Гораздо яснее вторая притча. Она непосредственно касается тех, которые отрицают жилища праведников и Бога духов. Им возвещается, что они не попадут ни на небо, ни на землю во время страшного суда, но предназначены для дней страданий и скорби. Следует обратить внимание на то, что переселение на небеса было чуждо прежним надеждам на будущее, по которым будущее благо должно было развиться, главным образом, в Иерусалиме и его окрестностях. Ослабление национальных элементов и любопытное внимание к неземным предметам во всей литературе Еноха объясняет это перемещение в притчах жилищ праведников с земли на небеса. Это встречается уже в первой притче. В другом месте мы покажем, что это представление о будущем царстве небесном поддерживалось философским миросозерцанием, проникавшим в иудейство, главным образом из Александрии. К обвинительной речи против безбожников тесно примыкает описание возникновения царства Мессии, при этом Сам Господь ведет речь. Удивительно, что не Он сам займет престол славы, а его избранник, т. е. Мессия, которому и будет предоставлен выбор. При взгляде на него укрепятся верующие праведники. Тогда избранник будет жить среди них, и Господь изменит землю и небо для блага праведников, грешники же и преступники не будут в этом участвовать.
В тесной связи с этим Енох видит престарелую главу и рядом с нею другую, «лицо которой схоже с наружностью человека, но полно прелести, подобно одному из святых ангелов». Тут, несомненно, намекается на известное видение Даниила. Этому соответствует и то, что Енох говорит об этом другом, как о Сыне человеческом. Точно также ясно, что здесь под Сыном человеческим подразумевается не как у Даниила царство Мессии, но тот же образ, называвшийся до сих пор избранником, т. е. Мессия. На вопрос Еноха относительно этого восседающего рядом с Богом человека, ангел, сопровождающий его, отвечает: этот Сын человеческий обладает справедливостью и открывает все скрытые сокровища, потому что Бог Духов избрал его. Этим устанавливается тождество его с избранником Божьим. О нем говорится, что он встревожит царей (сильных и могучих) и сокрушит зубы грешников. Это сопоставление царей и грешников объясняет странную форму этих притчей. Пророчество должно быть туманным, чтобы его не преследовали. Но именно в этом месте оно говорит довольно ясно: «Он низвергнет царей с их тронов и изгонит их из их царств, потому что они не возвеличивают и не славят его и не признают с благодарностью, откуда досталось им их царство». Это предостережение, конечно, так обобщено, что не относилось, по-видимому, ни к какому определенному царствующему дому. И если здесь говорится о тех же царях, что они веруют в богов, сделанных их же руками, то это может относиться ко всем языческим властителям вообще. Но фраза «они отрицают имя Бога Духов» указывает, прежде всего, на таких государей, которым было знакомо имя Бога Израильского и которые именно потому должны были чтить его. Больше всего это подходит к царю Ироду, строившему всюду языческие города с храмами и устраивавшему празднества в честь языческих богов и этим наносившему сильный удар чувству израильского народа. Только относительно его имеет некоторое значение угроза изгнания: «они будут изгнаны из Домов его общественных собраний и праведников». Следовательно, Ирод должен быть исключен из синагогального общества. Как наступит суд над властителями, это показывает следующая глава. Молитвы праведных и кровь убитых, соединившись с мольбами живущих в небесах праведников, дойдут до Господа. Когда престарелая глава воссядет на трон величия, книга живущих раскроется, вся небесная свита окружит трон, и праведники возрадуются тому, что их молитвы услышаны. При этом Енох видит источник справедливости и мудрости, из которого пьют все жаждущие, и кто из него пил, будет жить с праведниками и избранными. Теперь перед престарелой главой произносят имя Сына человеческого. К этому присоединяется важное пророчество о Мессии. До сотворения небесных светил, имя Сына человеческого произнесено перед Господом. До сотворения мира он был избран и утаен перед Богом, и вечно он будет пред Ним. Таким образом, Мессии предстоит не только бесконечное будущее, но и в прошедшем он является первым из созданий Господа. Правда, о его прежнем существовании говорится в таких неясных выражениях, что появляется сомнение: говорится ли здесь лишь о жизни в мысли Бога, или же речь идет о действительной жизни. Но для автора этой книги едва ли существовало это различие. То, что жило в мыслях Бога, обладало по платонически-эллинистическому мировоззрению того времени высшей реальностью. Как бы то ни было, его жизнь в прошедшем оставалась в тайне, хотя и не для всех. «Мудрость Бога открыла его благочестивым и праведным». Таким образом, он уже теперь содействует спасению праведников: «Он охраняет участь праведных за то, что они ненавидели и презирали этот мир несправедливостей и ненавидели все дела и пути мира во имя Господа; потому что во имя Его они будут спасены, и Он будет мстителем за их жизнь». Вера в деятельность Мессии в домессианское время особенно замечательна по положению, занимаемому им между Богом и его избранниками. Он, очевидно, представляется заступником праведных перед Богом, на которого прежде других обращена вся любовь Бога, а он, со своей стороны, заботится о спасении избранных им. Таким образом, очевидно, что идея о Мессии, как заступнике праведных перед Богом, созрела еще в дохристианском иудействе. Нет никакого повода считать это сочинение христианским или написанным под влиянием христианства. Напротив, многие данные указывают на противоположное. Этой деятельности Мессии до его пришествия вполне соответствует изображение его будущего призвания: «Он будет посохом для всех праведных и благочестивых для того, чтобы они опирались на него и не упали; он будет светом для народов и надеждой для скорбящих в сердцах своих. Все живущие на земле преклонятся перед ним и станут молиться ему, и славить, и величать имя Божье». При сравнении этого предсказания о Мессии с предсказаниями о нем в Соломоновых псалмах и в пророчествах Сивиллы сразу бросается в глаза резкое различие между ними. Здесь уже нет и речи о царствовании Мессии; он занимает трон величия Божьего, но его представляют себе на нем не столько властителем, сколько судьей. Эта главная деятельность, вытекающая из его царского сана; вообще же он служит только твердою опорой для благочестивых, на которую они могут положиться. Само собою, разумеется, что и эта мысль заимствована из представления об истинном царе. Но нигде не проявляется отношение Мессии к народу израильскому, т. е. характернейший признак действительного владычества. Сын человеческий занят благочестивыми, правед ными, избранными, но не какой-нибудь определенной народной общиной. Таким образом, он сам делается центром, вокруг которого собирается новая община. А так как, благодаря сложившемуся со времен Ездры религиозному течению, надежда израильтян на спасение покоилась уже не на одной принадлежности к избранному народу, а на исполнении законов, то желанным вознаграждением за утерянную радостную уверенность была возможность обратить свои надежды на заступника, избранного и назначенного Богом для этого призвания еще до сотворения мира и на веки веков. На вопрос, каким образом автор пришел к такому воззрению на Мессию, можно указать, что уже в Соломоновых псалмах собственно политический характер мессианства, если не совсем исчезает, то стушевывается перед его нравственно-религиозным значением. Кроме того, можно указать на то, что еще во времена Помпея одной влиятельной иудейской партии было ненавистно всякое иудейское царство, и это настроение, вызванное управлением асмонеев, едва ли изменилось при Ироде. Взгляд, что Мессия и в настоящем доставляет праведным утешение и поддержку, основан, очевидно, на много раз испытанной вере. Эта мысль может быть объяснена только тем, что продолжительное ожидание Мессии само по себе оказывало верующим сильную религиозную поддержку в беспокойствах и притеснениях настоящего. Они утешали себя тем, что хотя Бог и еще скрывает Мессию, но для глаз верующих он уже виден, так как Господь избрал его еще до сотворения мира. Итак, образ Мессии в притчах Еноха является не только удивительным созданием мысли, но и указывает на крепость и силу ожидания Мессии именно в не расположенных к политике кружках Израиля. За этим, относящимся к Мессии местом, следует краткое описание Божьего суда над царями и властителями земли. Здесь предсказывается не война и победа, а их чудесная гибель. «Как солома в огне и как свинец в воде, они сгорят пред лицом праведных и потонут пред миром святых, и не останется от них никакого следа». Эта кара их постигнет «за то, что они отреклись от Бога и его помазанника». В этой фразе говорится, очевидно, об отношениях к Мессии в домессианское время; эти цари не разделяли надежды Израиля на пришествие Мессии и в своих поступках не считались с нею. Здесь речь уже приближается к Ироду и его потомству; но требование, чтобы уже в настоящее время люди устраивались и до некоторой степени приготовлялись к пришествию Мессии, является новой идеей, имевшей для этого времени особенное значение и важность. Затем снова следует восхваление сначала Бога, а потом Его избранника. О последнем говорится. «Он происходит от Бога Духов, и Его величие переходит из вечности в вечность, а его могущество – из поколения в поколение. В нем живет дух мудрости. Никто не осмелится в его присутствии вести суетную речь». Итак, ему приписывается вечность у Бога, могущество и безошибочная мудрость. К этому примыкает отрывок о будущем суде. Здесь выступают учения о том, что грешники, в конце концов, тоже будут спасены милосердием Божьим, хотя и без почестей. Но другое заключение отвергает это мнение. Затем следует рассуждение о всеобщем воскресении, после которого праведники будут избраны для спасения сидящим на троне избранником. «Все тайны мудрости будут выражены мыслями его уст». Вся природа, горы и холмы будут ликовать; праведники сделаются ангелами на небесах. Нельзя, впрочем, предположить, что здесь небо считается местом будущего блаженства в противоположность земле, прибавление на небесах служит, кажется, только некоторого рода epitheton ornans к ангелам, так что все выражение определяет только будущую форму существования.