Все эти цитаты заставляют предполагать более близкое отношение израильтян к царскому двору, чем оно обыкновенно было в персидской монархии. Если же мы в этих изречениях имеем дело с царями эллинизированных стран, то нам следует признать временем происхождения этих притч Соломона в эпоху господства Птоломеев.
И к этой эпохе примирения и слияния иудаизма и эллинизма эти изречения подходят чрезвычайно хорошо. Собственно религиозное в них совершенно поблекло. Правда, сборник начинается тем, что страх Божий характеризуется, как начало всякой мудрости; подчеркивается, что только Господь дает мудрость; настойчиво и резко призывается к религиозным добродетелям упования на Бога и смирения. Высоко ценит также автор изречений и религиозное терпение, которое вытекает из взгляда на зло, как на воспитательный прием Бога. Однако не следует вводить себя в заблуждение этой религиозной каймой. Жизненный идеал, который проповедуется здесь, конечно, выставляется, как угодный Богу, и все противоположное ему является преступным в очах Иеговы; но автор потерял ту теплоту, с которой древний израильтянин был привязан к Богу-хранителю своей страны, и не достиг того энтузиазма, который, например, в позднейших псалмах соединяет индивидуума с его Богом. Эта характерная холодность в его способе мыслить позволяет также автору притч Соломона отдаваться спекулятивным размышлениям о Боге. Именно в этой философии больше, чем где бы то ни было, обнаруживается влияние эллинизма. В несколько длинной аллегории, которая собственно совершенно чужда еврейству, выступает с речью мудрость и приглашает людей послушать ее. Дважды изображается она зазывающей в город с ворот, один раз выстроила она себе поддерживаемый семью колоннами дворец и приготовила пиршество; и вот она приглашает людей к трапезе. Но и глупость садится у входа своего дома, подымает шум, кричит и зазывает людей к себе, где и дает им гибельные советы. Но собственно умозрение проявляется в речи мудрости: «Господь создал меня, как первенца своего творения, еще до созданий своих, уже с давних пор. В древности возникла Я, с самого начала, тогда, когда создана была земля. Прежде чем были морские глубины, была я рождена, прежде чем были источники, полные воды. Прежде чем еще горы были возведены, прежде чем вершины поднялись, была я рождена; еще, прежде чем Бог образовал землю и море, и все возвышенности земного круга. Когда Он воздвиг небеса и сводами покрыл поверхности вод, я была там; когда Он укрепил вверху светлые облака, когда устроены были источники вод; когда Он поставил морю его пределы, для того чтобы вода не выступала из берегов, когда Он утверждал основы земли, тогда я была при Нем, как художник; тогда я день за днем была дитя Его радости и играла перед Ним во всякое время, я, которая играю теперь на окружности Его земли и радуюсь детям людей; внемлите же мне, сыны, и благо тем, кто блюдет мои пути!»
Бесспорно, мысль, что идеал нравственно нормированной мудрости руководил Творцом при Его творении, – прекрасна. Но если эта мудрость прославляется, как первенец среди Божьих созданий и как руководительница трудов Бога при построении мира, то здесь перед нашими глазами греческое понятие космоса, как совершенного мирового строя, выступает слишком отчетливо для того, чтобы не заметить чужеземного сотрудничества в этой ткани; и если нам говорят, что эта действовавшая при творении мудрость должна быть и руководительницей отдельного человека на его жизненном пути, то и здecь вполне ясно звучат известные доктрины греческой философии. Не надо только делать автора представителем законченного стоицизма или, – что было бы еще неправильнее, – платонизма. Из этих философских систем известные воззрения перешли сначала в греческий, потом в эллинизированный и, наконец, в еврейский мир, и вот мы находим их выраженными в нашей книге. В ней выступает перед нами в бесконечно-разнообразных проявлениях идея, которая совершенно чужда древнеизраильскому характеру, но которая с того времени, как весь народ обязался исполнять Закон, должна была приобрести могучее влияние на умы. Праведной жизни достигают обучением. Это обучение и воспитание в главном являются еще, конечно, задачей родителей, которой они не выполнят, если будут скупиться на розгу. Для родителей эта книга составлена как вспомогательное средство их педагогической деятельности. Вот почему слово «наказание (воспитание)» одно из самых употребительных в ней, и понятие воспитательного обучения всюду здесь резко выражено. Вся жизнь рассматривается с точки зрения педагогического учреждения. Бог воспитывает людей, а люди воспитывают друг друга. Но нигде сознательное воспитание народа не начиналось такими правилами индивидуального воспитания. Скорее эти последние всегда возникали только на почве наличных общих учреждений. Так и в Израиле жизненные правила изречений предполагают Закон уже существующим. Если его постановления нигде не выдвигаются, то это имеет то же основание, по которому в отделе ветхозаветного законодательства, обыкновенно для краткости называемом книгой священства (Priestercodex) отступают на второй план нравственные требования. В изречениях регламентируются области, не затронутые ближе законом, как, с другой стороны, в книге священства речь идет о служении святыне, а не об общих людских отношениях. Мы увидим, что позднейшая книжная ученость главным образом стремится к тому, чтобы подчинить особым правилам все оставленное без внимания Законом. Она только прокладывает к этому другие пути, пытаясь пополнить обильный пробелами Закон рассуждениями и заключениями по аналогии. По своей тенденции она вполне сходится с притчами Соломона.
Большое количество изречений трактует о том благословении, которое выпадает на долю праведнику, живущему сообразно с мудростью. «Праведные будут населять страну. Долголетие находится одесную мудрости, богатство и почести – оную. Пути ее – это пути блаженства, и все ее тропинки полны мира. (Если ты следуешь мудрости), ты безопасно пройдешь свой путь, и твоя нога не оступится; если ты ляжешь ко сну, ты не испугаешься, и когда ты опочиваешь, сладок твой сон. Ты не должен страшиться нападений на грешников: ибо Господь будет твоей опорой. Тропа праведника, как сияющий свет; он становится все ярче вплоть до полудня. Память о праведнике остается благословенной. Устам праведника внемлют многие. Ожидание праведника радостно. Охраной для невинности – путь Господа. Уста праведника глаголют мудрость, и слова его внушают любовь. Когда праведник счастлив, ликует город. Потомки праведника будут спасены. Праведник находит награду на земле». Как ни разнообразны перечисленные здесь благословения, выпадающие на долю праведника, все-таки нельзя скрыть одного значительного пробела в нем. Доколе народ Израиля представляется ближайшим объектом заботливости Бога, до тех пор потребности индивидуума должны быть отодвинуты на второй план перед попечением Бога о своем народе. Заботливость Бога не охватывала страданий и гибели индивидуума, так как Его откровение относилось не к этому индивидууму, а только к народу, как целому. Теперь этот взгляд исчез. Вполне естественно, что вместе с верой в заботливость Бога об отдельной личности предстала и мысль о продолжении этой охраны в состоянии смерти, короче – возник вопрос о продолжении жизни в потустороннем мире. Эллинское влияние поставило этот вопрос тем настойчивее, что платоновская философия давно дошла до такого момента веры (Федон). Однако наш автор, очевидно, отклоняет это расширение еврейского мировоззрения. Два места, которые объясняли, как веру в потустороннее продолжение жизни, следует понимать иначе. В одном из них высказывается только, что праведник избегает подземного мира, т. е. смерти, а другое место, в котором даже будто бы фигурирует совершенно чуждое для природного еврея слово «бессмертие», – очевидно, испорчено. Вознаграждение добрых и наказание злых, как категорически заявляется, происходит на земле; очень часто, как награда праведника представляется долгая жизнь, а это было бы невозможно, если бы писатель видел в смерти только переход от жизни, полной страданий, к жизни безмятежной и блаженной. Вообще, в этом случае мало можно вывести из отдельных мест, раз все жизнепонимание, взятое в совокупности, ничего не знает о потустороннем мире.
Тем не менее, наставления, которые здесь проповедуются, проникнуты по большей части глубокой мудростью. Эти афоризмы являются зрелым плодом богатого жизненного опыта, и этот жизненный опыт должен был упасть на тщательно возделанную почву, чтобы дать такие плоды. Идея самовоспитания постоянно выдвигается: «более всего, что ты оберегаешь, оберегай твое сердце. Если грешники хотят тебя обольстить, не следуй за ними. Не отклоняйся ни вправо, ни влево; удаляй от зла твои стопы. Пойди, ленивец, к муравью, посмотри на его работу и стань мудрым». Два раза рекомендуются обязанности по отношению к людям, вплоть до заповеди любви к врагам. Правда, в первый раз это требование обосновано еще очень своеобразно: «Гибели твоего врага не радуйся и не ликуй в сердце твоем, когда он падает, дабы Господь не увидел этого; дабы Он не был этим недоволен и не отвратил от него гнева своего». Здесь, значит, злорадство при несчастии врага запрещается, как неугодное Богу, но запрещается, таким образом, который показывает, что писатель сам не преодолел этого особого рода злорадства. Гораздо глубже проникает второе, относящееся сюда же место, которое получило права гражданства в христианской церкви, благодаря апостолу Павлу: «Если твой враг голоден, то накорми его хлебом, если он чувствует жажду, то напои его водой. Ибо раскаленные угли собираешь ты на его голову, и Господь воздает тебе за это». Здесь имеется в виду умилостивление врага посредством оказанной ему любви. Попутно в этих изречениях проявляется тонкая и умная наблюдательность. Несколько примеров могут подтвердить это: «Уже по поступкам мальчика можно узнать, будет ли чиста и праведна его жизнь». – «Западня для человека – необдуманно дать священный обет и, давши его, взвешивать». – «Приучай мальчика к его образу жизни и, когда он состарится, он не уклонится от него». – «Только изредка посещай дом друга для того, чтобы он, пресытившись тобою, когда-либо не возненавидел тебя». – «Холодная вода для утомленной души, так добрая весть из далекой страны». «Как птица, которая летит из своего гнезда, так человек, который бежит из своей отчизны». – «Кто скрывает свои прегрешения, тот не может быть счастлив; но кто признает их и не скрывает, тот находит сострадание». – «Кто дает бедняку, тот не испытывает нужды». – «О двух вещах я молил Тебя: не откажи мне в этом, прежде чем я умру. Лживость и слова обмана держи вдали от меня; бедности и богатства не давай мне. Дай мне вкушать мой насущный хлеб для того, чтобы, будучи слишком сытым, я не отрицал Бога и не сказал: „Кто такой Господь?“ и для того, чтобы я, будучи слишком бедным, не крал и не согрешил против Господа моего».