он садился на трон и творил с высоты его суд. Он никогда не покидал территорию вверенной его управлению страны.
Обе эти черты заставляют, без сомнения, считать его добросовестным правителем. Филипп был женат на Саломее, дочери его брата Ирода и племянницы Иродиады[13]; он умер в Юлии в 34 г. по P. X. и тетрархия его была, как кажется, присоединена без отдельного прокуратора к провинции Сирии.
Менee счастливо протекло правление тетрарха Галилеи и Переи – Ирода Антипы. О первых годах его правления едва ли известно что-либо более, чем основание им вышеупомянутых городов. Точно также и из сожженной Квинтилием Варом, Сепфориса он создал сильнейшее укрепление Галилеи. При этом он никогда не переставал заботиться о поддержании хороших отношений с Римом; мы знаем, что он, по меньшей мере, трижды путешествовал в Рим. Но эти старания, с другой стороны, и повредили ему. Так, например, когда он был в походе с легатом Вителлием против Артабана III Парфянского, он позволил себе послать в Рим первое известие о мирных переговорах между Вителлием и Артабаном, и это не понравилось Вителлию. Затем, вследствие семейной истории он нажил себе большие неприятности. Будучи женат на дочери арабского царя Арета, он влюбился в свою невестку Иродиаду, жену своего брата Ирода, который тогда еще был жив. Иродиада со своей дочерью Саломеей, той самой, которая затем вышла замуж за тетрарха Филиппа, переехала к Антипе. Жена же Антипы вернулась обратно к своему отцу, царю Apeтe, в главный город Набатеев – Петру. Это произошло, по всей вероятности, уже в 20-х гг. первого столетия по P. X. Преступность этого брака, возможного лишь вследствие двойного нарушения брачного союза, усиливалась еще близким кровным родством между Иродиадой и ее обоими супругами, так как она была дочь казненного Аристобула, внучка Асмонейской Мариамны. Громче всех возвысил свой голос против этого безбожного брака Иоанн Креститель, явившийся тогда на берегах Иордана со своими проповедями, привлекавший громадные массы народа и требовавший от них, как знака их очищения, крещения в Иордане. С различных сторон дошло до нас описание крайне своеобразной личности этого человека. В то время, когда ученость и обрядность все более и более покрывали как бы толстым слоем все израильское благочестие и угрожали полным ее окаменением, он по внешности и внутренним содержанием напоминал древних пророков Израиля. Уже простота его одеяния – плащ из верблюжьей шерсти, придерживаемый кожаным поясом, – и всего его образа жизни возбуждало удивление и уважение в народе, частью избалованном, частью меряющем человеческое счастье или несчастье вкусами избалованных людей. В высшей степени замечательно то, что этот проповедник, в общем возобновивший, казалось, предания древнего профетизма, считал главным основным пунктом своих покаянных речей опровержение той мысли, которая беспрестанно повторялась пророками. Перед народом, собиравшимся вокруг него на Иордане, он восклицал: «Вы змеиное племя, кто обучил вас избегать грядущего страшного суда? Не думайте только: мы дети Авраама! Бог может из этих камней создать детей Аврааму». Израильтяне, приходившие к Иоанну Крестителю, не должны были, следовательно, ссылаться на то, что им, как детям Авраама, была присуждена Божья милость. Как на змеиное семя, они должны были смотреть на себя, a змей был тот, который ввел Еву в грех. И на его религиозном кругозоре заметен отпечаток того великого переворота, которого величайший триумф мы видим в законодательстве Эздры, определившем воззрения позднейшего времени. И, по его воззрению, на первом плане стояла не принадлежность к Израилю, а соблюдение Божественного Закона. «Дерево, не приносящее хорошего плода, срубается и бросается в огонь». Настолько проповедь Иоанна согласуется в главных чертах с учением книжников, что тайна его успеха заключалась, быть может, именно в том, что он не был ученым. Не основательности и точности толкования Закона требовал он, но строгого его исполнения. И отсюда выводил он главнейшие общественные обязанности: «Кто имеет две одежды, отдай тому, кто не имеет никакой, и кто имеет еду, поступи также». Именно в это время всеобщей нужды, которая тогда господствовала в Палестине, была вдвойне необходима любвеобильная помощь. Как истинный пророк, каждому сословию он указывал на его особые обязанности: сборщики податей не должны были требовать более, чем установлено; солдатам он внушал не вымогать ни от кого, ни силой, ни клеветой денег, а ограничиваться своим жалованием. Согласно с упомянутым основным воззрением, изображал он день прихода Мессии, прежде всего, как день суда и изображал, – подобно тому, как это имело место в картинных речах книги Еноха, – самого Мессию судьей. Лучше же всего теперь же принять крещение от Иоанна с намерением обратиться и очистить сердце, так как, когда придет Мессия, он очистит пшеницу от плевел, он окрестит своих последователей святым духом, грешников же – огнем. Могучее впечатление, производимое Иоанном Крестителем, передается Иисусом в следующих словах: «со времени Иоанна царство небесное добывается силою и наиболее ревностные берут его в бою». Конечно, не было недостатка и в равнодушных людях, которые издевались над пророком, ничего не евшим и не пившим, как над юродивым. Дурное направление приняло это движение, когда Иоанн осмелился высказаться против безобразия, господствовавшего при дворе Ироды Антипа. «Не праведно ты делаешь, взяв жену своего брата», – говорил он ему, как передают. Во всяком случае, именно речи по поводу этого брака побудили Антипу схватить Иоанна и заключить его в стенах крепости Махера, по ту сторону Мертвого моря. Заключение это, как кажется, долгое время не было жестоким; Иоанн через своих учеников, имевших к нему свободный доступ, мог иметь сообщение со своими соотечественниками. Но, вероятно, по требованию Иродиады, Антипа решился его обезглавить. Это произошло уже тогда, когда против Ирода Антипы выступил его тесть Арет, частью из-за недостойного обращения с его дочерью, частью вследствие пограничных недоразумений. Антипа был разбит и письменно жаловался на свое положение Тиверию, так как со времени парфянского похода он не решался обращаться к Вителлию, легату Сирии. И Тиверий действительно отдал приказ усмирить Арета, как нарушителя мира. Вителлий, согласно этому приказанию, весною 37 г. собрал в Птоломее большое войско, с которым и двинулся через Изреельскую долину к Иордану, так как явившееся к нему посольство из знатных евреев просило его не проходить через Иудею с языческими знаменами. Но он, тем не менее, хотел лично прибыть с Иродом Антипом в Иерусалим, где в это время праздновалась Пасха. Он был принят самым блестящим образом; но был, однако, вынужден заменить им же самим назначенного первосвященника Ионафана, сына Анны, его братом Феофилом. В это время пришло известие о смерти Тиверия и о восшествии на престол Га я Калигулы (37–41 гг. по P. X.). Он привел к присяге императору народ и имел благовидный предлог вследствие изменившихся условий прекратить войну. Понятно, что для Антипы этот исход был крайне неприятен. Но худшее принес с собой следующий год. Новый император назначил сына казненного Аристобула, по имени Агриппу, царем тетрархии, освободившейся за смертью Филиппа. Вслед затем и супруга Антипы, Иродиада, сестра этого Агриппы, убедила своего мужа равным образом добиваться получения от нового императора царского титула. Чета отправилась специально для этого в Рим, но новый царь Трахонита, Авранита, Батании и Абилены (эта последняя, не еврейская провинция, была ему также предоставлена) с таким успехом интриговал у императора Калигулы против предприятия своей сестры и своего зятя, что они вовсе не вернулись более в Палестину, а должны были отправиться в пожизненное изгнание в Лион в Галлии. Таким образом, Антипа находился бы здесь, только немного севернее, чем его брат Архелай, точно также изгнанный в Виенну на Роне, если бы последний был еще жив. Область же Ирода Антипы получил теперь также царь Агриппа. Этот новый царь имел очень замечательное прошлое. Вначале он воспитывался в Риме вместе с сыном императора Тиверия – Друзом. Будучи по смерти его вынужден, вследствие долгов, покинуть Рим, он отправился в Идумею, где у него, как говорят, являлась мысль о самоубийстве, мысль, от которой он отказался благодаря тому, что Ирод Антипа по просьбе своей жены Иродиады, сестры Агриппы, дал ему в Тивериаде доходное место. Но такое положение по отношению к зятю казалось Агриппе неудобным, и он нашел лучшим отправиться к одному чиновнику в Сирии – Флакку, у которого нашел убежище также его брат Аристобул. Вследствие постоянной нужды в деньгах ему случилось однажды получить в виде взятки некоторую сумму, взамен чего он должен был действовать на легата в известном направлении. То обстоятельство, что Флакк, узнав об этом, немедленно же счел нужным расстаться с ним, рисует нам, во всяком случае, правление императора Тиверия в благоприятном свете. Вслед затем Агриппа сумел достать необходимые средства для поездки в Рим, но едва пустился в путь, как был задержан римским чиновником из Ямнии, Капитоном, который должен был взыскать с него очень значительную сумму в пользу императорской казны. Но он бежал в Александрию, занял там еще раз огромную, едва ли когда-нибудь им возвращенную сумму и отправился в Италию, где нашел Тиверия на острове Капри. Здесь он был бы, без сомнения, строго наказан за неуплату денег в императорскую казну, если бы его не снабдила деньгами невестка Тиверия, вдова старшего Друза, мать умершего уже тогда Германика и позднейшего императора Клавдия. В благодарность за оказанную помощь Агриппа действовал с тех пор в пользу внука Антонии Га я (по прозвищу Калигулы). Но так как император Тиверий имел также и от умершего сына внука, по имени, как и его дед – Тиверия (по прозвищу Гемелл), то за полгода до своей смерти он приказал схватить Ирода Агриппу за его неосторожную любовь к сыну Германика. Когда, однако, по смерти Тиверия, Гай Калигула вступил действительно на престол, он постарался облагодетельствовать Ирода Агриппу. Мы уже видели, что он сделал его правителем обеих тетрархий Филиппа и Ирода Антипы.