все другое, не постигает самого себя. Пусть он скажет, что он такое: дыхание, кровь, огонь или воздух или какое-либо другое тело; пусть он ответит, по крайней мере, тело ли он, или нечто бестелесное. Очень простодушны те, которые пытаются узнать сущность божества; они не знают сущности своей собственной души, как же могут они желать узнать что-нибудь о душе Вселенной? Ибо Бог и есть душа Вселенной».
Это место очень характерно для философии Филона. Совершенно ясно он ставит психологию выше метафизики и в то же время в этом рассуждении он оказывается в своей метафизике всецело зависимым от греческой.
Итак, указания от Бога получил Адам, а не идеальный человек, который может и самостоятельно, без указаний, быть добродетельным. Указание Адаму исходит от Бога, требующего послушания, оказывающего благодеяния послушному. Адам должен был есть от всех деревьев сада: он должен развить в себе и проявлять все добродетели.
Душа питается восприятием прекрасного и деланием справедливого. При этом питание, как и у борцов, должно производиться не только с целью поддержания жизни, но и с целью укрепления и усовершенствования; так, например, питанием служит почитание родителей; но злой и добрый почитают их различно: злые только потому, что таков обычай (они едят, следовательно, для того только, чтобы есть). Совершенно другое видим мы, когда кто-нибудь углубляется в себя, исследует причины и свободно решает, что так поступать велит справедливость. В данном случае причины таковы: родители произвели нас на свет, вскормили, воспитали и одарили нас всем, что в нас есть хорошего.
Адам не должен есть от древа познания добра и зла: следовательно, этого дерева не было в раю (ср. выше), так как от всех деревьев в саду Адам должен был есть. Имеет свое основание и то, что первое приказание было отдано в единственном числе: «Ты должен есть от всех деревьев»; последовавшее же затем запрещение во множественном – «от древа познания добра и зла вы не должны есть». Добро предлагается только немногим, потому что только немногие могут его достигнуть, от зла же нужно предостеречь многих. Затем, для развития добродетели необходим лишь разум: задача мудрости состоит в том, чтобы освободить от тела и его страстей, зло же нуждается во многих органах, чтобы проявить свою деятельность.
Едва ли нужно указывать на то, что и здесь сказывается своеобразность платоновской этики. Наказанием для Адама за нарушение Божественного повеления назначена немедленная смерть; по этому поводу Филон указывает на то, что земная смерть никоим образом не наступила одновременно с грехопадением. Существует двоякая смерть, смерть тела и смерть души; смерть тела есть отделение души от него, смерть души – потеря добродетели и подчинение злу. Наказанием за грех служит только последний род смерти, первый же лежит в природе вещей и совершенно естествен. Оба рода смерти противоположны друг другу: естественная смерть отделяет душу от тела; смерть же, как наказание, ставит душу в более тесную связь с телом. Для доказательства своего взгляда Филон цитирует слова Гераклита, которые, к сожалению, так же мало выражают его мысль, как и первоначальный текст книги Бытия. Мы живем вследствие смерти других, мы умираем, чтобы дать жить другим. Это есть только видоизменение известного Гераклитовского учения о течении вещей, но Филон понимает это так, будто наша душа в течение земной жизни заключена в теле, как в гробу, из которого она освобождается только вследствие смерти тела. Этим он опять-таки лишь повторяет одно из положений Платона.
Приведенные только что обозрения первой книги большого Филоновского аллегорического комментария вполне достаточно, чтобы дать представление о характере его многочисленных экзегетических сочинений и его психологических исследований. Его экзегетика покоится на наивном убеждении, что все, кажущееся самым важным ему, должно было также казаться наиболее важным комментируемому им писателю. Поэтому тот текст, который он хочет объяснить, распадается на множество отдельных пунктов, побуждающих его мысль высказаться в ту или другую сторону. Так как Филон по своим наклонностям, прежде всего, психолог, то каждое положение текста побуждает его к этико-психологическим размышлениям. Но мы легко можем себе представить, что всякий другой человек, питающий пристрастие к математике или к астрономии, наполнил бы комментарии к книге Бытия исследованиями из этих областей человеческого звания. Возможность подобного рода сочинений может быть понята только как потребность в назидательном комментировании Ветхозаветного текста в синагогах. Здесь часто речь шла, подобно тому, как это всегда бывало и в христианских проповедях, не об историческом объяснении текста, а лишь о применении слов его к нравственно-религиозным потребностям общины. Это положение всегда приводит проповедника к тому, что под влиянием уже первых слов известного текста он сам увлекается в ту или другую область своего собственного миросозерцания и пользуется текстом лишь как предлогом к тому, чтобы изложить свои мысли о том или ином предмете. Таков метод Филона. Его миросозерцание повсюду носит греческую окраску. Мало того, здесь бросается в глаза то удивительное обстоятельство, что эти доступные только евреям сочинения, гораздо менее подчеркивают еврейский партикуляризм, еврейскую веру в Бога и т. д., чем исторические сочинения Филона, содержание которых понятно также и язычникам. Причина этого легко понятна: евреев надлежало приобщить к греческой образованности, напротив того, язычникам следовало внушить почтение к еврейству.
Из всех греческих философских школ, очевидно, ни одна не имела на Филона такого сильного влияния, как школа Платона; влияние его учения об идеях и о бессмертии, теории познания и этики сказывается везде. Без сомнения, эта школа имела наибольшее число точек соприкосновения с еврейским миросозерцанием. Наряду с этим заметно также в учении о божестве влияние стоиков, а в часто проявляющемся стремлении проникнуть в тайны природы при помощи внимательного наблюдения соотношения различных чисел – влияние пифагоризма.
Существенно другой характер, чем эти оба комментария Филона, носит его сочинение о еврейском законодательстве, распадающееся на две части и введение. Этим последним является исследование о сотворении мира по Моисею. Изложение истории творения перед законодательством восхваляется, как доказательство мудрости Моисея, так как мир и нравственный закон должны соответствовать друг другу, и истинно нравственный человек должен быть также гражданином мира, потому что он исполняет волю природы, согласно которой управляется также и весь мир. По Филону, Моисей совершенно верно различал во Вселенной действующий элемент (мировой разум) от страдательного (мировой материи), считал справедливо первый, как сверхчувственный, вечным, второй же, так как он подлежит постоянному изменению, считал созданным. Здесь мы видим, как еврейское представление о сотворении мира переплетается с идеями Аристотеля (мировой разум – мировая материя), Платона (сверхчувственное – чувственное), Гераклита (все чувственное в возникновении и изменении своем никогда не остается одинаковым). Но при этом необходимо отметить, и Филон обращает на это особенное внимание, что только на мысли о сотворении возможно основать веру в Провидение. Этим утверждением правильно объясняется, именно религиозное основание веры в сотворение мира.
Шестидневная продолжительность создания мира должна указывать на порядок творения; в идее всякий порядок требует исчисления: число же шесть особенно замечательно, как это подробно излагает Филон, следуя Пифагору. При сотворении мира Бог подобно архитектору создал первоначально план его в идее (Logos); и только после этого мира идей он создал действительный мир. Здесь опять заметно влияние Платона. Тоже самое можно сказать и о замечании Филона, что Господний план мира соответствует не бесконечному могуществу Божью, но лишь способности материи к воспринимании форм, так что мировая материя как бы ставит границы деятельности Божества. Что и до сотворения мира существовал уже мир идей, как представление Бога, по Филону, не его догмат, но догмат Моисея. По книге Бытия, человек создан по образу Божью, но человек есть лишь часть Вселенной, а подобием Божьим может быть лишь вся Вселенная; любопытен при этом своеобразный греческий способ толкования, о силе же доказательств в данном случае не может быть речи. Отдельные замечания по поводу истории сотворения мира мы можем по большей части обойти молчанием. То, что сначала произросла зелень и трава, а затем уже было создано солнце, Филон искусно сумел обратить в похвалу Божественной премудрости: люди не должны считать конечною причиною произрастания трав небесные светила. Тут же Филон вставляет длинное рассуждение о чудесности числа четыре. Из наблюдения над усеянным звездами небом и правильностью движения звезд Филон выводит стремление людей к занятиям философией, наивысшим благом, которое только может быть в жизни людей: даже учением о числах, по его мнению, люди обязаны наблюдению над сменой дней и месяцев. Во всем этом отделе руководителем автора является, очевидно, Пифагор. Одушевленные создания отличаются от неодушевленных пятью чувствами. Объяснение последовательности: «Рыбы, птицы, животные, человек», приводит Филона к рассуждению о возникновении отдельного человека. Говоря о возникновении душевных способностей, автор обращает внимание на то, что растительная и чувствующая душа образуется одновременно с телом, тогда как разум, как божественный и вечный, приходит извне. В этом рассуждении Филон опирается на Аристотеля. Создание человека по подобию Божьему сказалось не в устройстве человеческого тела, так как Бог бестелесен, но в разумности человека, благодаря которой он, подобно Богу, объемлет весь мир. Господь сказал: «Создадим людей», так как человек одинаково восприимчив и к добру и к злу; восприимчивость же к злу происходит не от Бога; от кого она происходит – не говорится. Человек создан под конец творения для того, чтобы он нашел уже все готовым для себя, чтобы он знал, что может иметь все в изобилии, если будет повиноваться Богу; он является концом, как небо началом творения, ибо он есть изображение неба в уменьшенном виде; как господин сотворенного мира, он выступает последним, подобно тому, как возница находится позади лошадей, которыми он правит. Освящение седьмого дня дает Филону повод на протяжении 14 глав объяснять замечательные свойства числа семь. Этим, казалось бы, могло быть закончено изложение Моисеевой истории сотворения мира, но Филон, согласно своей цели, исходя из книги Бытия 2 и 5, исследует далее учение о человеке. И здесь он также проводит различие между идеальным человеком, бестелесным, бесполым, вечным, созданным по образу Божьему, и человеком, сотворенным из земли, снабженным духом Божьим, смертным телесно, бессмертным душевно. И этот первобытный человек был в своем роде совершенный телом и духом. Из лучшей и чистейшей материи, с удивительной пропорциональностью создано было его тело, как святой храм прекрасного изображения Божьего – разумной души, а эта последняя также была создана по мысли Бога, т. е. совершенной. Позднейшие потомки походят на первого человека, как копия на о