та, напал на Армению и разоряет ее огнем и мечом. Тигран оставил Келесирию и поспешил на родину.
Вскоре после этого Александра заболела, и так как явился вопрос, кто будет после нее властвовать в Иудеи, то само собой, разумеется, что и угнетенные саддукеи заволновались. Гиркан II стал при своей матери послушным орудием в руках фарисеев, и противная партия не могла ожидать от него ничего хорошего. Зато Аристобул II всегда стоял на ее стороне; еще до смерти своей матери он приступил к делу, и с помощью друзей ему без большого труда удалось в продолжение 14 дней привлечь на свою сторону 22 крепости. Известие это застало еще Александру на смертном одре. Она заявила, что не в силах уже заботиться о будущем; она оставляет Гиркану окрепший народ, войско и накопленную казну: пусть хозяйничает с этими средствами. После этих слов она скончалась в возрасте 73 лет, на 9-м году своего царствования (69 г. до P. X.). В период ее управления в придворных кругах господствовал, конечно, более благочестивый тон, чем прежде; но нельзя утверждать, чтобы нравственные принципы стали от этого существенно лучшими. Грубое стремление к наслаждениям отступило, пожалуй, на второй план, строгое исполнение Закона, несомненно, внесло больший порядок и дисциплину в государственное управление и в общественную жизнь. Но руководящими помыслами царицы были, конечно, честолюбие и властолюбие, и ей было поэтому приятно все то, что служило к удовлетворению этих страстей. В этом она имеет сходство с Аталией, единственной Иудейской царицей, которая, подобно ей, управляла вполне самостоятельно. Сходство особенно ярко выступает в факте убиения Антигона, деверя Александры, при Аристобулe I. Благодаря этому убийству, Александра избавилась от своего будущего супруга, так же, как Аталия при удобном случае избавилась от своих преемников.
8. Внутреннее положение
С того времени, как Иоанн Гиркан коренным образом разошелся с партией фарисеев, в народной жизни иудеев произошла перемена, продолжавшаяся до самого падения Иудейского царства. Вместо принципа, господствовавшего во всей прежней истории Израиля, что истинная религиозность наилучшим образом руководит политической жизнью государства, явилось вдруг сознание того, что занятие государственными делами служит помехою благочестию. Такое сознание было результатом правления асмонейских князей. Призванные с самого начала охранять исполнение Закона, они на каждом шагу чувствовали себя стесненными этим Законом и вынуждены были, в конце концов, разойтись с людьми, которым было дороже всего сохранить в неприкосновенности благочестивые нравы и обычаи. Уже предъявленное Элеазаром к Иоанну Гиркану требование о том, чтобы он отказался о своего титула первосвященника, достаточно ярко подтверждает выраженную выше мысль.
Отношение Александра Яная к своим первосвященническим обязанностям, еще сильнee указывало на необходимость разделения этих двух властей, и было бы вполне ошибочно истолковывать благосклонность Александры к фарисеям в том смысле, что отныне последние становились единственными государственными деятелями. Все, что произошло при Александре, указывает, только на перемену, происшедшую во взглядах на значение общественных интересов. Правильное применение Закона стало исходной точкой зрения, которой подчинялось все остальное; все внешние дела Иудейского государства были, весьма характерным образом, вверены, во-первых, языческим наемным войскам; во-вторых, саддукеям, сосланным из Иерусалима в пограничные крепости. Если, таким образом, часто выставляется на вид, что на стороне саддукеев стояли только богатые, тогда как народная масса тяготела к партии фарисеев; что партия эта пользовалась авторитетом среди народа, что ненависть ее была опасна, а расположение выгодно для правителя; что, наконец, она в высокой степени пользовалась доверием толпы, – то объяснение этих фактов лежит, прежде всего, в великих бедствиях, постигших страну, благодаря войнам, и сделавших ненавистными народу его воинственных правителей. К тому же в войнах этих весьма часто приходилось поневоле нарушать Закон, так что в сопряженных с ними несчастьях можно было видеть как бы возмездие за грехи воюющих. В довершение всего явился асмонейский правитель, который отрекся от благочестивых в народе, как изменник не только дел у своего народа, но и чести своей собственной династии. Отсюда часто повторяющийся упрек, что асмонейские цари – сыновья военнопленных женщин и, следовательно, незаконнорожденные. Последствия всего этого исторического процесса имеют громадное значение для истории религии. Прежде всего, под влиянием фарисейского учения стала необыкновенно богатою религиозная жизнь еврейства. На этой почве выросли не только раввинизм позднейшего времени, но и христианство и ессенизм. Далее обнаружилась несовместимость Моисеева Закона с требованиями, предъявляемыми к жизнеспособному государству. Все это должно было повести или к религиозному изменению Закона, или же к отречению от самостоятельной государственной жизни. Таким образом, здесь впервые зарождается идея об отделении религии от государства.
9. Литература
Процесс этот можно до известной степени проследить на истории тогдашней еврейской литературы. На первом плане стоит здесь, так называемая, первая книга Маккавеев, которая не только представляет прекрасный исторический источник для эпохи от восстания Маттафии до смерти Симона, но, вместе с тем, дает нам полную картину образа мыслей древних саддукеев, не подвергшегося никаким изменениям, ни вследствие падения асмонейского дома, ни даже под влиянием обострившегося антагонизма между ними и фарисеями. Книга эта написана, во всяком случае, после смерти Симона, вероятно, после смерти Гиркана I и до владычества фарисеев при Александре. Очевидно, автор ее знал римлян только понаслышке, а не на основании личных наблюдений. Первоначально сочинение это написано на арамейско-еврейском языке; но вскоре оно было переведено на греческий язык, на котором только и сохранилось, хотя в IV столетии после P. X. еще существовал подлинный текст его. Автор очень тщательно собрал материал к своей «Истории сынов Божьих», как называлась его книга на еврейском языке. Нет достаточного основания полагать, что автор пользовался письменными первоисточниками в собственном значении слова. Правильное понимание работы этого историка достигается, может быть, скорее всего, если допустить, что он хотел своей книгой пополнить чувствительный пробел в современной ему литературе. По его собственным словам, уже тогда существовала история Иоанна Гиркана, написанная, вероятнее всего, придворным историографом по приказанию самого Гиркана, или же кого-нибудь из его ближайших преемников. Это произведение можно считать продолжением первой книги Маккавеев. Следовательно, первая книга Маккавеев предполагает, что о более ранних асмонейских правителях еще не было тогда таких сочинений, как книга об Иоанне Гиркане. И так как этот царский род стоял тогда в апогее своего могущества, то, понятно, он не желал предать забвению славные военные подвиги, благодаря которым он так возвеличился и, к счастью, нашелся человек, сумевший очень искусно рассказать потомству историю асмонеев, по образцу лучших древнееврейских повествований (какое мы имеем, например, в книгах Самуила), не перенося, однако, нравов и взглядов времен Давида в эпоху Маккавеев. В первой книге Маккавеев отмечена была известная религиозная сдержанность. Это замечание имеет свою верную сторону, не следует только преувеличивать ее. Герои этого исторического произведения действуют и говорят исключительно по собственному побуждению; нигде в нем не упоминается о Бoгe, который бы внушал мысли людям, даже при таких великих событиях, как восстание Маттафии[7]. Но исполнение закона считается национальной задачей, от пренебрежения которою должны страдать честь и самобытность иудейства. Если в этом проглядывает дух саддукейства, то он выступает, может быть, и в том месте, где с удовольствием рассказывается о решении иудеев бороться в субботу против сделанного на них нападения, а не давать себя убить; в дальнейшем повествовании об этом, впрочем, не упоминается больше. Самая яркая черта нашего писателя заключается в его преданной любви к дому асмонеев, «к тому роду мужей, рукою которых Израилю дано было спасение». В этой любви к асмонеям находит свое высшее проявление его любовь к оте честву, имеющая у него не религиозную, а политическую основу. Правда, на каждой странице этой книги проглядывает чувство глубокой веры и покорного страха Божия. Тем не менее, религиозная точка зрения не становится еще господствующей. Благочестие только красит героя, но само по себе не есть геройство. Это выражение точнее всего, может быть, формулирует разницу между воззрениями саддукеев и фарисеев. Для фарисеев религия составляет все, в глазах же саддукеев она охватывает только одну сторону человеческого существа. Такой прекрасный исторический труд, как первую книгу Маккавеев, никогда не создало бы одностороннее направление фарисеев. Книга эта, без сомнения, – лучшее историческое сочинение, написанное евреем и для еврейских читателей. Позднейшая история Иосифа Флавия, хотя и представляет собою сочинение более ученое, но оно нисколько не лучше и к тому же обращено к языческому миру с апологетическими задачами. В своих сочинениях Иосиф вместе с иудейской формой почти совсем отказался и от самого духа иудейства. Напротив того, у историографа асмонеев иудейское настроение всюду заметно и происхождение его представляет своеобразную загадку. Наиболее отличительным свойством иудейства до маккавеевского периода, как по греческим, так и по арамейским источникам, является та мысль, что каждый человек в отдельности вступает в общение с Богом; идея о союзе Бога со своим народом почти отсутствует. Влияние этого направления сказывается в первой книге Маккавеев в том интересе, с каким автор относится к отдельным лицам, к их характерам и поступкам. Но, благодаря возвышению Маккавеев, снова возродилась мысль о том, что Израиль – народ Божий, и взгляд саддукеев в отношениях Бога к каждому отдельному человеку постепенно изменялся и переходил в идею тесной связи Бога с всею иудейскою нацией. Каждый человек был, таким образом, предоставлен самому себе, и только руководство государством в целом находилось в руках Божьих. Таков кругозор, в пределах которого движется повествование всей первой книги Маккавеев. Отсюда становится также ясно, почему саддукейское мировоззрение отказывалось от надежды на загробную жизнь. Насколько оно стремилось к свободному развитию индивидуальности в человеке, настолько же оно в религиозном отношении мало интересовалось каждым отдельным человеком. Он мог спокойно погибнуть, лишь бы только Бог сохранил и защитил благоденствие всего народа. Наоборот, фарисеи связали воедино представление до Маккавейского периода об отношениях Бога к отдельному лицу с взглядом о союзе Бога с Израилем, снова установившимся во время войн Мак кавеев. Отсюда явилось у них воззрение, что только при самом точном исполнении Закона всеми отдельными израильтянами, возможно, достигнуть обетованного, счастливого состояния народа Божьего, во благах которого полу