Но судьба Фазаеля уже решена. Пакор, к которому отправился Барзаферн, очевидно, для того, чтобы услышать его мнение относительно притязаний на престол, отдал предпочтение Антигону, вероятно, потому, что прошлое Антигона служило порукою за то, что он уже никогда не вступит в дружбу с римлянами. Антигон был привезен в страшно опустошенную и разграбленную парфянами Иудею, и ему были выданы оба пленника, Гиркан II и Фазаел. Он не поколебался дать приказ отрезать уши своему старому дяде, чтобы навсегда лишить его возможности нести сан первосвященника. Так он и был уведен парфянами. Теперь Фазаел увидел, что всякая надежда для него потеряна. С оковами на руках он не мог бы воспользоваться оружием, даже если бы оно у него было, и разбил свою голову о стены тюрьмы. Приказал ли Антигон его еще отравить, как уверяют некоторые, это, в сущности, безразлично. Между тем Ирод не мог добиться у аравитян ни денег для выкупа своего брата, ни какой-либо другой помощи; они отказали из страха перед парфянами. Тогда он отправился в Египет, где Клеопатра тщетно старалась удержать его в Александрии: он торопился в Италию. В дороге буря причинила ему много бедствий: он должен был оставаться на острове Родосе, пока будет выстроена трирема. Несмотря на свое тяжелое положение, он употребил свой досуг на то, чтобы помочь городу Родосу, разоренному Кассием, вновь достигнуть благосостояния. Наконец, прибыв через Бриндизи в Рим, он посетил Антония и изложил ему новые перемены в Иудее, судьбу Гиркана и Фазаеля, воцарение Антигона, свое бегство в Масаду, бедственное положение своей семьи и свое дальнейшее странствование. Само собой разумеется, что Антоний должен был помочь Ироду в нужде. Благодаря воцарению Антигона в Иерусалиме влияние парфян распространилось до границ Египта; важный сирийский берег, за исключением Тира, был в их руках. Римское государство потеряло не только прекрасные провинции; большая опасность заключалась в распространении неприятеля по берегам Средиземного моря. Путь к сердцу государства, в Италию, был им открыт. Поэтому Антоний добился решения сената, которым Ирод был признан царем Иудеи. В столице с чужим гостем обращались, конечно, сообразно с этим саном. После заседания сената он шел между Октавием и Антонием, окруженный консулами и другими государственными чиновниками, в Капитолий, чтобы вместе с ними совершить языческое жертвоприношение и засвидетельствовать документ о своем утверждении. После этого, его угощал Антоний. Утверждение Ирода произошло при консулах Гнее Домицие Кальвине и Гае Азиние Поллие в 40–39 гг. до P. X.
Ирод сейчас же отправился в Иудею, чтобы отнять у Антигона переданную ему страну. Но еще до его прибытия римский полководец Публий Вентидий, посланный в Сирию для покорения парфян, явился перед Иерусалимом, чтобы оказать деятельную поддержку брату Ирода, Иосифу, запертому в Масаде. В действительности, он согласился отступить за некоторую сумму, врученную ему Антигоном, и передал дальнейшее ведение войны против Антигона некоему Силону, который пришелся по сердцу Антигону, так как последний надеялся скоро освободиться от него с помощью парфян.
Таким образом, Ирод, высадившись в Птолемаиде, не нашел значительной поддержки со стороны римлян; зато иудеи за это короткое время, совершенно разоренные и истощенные парфянами и Антигоном, забыв свою прежнюю ненависть, приветствовали в идумейском царе избавителя от их плачевного положения, точно так же, как незадолго перед этим приветствовали в Антигоне освободителя от Фазаеля и Ирода. Тотчас же под его знамена собралось большое войско из местных жителей и чужеземцев; в особенности в Галилее, его прежнем округе, все ликовало по случаю его прибытия. Он двинулся сперва мимо Иерусалима к Масаде, осажденной Антигоном. По дороге он взял Иоппе, чтобы оттуда потом не мешали ему при предстоящем завоевании Иерусалима. Римлянин Силон, все еще остававшийся в Иудее, присоединился теперь по чувству долга к Ироду. Приверженцы Антигона всячески старались воспрепятствовать их соединению; дело дошло до сражения, и Ирод должен оказать значительную поддержку своему великодушному союзнику, так как иначе он погиб бы со своим войском. В Иудее Ирод всюду нашел множество приверженцев. Именно здесь сильнее всего свирепствовали парфяне, а затем Антигон своими притеснениями. Таким образом, он отправился в Масаду к своим, не встретив значительного сопротивления. По-видимому, смелым маневром он взял и крепость Эресу, в которой встретился со своим братом Иосифом после бегства из Иерусалима. После этого он с сильным войском двинулся к Иерусалиму. Он расположился на запад от Иерусалима и, прежде чем начать приступ на хорошо укрепленный город, приказал глашатаям провозгласить перед стенами, что он пришел для блага народа и города, и не будет питать злобы ни против кого, что он забудет все вынесенные им несправедливости. Между тем Антигон вел переговоры с римлянином Силоном; он говорил, что римской справедливости не подобает передавать государство частному лицу, к тому же даже не иудею, а идумею. Правда, он, Антигон, своим царским саном обязан парфянам, врагам Рима. Но он готов отречься от этого сана в пользу какого-либо своего родственника, угодного Риму и имеющего по своему священническому происхождению, – следует обратить внимание на это удивительное в устах первосвященника заявление – законное право на царскую власть.
В этих словах, сообщаемых Иосифом, переданы ли они правильно или прибавлены позднейшим автором, вполне ясно отражается саддукейское представление о законности Асмонейской династии. В качестве потомков Цадока они были законными первосвященниками; первосвященник же по древне-израильским понятиям не был государем. Даже в «хронике», этом удивительном искажении истории в угоду предписанием религии, Давид стоит выше Цадока, как еще раньше, Моисей рядом, или вернее, выше Арона. Тем не менее в Ветхом Завете есть целый ряд положений, на основании которых можно было доказать право первосвященников Асмонеев на царский сан; уже пророк Осия видел в избрании израильским народом царя отпадение от Бога, и эта мысль проходит красной нитью чрез значительную часть Ветхозаветной летописи. Там, где она высказывается, она составляет обратную сторону верования в царство Иеговы в Израиле. Заместительство невидимого царя, поэтому взгляду, естественно, принадлежало первосвященнику. Рядом с этим проводится то резко, то более мягко противоположное мнение, что заместителем Бога, как единственного истинного царя Израиля, должен быть назначенный Богом царь. Этим последним взглядом, выгодным собственно только для потомков Давида, пользовались саддукеи, доказывая законность царского сана Асмонеев на основании их происхождения из первосвященнического рода. Как первосвященники, Асмонеи заступают место невидимого царя Израиля; наместник же этого Царя может, по древне-израильским воззрениям, называться царем. Этим взглядом, давно получившим право гражданства, пользовались для защиты царства первосвященников, не дозволенного прежним поколениям.
Слова Антигона, однако, остались бесплодными, и он сам вскоре счел более разумным взяться за оружие. И не без успеха. Его стрелки, в самом деле, держали войско Ирода вдали от стен Иерусалима. К тому же, среди римских вспомогательных войск вспыхнуло открытое восстание. Во всех окрестностях Иерусалима ничего нельзя было больше достать; так основательно хозяйничали здесь парфяне и сам Антигон. Кроме того, изнеженные римские солдаты считали это время года уже неудобным для войны и требовали удобных зимних квартир. Ирод обещал сделать все, зависящее от него, и лично заботился об исполнении своего обещания. Он приказал доставить в Иерихон из окрестностей Самарии плоды, вино, масло, скот и т. д., чтобы солдатам выдавалось их ежедневное продовольствие. Но войска Антигона завладели Иерихоном, и Ирод был вынужден направиться к Иерихону с 10 когортами, пятью римскими и пятью своими. Он овладел городом, кажется, без труда, и представил свободный выход 500 жителям, запершимся в крепости с женами и детьми. Но тут его изголодавшиеся солдаты дико набросились на собранные в городе запасы и стали грабить. Это произвело, вероятно, очень дурное впечатление, так как впоследствии вся вина за это происшествие была взвалена на римлян. Несмотря на эту победу, римских солдат никак нельзя было принудить к дальнейшей осаде Иерусалима; они отправились на зимние квартиры в южную Идумею и в обе северные провинции – Самарию и Галилею. То обстоятельство, что Силон без затруднения расположил часть войска в принадлежащей Антигону Лидде, считалось ясным доказательством измены Ироду. Таким образом, даже Ироду союз с римлянами принес мало пользы. Не имея возможности добиться чего-нибудь перед Иерусалимом, Ирод послал своего брата Иосифа в Идумею, а сам направился в Галилею, чтобы подчинить себе эти области. Своих родных он перевел из Масады в Самарию. В Галилее он без труда взял важный город Сепфорис, во время снежной метели. Гарнизон был, по-видимому, слишком мал для сопротивления. В виду того, что Ирод дал гарнизону возможность бежать беспрепятственно, несмотря на снежные следы, и нужно думать, что деньги и мягкие речи немало способствовали его победе. Гораздо труднее оказалась начавшаяся теперь партизанская война. Разбойничество было со времен Давида обычным образом жизни политических беглецов в Палестине. Начало своей деятельности в Галилее Ирод ознаменовал преследованием разбойников, в особенности же их атамана Иезекии, казнь которого тогда подала повод к обвинению Ирода перед Иерусалимским синедрионом; последнее обстоятельство, несомненно, указывает на некоторый почет, которым Иезекия пользовался среди религиозных кружков иудейства, но на этом основании все-таки было бы рискованно причислить его к фарисейским или саддукейским противникам Ирода. Напротив, разбойники, с которыми теперь боролся Ирод, были, несомненно, беглецами, скрывавшимися частью из ненависти, частью из страха перед ним в пещерах галилейских гор. У Арабелы (теперь Ирбид), на юго-запад от Магдалы (Мигдал), на северо-запад от Тивериады, между отвесными скалами находились глубокие пещеры, служившие надежным убежищем для преследуемых Иродом. Но Ирод приказал спустить на железных цепях солдат до самых входов в пещеры и удушить своих противников, разложив там огонь. Эта борьба еще продолжалась, когда Вентидий