кий властитель довольно скоро воспользовался своими успехами, чтоб ограничить вольности Иерусалима. Таким образом, данное сирийским правителем разрешение свидетельствует скорее о конце, чем о начале нового проявления иудейской свободы. Симон чеканил, следовательно, монеты в период от 143 до 139 гг., а затем снова был лишен возможности осуществить это право. Остается еще обратить внимание на то, как и на этих старейших монетах иудеев отразилось влияние эллинского городского устройства. «Святой Иерусалим» является центром района, в котором обращались эти монеты; летоисчисление ведется с года «освобождения Сиона». Имени Иуды совсем не встречается на этих монетах; старое почетное название народа попадает только на серебряных монетах и служит отличием их от израильских и финикийских шекелей.
Первое время правления Симона по всем описаниям является счастливым мирным периодом. Даже старинная горная крепость Бет-Цур пала и была очищена от языческих идолов. Не было в виду ни одного врага, который мог бы причинить вред. Снова стало процветать земледелие; каждый охотно способствовал, насколько мог, общему благу. Молодежь совершенствовалась в военном искусстве; крепости были снабжены провиантом и содержались в исправности и готовности на случай войны; каждый сидел в своем винограднике и под своей смоковницей, и им некого было бояться.
Укреплению самостоятельности маленькой страны способствовало также возобновление союзов с Римом и Спартою. Как почетный дар, иудеи послали по этому случаю в Рим большой золотой щит, весивший не менее тысячи мин. В ответ на это посол Нумений привез оттуда копию с грамоты, обращенной от имени Рима ко всем державам Азии и соседнего Архипелага; на основании ее иудеям гарантируется безопасность от каких-либо нападений и даже живущие на чужбине единоплеменники их признаются подлежащими юрисдикции первосвященника Симона в Иерусалиме. Таким образом, мы здесь впервые встречаемся с серьезной попыткой воспрепятствовать рассеянным между всеми народами израильтянам смешаться с этими народами. Вместе с тем все еврейство, включая сюда и живущих в других государствах, должно было сохранить неразрывную связь со своим отечеством не только в религиозном, но и в правовом отношении. Идея эта и средство, избранное Симоном для ее выполнения, заслуживают удивления, если даже разосланные из Рима грамоты не всюду соблюдались. Среди этих народов стал отныне известным еврейский народ, получивший признание и со стороны Рима. Это должно было существенно возвысить положение каждого отдельного иудея на чужбине. И Симон, как бы предчувствуя, избрал к достижению своей цели такого рода путь, который, менее чем в одно столетие, действительно привел евреев к их заветной цели. В то время, как посольство, отправленное в Рим, находилось еще в пути, в самом Иерусалиме была воздвигнута колонна с надписью, возвещавшею потомству о наступивших для Иудеи счастливых днях. Само собою разумеется, что колонна эта была воздвигнута на святой Сионской горе, на холме между долиною сыроваров и долиною Иосафатовой, на северной стороне которого находился храм, а на круто обрывающейся южной стороне – крепость, в которой Симон жил со времени взятия ее. Говоря с большею точностью, колонна стояла в храмовом притворе. Надпись на ней начиналась так: «18-го Элула в 172-м году (по селевкидскому счислению – 141 г. до P. X.), т. е. в третий год правления первосвященника Симона; чужеземный наместник не властвовал над народом божьим». Названный здесь месяц Элул соответствует приблизительно времени от середины августа до середины сентября. Двойное обозначение времени по селевкидскому счислению и по годам правления Симона не должно удивлять, если принять во внимание ограниченную территорию, в которой принята была особая иудейская эра. Прибавка после упоминания о первосвященнике Симоне очевидно выражает, прежде всего, недостаток даты, обусловленный самими обстоятельствами. В течение всего персидского периода, наряду с первосвященником, управлял царский наместник. Достаточно припомнить имена Зоровавеля и Неемии. В греческий период, со времени появления главного откупщика податей Иосифа, сына Товиева, королевский наместник также пользовался в Иудее равными правами с первосвященником. В таком виде представляется положение Вакхида рядом с Алкимом. При Симоне роли вождя и первосвященника снова совместились в одном лице. Гордое самосознание освобожденного народа звучит в словах: «В третий год правления первосвященника Симона; нет более посторонней власти над народом Божьим». Далее надпись гласит так: «В великом собрании священнослужителей и народа, властей и старейшин было нами решено». Здесь сделано явное указание на три различных сословия тогдашнего еврейства. Священнослужители противопоставляются здесь всему остальному светскому населению, которое имеет своих представителей в собрании в лице городской и сельской аристократии. Очевидно, все это собрание, а не только, – как некоторые предполагали, – одна из его составных частей, представляло собою историческое продолжение того совета старейшин, с которым мы уже встречались в Маккавейский период, и который мы старались объяснить себе подражание греческому городскому устройству. Решение начинается затем с перечисления благодеяний, дарованных народу Ионафаном и Симоном. «Так как в стране происходили частые войны, и Симон, сын Маттафии, сына сынов Иоариба, равно как и его братья, подвергали себя опасности и шли навстречу врагам своего народа, чтобы сохранить свою святыню и закон, и привели народ свой к великой славе; и Симон собрал весь народ, стал его первосвященником и слился со своим народом; враги же хотели напасть на их землю, опустошить ее и осквернить ее святыни. Тогда восстал Симон и повел войну за свой народ, пожертвовал много денег из своего состояния, снарядил воинов из своего народа, платил им всем жалованье и укрепил города Иудеи и Бет-Цур у границы Иудеи, где раньше властвовал неприятель, и в качестве гарнизона поместил там евреев; он укрепил также лежащий на берегу моря город Иоппе и Газару, на границе Асдода, где до тех пор жили враги, и поселил там евреев, дав им все, что было нужно для их существования».
Таким образом, здесь восхваляется новая сторона деятельности Симона, его готовность приносить денежные жертвы. Средства к этому были, очевидно, приобретены разбойничьими набегами Ионафана и самого Симона, главным образом на страну филистимлян. Истребление неверующих в народе, всегда составлявшее задачу Маккавеев, приносило, вероятно, им также немалый доход, вследствие конфискации имущества убитых. Но если принять во внимание, что в начале владычества Ионафана национальная партия желала увезти всю свою движимость по ту сторону Иордана, и что весь этот караван, ведомый асмонеем Иоанном, попал в руки разбойников, то станет ясно, как много было сходного между способом управления обоих Маккавеев, Ионафана и Симона, и образом действий Иосифа, сына Товиева, известного нам из предшествующей истории, и его сына Гиркана. Конечно, позднейшие деятели имели в виду более высокую цель, стремясь к свободе и самостоятельности иудеев. Но впечатление от этой истинно патриотической работы несколько ослабляется тем обстоятельством, что Симон, по крайней мере, сделавшись предводителем, не переставал все время стремиться к достижению наследственной княжеской власти. И хотя только утверждение сильной династии могло надлежащим образом укрепить молодое государство, однако факты далеко не дают еще права говорить о самоотверженности Симона, так красноречиво прославляемой надписью. Траты, которые делаются из добытого хищническим разбоем и с небескорыстной целью, свидетельствуют, может быть, об уме известного лица, но не о его готовности к жертвам. Конечно, для иудеев было большим счастьем, что честолюбие Симона так тесно было связано с благосостоянием страны.
Далее надпись на Сионской колонне свидетельствует о благодарности еврейского народа за оказанное ему благодеяние. «И народ видел верность Симона и ту честь, которой он добивался для своей нации, и сделал его своим вождем и первосвященником за все его подвиги, за справедливость и верность своему народу и за то, что он всячески стремился возвеличить свой народ». Затем идет снова перечисление последних событий, происшедших в правлении Симона. «При нем удалось изгнать из страны язычников, которые в граде Давида, в Иерусалиме, устроили себе крепость, откуда они выходили, оскверняя окрестность святыни и нанося великий вред ее чистоте. И вот он поселил в этой крепости иудейских мужей и укрепил ее для безопасности страны и города, и возвысил стены Иерусалима». Место это особенно важно для определения настоящего пункта, на котором находилась тогда сирийская крепость. Так как она отождествляется здесь с городом Давида и говорится, что выход из нее ведет к находящейся в непосредственной близости святыне, то вдвойне очевидно, что ее надо искать на том же холме, где был расположен храм. Только при таком условии она могла быть отделена стеною, возведенною Ионафаном, от священного округа и от лежащего к северу и к западу от нее города. Если бы крепость эта, как предполагали сначала, расположена была на западном холме, отделенном долиной сыроваров от горы, на которой был построен храм, тогда стена, возведенная Ионафаном, должна бы находиться в этой долине; причем доступ к городу с северной стороны крепости оставался бы все-таки свободным. Напротив, южная вершина храмовой горы решительно была самым подходящим местом для Иерусалимской крепости, так как здесь сходились три долины (долина Тихона, долина сыроваров и долина Иосафата). Поэтому уже Давид построил здесь свою крепость, и здесь же сирийцы возвели свое укрепление. Узость и крутизна холма дали возможность Ионафану отделить крепость от города, возведя высокую стену с северной ее стороны. После упоминания об этом главном подвиге, избавившем Иерусалим от сирийского гарнизона, надпись переходит к странным отношениям между Симоном и номинальным сирийским царем Деметрием II: «И царь Деметрий утвердил за ним сан первосвященника, включил его в число своих друзей и оказал ему великие почести. Ибо все слышали, что иудеи признаны римлянами за друзей союзников и братьев, и что послы Симоновы были приняты ими с полным почетом». Таким образом, здесь соглашение с Деметрием является как бы последствием дружеского приема, оказанного послам Симона в Риме. Наконец, надпись снова возвращается к постановлению собрания, о котором упоминалось во вступлении: «И вот иудеи и священники (т. е. колена Иудино и левитов) постановили, чтобы Симон был их вождем и первосвященником навеки (т. е. наследственно), до тех пор, пока не восстанет истинный пророк; и чтобы он господствовал над ними, как князь, и заботился о святыне, чтобы он назначал людей для совершения обрядов богослужения и начальников над страной, в войске и в крепостях, и чтобы все они повиновались ему; чтобы все государственные акты писались его именем и чтобы он носил пурпур и золотые украшения. И никто из народа и из священников не посмеет воспротивиться чему-либо в этом постановлении, или противоречить хоть одному из слов Симона, а также без его согласия созывать собрания или одеваться в пурпур и украшать себя золотою цепью. Кто же будет дейст