил главнокомандующим войсками. Последний жил в Газарe.
Самостоятельность своего правления Симон ознаменовал также чеканкой своей собственной монеты, хотя официальное разрешение на это он получил позже. Но если бы даже об этом не свидетельствовали сохранившиеся монеты, то почти само собою было бы понятно, что новое еврейское летоисчисление должно было, прежде всего, получить немедленное применение в монетном деле. До нас дошло достаточное число монет, относимых ко времени правления Симона, но не носящих его имени. На монетах этих указан год – 1, 2, 3 и 4; кроме того, на лицевой стороне серебряных монет рядом с годом обозначена стоимость их (шекель Израиля, полушекель Израиля) и имеется изображение кубка (иногда также фруктовой вазы); на оборотной стороне вычеканено изображение тройной лилии «святой Иерусалим». Чекан медных монет, от которых до нас дошли только экземпляры четвертого года, совершенно иной. Мы имеем медные монеты стоимостью в половину, четверть и шестую часть шекеля. Между тем, как на серебряных монетах надпись кругом лицевой стороны указывает стоимость монеты, а на середине ее помечен год в виде цифры, – надпись вокруг медных монет содержит год и сокращенное указание стоимости монеты, так что середина остается совершенно свободной для чеканки изображения. На другой стороне монеты сделана кругом надпись «за освобождение Сиона». Вычеканенные на этих монетах изображения также совсем не те, что на серебряных. Иногда правда кубок является на медных монетах в такой же форме, как и на серебряных монетах четвертого года, но большею частью на них изображены ветки, цветы и плоды, являющиеся, по-видимому, эмблемою радости победителей, или богатства страны. Кубок и лилия на серебряных монетах должны, вероятно, олицетворять собою изобилие и красоту Иудеи. При изобретении этих знаков запрещение изображать всякие живые существа являлось, понятно, весьма стеснительным. (По нашему мнению, теперь невозможно определить в какой мере богослужебные установления и сказания имели влияние на выбор монетных знаков). По установившейся традиции, мы находим здесь сосуд с манной, изображенным в форме фруктовой вазы, жезл Аарона – в виде тройного цветка, гораздо более напоминающего лилию, чем жезл с распустившимся цветком миндаля; попадаются, далее, эмблемы праздника Кущей – лулав и этрог – в виде пучка веток и плодов, напоминающих по форме лимон. Несомненно, что подобное истолкование в большинстве случаев возможно, но никогда не бывает необходимым.
Гораздо более важен вопрос о времени чеканки этих монет. На них совсем нет имени правителя, при котором они были выпущены. Сначала хотели отнести их ко времени Александра Великого, но едва ли вероятно, чтобы евреи получили от этого монарха право свободной чеканки монеты, а также, чтобы они пользовались этим правом всего в продолжение четырех лет. Затем думали отнести чеканку их к 66–70 гг. по P. X., ко времени первой великой Иудейской войны. Это предположение являлось тем более вероятным, что монеты, несомненно, принадлежащие к этому времени, имеют надписи и изображения, подобные описанным. И в период от 66–68 гг. по P. X. в Иерусалиме чеканились монеты с надписями: «В первом, втором году освобождения» (или избавления) Израиля; иногда на лицевой стороне монеты встречалось название Иерусалима. В одном случае надпись на лицевой стороне гласит «Иерусалим», а на оборотной: «К освобождению Иерусалима», чем еще более усиливается сходство их с вышеописанными монетами. Но на большинстве позднейших монет стоит имя главы народа и, ни на одной из них, не обозначена стоимость ее. Это странная, на первый взгляд, особенность монет позднейшего времени находится в связи с художественным исполнением их, которое составляет главную разницу между ними и описанными выше монетами из периода Маккавеев и делает совершенно излишним обозначение стоимости, ясной уже из внешней формы этих монет. К тому же все описанные нами старейшие серебряные монеты заключают в себе ту же примесь шестой части меди, как и серебряные монеты сирийских и парфянских царей, современных Маккавею Симону. Здесь мы видим наибольшее подтверждение факта чеканки этих монет именно в этот период времени. Ибо от всех иудейских правителей ближайшего периода сохранились монеты с именами. Даже прибавленная на них пометка года имеет лишь смысл обозначения начала иудейской эры. Последнее относится в особенности к медным монетам с их грубой чеканкой, сравнительно с позднейшим временем и с надписью, указывающею на только недавно происшедшее освобождение Сиона, которое подало повод к новому летоисчислению. Здесь является, однако, то затруднение, что мы имеем только монеты первых четырех лет новой эры, тогда как правление Симона занимает еще семь лет этого счисления (143–136 гг. до P. X.). Следует признать безусловно неверным объяснение, что монеты эти относятся к четырем последним годам Симона, основанное на убедительном с первого взгляда доказательстве, что только в эти годы Симон стал вообще чеканить монеты. Утверждение это возбуждает сомнения потому, что, согласно ему, монеты эти соответствуют не новому летоисчислению, введенному, судя по лучшим источникам, при Симоне, а какому-то едва ли употребительному счислению, по которому годы считаются, начиная с введения собственной чеканки монет. Такое летоисчисление в этот период совершенно невероятно. Подобное предположение имеет, по-видимому, прочное основание в том факте, что около 140 г. до P. X., т. е. несколько менее, чем за четыре года до смерти Симона, Антиох VII Сидет, брат плененного парфянами царя Деметрия II, дал иудеям право на чеканку собственной монеты. Итак, можно, по-видимому, заключить, с этого времени иудеи стали чеканить свою монету. Но такое заключение неправильно. Если Антиох VII утвердил тогда за иудеями право чеканки, которым они пользовались, то это свидетельствует лишь о его притязаниях на Иудею. Этот сирийс