сов касался этот чисто теоретический спор между обеими школами, спор, не решенный еще в конце I столетия христианской эры, видно из разногласия по поводу чистоты или нечистоты кресла невесты. Такое кресло, по мнению обеих школ, было нечистым в то время, как им пользовалась невеста. Но тогда как школа Гиллеля считала его опять чистым, лишь только с него снимались бывшие на нем украшения, ученики Шаммая даже и в таком случае признавали его ритуально нечистым, ссылаясь на своего наставника, который признал ритуально нечистым само сидение такого кресла. Насколько неприятны были вечные споры обеих школ для сношений между общинами, лучше всего видно из постановлений обеих школ относительно порядка обеда, особливо по праздничным дням. По мнению школы Шаммая, обед в праздник начинался с чтения соответствующей празднику молитвы, затем происходило благословение вина; после этого следовало омовение рук, скатерть расстилалась на столе, а потом уже наполнялся заранее благословенный кубок. По мнению школы Гиллеля, весь ритуал тут был другой: сначала произносилось благословение вина, затем следовала соответствующая празднику молитва, далее кубок наполнялся вином, и затем уже происходило омовение рук, и скатерть расстилалась не на столе, но на подушке. Во время самого обеда всевозможные разногласия по поводу определения того, что ритуально чисто, и что нечисто, нередко подавали повод к различным спорам. По учению школы Шаммая, по окончании обеда должна была сначала происходить уборка комнаты, а затем уже омовение рук, а, по мнению последователей Гиллеля, порядок этот был как раз обратный. Как в этом, так и в других случаях, противоположность мнений обеих школ распространялась решительно на все мелкие случаи жизни. Если необходимость регламентами каждого движения Законом само по себе представляла жалкое рабство, то различие постановлений обеих школ делало жизнь по такому Закону прямо невыносимо тяжелой. Конечно, бремя это было ощутительно лишь для тех, кто решился взять его на себя. Но сами книжники большей частью настолько были увлечены своими теоретическими спорами, чтобы найти возможность точно соблюдать все единичные мелочи своих собственных постановлений. Лишь простой человек, которому становилось жутко от всех этих требований, стремился к облегчению такого ига.
Странное смешение иудейских и языческих начал представляла уже существовавшая около 100 г. до Р. Х. и состоявшая во времена Филона приблизительно из 4000 членов таинственная секта ессеев. Это не была крупная народная партия, но орден, члены которого были рассеяны по всем городам и селам Палестины и не допускались в Иерусалимский храм вследствие того, что отвергали кровавые жертвы. Целью этой общины, очевидно, являлась благочестивая жизнь по Древне-иудейскому закону. Средствами достигнуть такой святости являлось следующее: продолжительная подготовка вновь вступавших членов; безусловное повиновение выборным начальствующим лицам ордена; по возможности распространенное жизненное общение членов между собою; безусловно соблюдаемая общность имущества и строгое воздержание от брака. В их трапезах царила большая простота; они не умащались маслом; с другой же стороны, они строго соблюдали чистоту, очень часто купались и совершали омовения и всегда носили белое одеяние. В полном соответствии с их простотою и чистотою душевною было то, что они отвергали присягу, клятвенно обязавшись при своем вступлении в орден всегда говорить, одну только правду. Торговли они не вели, потому что видели в общности имущества единственно правильное отношение к имуществу. Вместе с тем они также отвергали заготовление всевозможных орудий, могущих служить во вред людям. Каждый из них работал на всех; поэтому они отвергали рабство. У них были особые священнослужители, читавшие молитвы до и после общей трапезы. Не вполне установлено, были ли эти священнослужители обязательно потомками Аарона или нет. Они особенно высоко чтили законодателя Моисея и наказывали презрительные о нем отзывы смертью. Весьма строго они праздновали субботу. Свои особенные учения и, главным образом, священные книги они держали, безусловно, втайне. А, между тем, писателям, повествующим нам об этом тайном ордене, известно, что ессеи каждое утро в традиционной молитве взывали к солнцу, перед его восходом, как бы умоляя его показаться на горизонте. У них имелось особое учение об ангелах, имена которых должны были хорошо запечатлеть себе вновь поступающие члены. Им были знакомы целебные свойства разных корней, равно как свойства камней. Наконец, у них было своеобразное воззрение на соотношение души и тела. Путем земной любви бессмертная душа неразрывно связывалась с тленным телом. После смерти души благочестивые попадают в счастливую страну, лежащую по ту сторону океана, а души дурных – в темное и холодное место, где они подвергаются беспрерывным мучениям. Мы уже раньше указывали на то, что в книгах Еноха сохранились, очевидно, памятники ессейской письменности. Учение об ангелах, вера в падших духов, знакомство с растениями и камнями, созерцание звездного неба, особенно же солнца, описание блаженной страны добрых душ и темного местопребывания душ злых, являются характерными признаками отличия книг Еноховых от прочих памятников иудейской письменности. Без сомнения, в деле установления обычаев ессеев играло роль отчасти персидское, отчасти греческое влияние. Представление о соединении души с телом вследствие нравственного падения последнего указывает на миросозерцание Платона и отсюда, вероятно, проистекает также представление о греховности брачной жизни. Тесная общность, ношение белых одежд, отрицание кровавых жертвоприношений, обет избегать клятвы – все это, видимо, является отзвуком пифагорейского мировоззрения. Молитвенное же обращение к солнцу и обширное учение об ангелах указывает, как на источник, на парсизм. Все эти циклы идей в то время насквозь пропитали почву эллинизма. Ни фарисей Иосиф Флавий, ни александриец Филон не могли определить в иудейских ессеях чего-либо чужестранного, что шло бы в разрез с их собственными верованиями: оба иудея подчинялись тем влияниям, которые оказывали действие на их народ, после того как Александр Великий подчинил Царство персидское влиянию греческой образованности. Безусловной ошибкой будет производить ессейство исключительно от израильства ветхозаветных пророков; но не менее неправильным будет мнение, будто ессейство потому лишь явление не чисто иудейское, что на него оказывали воздействие парсизм и греческое мировоззрение. Именно два последних явления путем своего влияния превратили мир израильский в иудейский.
Глава шестаяГосподство прокураторов и гибель иудейского государства
1. Иудеи в Парфянском царстве. Прозелиты и отступник
Во время владычества потомков Ирода над Иудеей жизнь парфянских иудеев представила несколько выдающихся моментов. Двое братьев, Асиней и Анилей из города Неарды на Евфрате, – они были иудеями, – предпочитали вольную жизнь разбойников сидению дома за ткацким станком. Они воздвигли себе с товарищами крепость и обложили данью окрестные селения, угрожая в случае неповиновения перерезать стада обывателей и обещая свою защиту против чужеземных нашествий в случае покорности. Сатрап вавилонский должен был со своим войском отступить перед ними. А так как царь парфянский, Артабан III, правивший от 12 до 42 г. по Р. Х., боялся своих сатрапов, то ему настолько понравился подвиг обоих братьев, что он назначил более энергичного из них, Асинея, наместником Вавилонии. Асиней, действительно, вполне удачно занимал свою должность в течение 15 лет. В это время Анилей женился на хорошенькой парфянке, которая, по выходе замуж, не переставала, по парфянскому обычаю, почитать своих домашних богов. Результатом этого было возникшее среди иудейских приверженцев братьев сильное волнение; когда же Асиней стал укорять брата, то за это был отравлен женою последнего. Тогда Анилей сам захватывает в свои руки бразды правления, разоряет владения зятя, парфянского царя Артабана, Митрадата[17] и даже берет его самого в плен и возит его голым на осле по всем окрестностям. Однако, впоследствии, во время похода, предпринятого Митрадатом из мести, Анилей со своими приверженцами был разбит. Он бежал в Неарду, подвергся однажды ночью нападению со стороны вавилонян (вероятно, подчиненных Митрадата) и был убит в числе многих из своих приверженцев. Так как смерть его послужила в Неардe сигналом к большому еврейскому погрому, то, в конце концов, крайне многочисленное иудейское население города выселилось и перебралось в Селевкию на Тигре (против Ктесифона). В Неардe, равно как в Ниабисе, имелось еврейское казначейство, куда собирались для торжественной доставки в Иудею все стекавшиеся в Парфии храмовые деньги (полусиклевый налог) для Иерусалима. Между тем в Селевкии в течение первых пяти лет сирийцы и иудеи, в качестве семитов, соединились против индоевропейцев, греков. Однако на шестой год сирийцы в союзе с греками вдруг напали на иудеев и перебили их до 50 000 человек. Незначительное количество уцелевших бежало в Ктесифон. Если доискиваться основных причин такой ненависти к евреям, проявившейся теперь здесь, подобно тому, как она раньше прорывалась в Александрии и других местах, то всюду выступают одни и те же мотивы, а именно: странность не признающего никаких изображений и жертвоприношений монотеизма среди богатого статуями и жертвами политеистически мыслящего мира; принуждающие к отчуждению от всего иноземного ритуальные постановления иудеев; наконец, любовь последних к торговым операциям и их ловкость в денежных делах, с чем теснейшим образом связана зависть к их богатству.
Впрочем, при том же парфянском царе Артабанe III иудеи области Адиабены, управлявшейся своим собственным подчиненным парфянскому властителю царем, имели значительный успех. Один из адиабенских царевичей, именем Изат, провел свою юность на чужбине и благодаря влиянию нескольких прозелиток познакомился с иудейством и полюбил его. После смерти отца своего, Монобаза, он, вследствие усилий матери своей Елены, которая также приняла иудейство, добился того, что стал царем Адиабены. В качестве такового он, чтобы окончательно перейти в иудейство, пожелал подвергнуться обрезанию. Однако его мать и его наставник – иудей, отсоветовали ему это, дабы не рисковать потерять таким актом свое положение. Несмотря, впрочем, на это, царь все-таки в конце концов исполнил свое желание, благодаря совету некоего галилеянина Елеазара, очень точно соблюдавшего все постановления Закона. Вскоре после этого мать его поехала в Иерусалим, где она оказала, вследствие голода, населению щедрую помощь и откуда она побуждала и царственного сына своего к пожертвованиям. Изат выказал практические результаты перемены своей религии уже при вступлении на престол, в том смысле, что освободил своих братьев, которых заключила в темницу его мать из опасения, и обезопасить себя относительно их болee мягкими средствами (он отправил их путешествовать). Вскоре затем он в высокой степени заслужил расположение великого парфянского царя Артабана III. Этот последний, вторично во время своего правления, был свергнут с престола своими же сатрапами и место его