ев, а еще больше взято в плен. Уже возникала опасность, что вся Палестина будет вовлечена в бунт; тогда рассудительность иерусалимской знати еще раз умиротворила разгоряченные умы. Это было ее заслугою, что толпы мятежников разбегались при виде подавляющей римской силы, или, если они, чтобы не попасть впоследствии в руки римского правосудия, удалялись в виде разбойничьих шаек в горы и леса, откуда они, правда, не переставали беспокоить окрестные области и нарушать безопасность проезжих дорог. Но таким мирным исходом дела вовсе не были довольны особенно самаритяне. Они обратились к тогда находившемуся в Тире сирийскому наместнику Уммидию Квадрату с представлением, что следовало бы наказать иудеев за разграбление мирных местностей. Но и евреи, предводительствуемые бывшим первосвященником Ионафаном, сыном Анана (его поставил Вителлий и он первосвященствовал в продолжение одного лишь года, именно 36–37 гг. по Р. Х.), обратились с жалобою к Квадрату на то, что самаритяне первые начали с убийств, а затем уже Куман пассивно отнесся к этому. Квадрату заблагорассудилось самому посетить местности, где был бунт, и потому он поехал сперва в Самарию, где велел пригвоздить к кресту взятых Куманом военнопленных, а затем в Лидду, где приговорил к смертной казни некоего Дорта и четырех других лиц за подстрекательство к отпадению от Рима. Кроме того, он отправил значительное количество людей на императорское судилище в Рим, а именно самого прокуратора Кумана, трибуна Целера, который навлек на себя ненависть в особенно значительной степени благодаря своей жестокости, правящего первосвященника Ананию и его сына Анана, равно как уже упомянутого бывшего первосвященника Ионафана и, наконец, предводителей (главарей) самаритян. Покончив, таким образом, со всеми палестинскими делами, Квадрат лично удостоверился в мирном отпраздновании какого-то празднества в Иерусалиме, чтобы затем вернуться в свою столицу Антиохию. В Риме иудеи нашли в лице Агриппы II, как и раньше при других случаях в лице его отца, верного ходатая. По-видимому, молодой царь более сжился с Римом, чем с Халкидою, и страна его, вероятно, не особенно чувствовала отсутствие своего властелина. Агриппа II на первом плане обратился с ходатайством за иудеев к императрице Агриппине, а последняя добилась от императора Клавдия их освобождения. Таким образом Куман был отправлен в ссылку, некоторая часть самаритян подверглась смертной казни и, в конце концов, иерусалимцам было устроено совершенно исключительное удовольствие. Военный трибун Целер был отправлен обратно в Иерусалим и тут, по повелению императора, протащен по всем улицам, пока не умер. Этот приговор был бы вполне достоин изобретательности матери Нерона.
3. Прокураторы Феликс Фест, Альбин и Гессий Флор
В наместничество, оказавшееся, таким образом, вакантным, Клавдий послал брата своего вольноотпущенника Палласа, Феликса. Вместе с императрицею и несколькими другими вольноотпущенниками этот Паллас держал в своих руках почти все государственные дела. Это случилось в 52 г. по Р. Х. Вскоре затем, впрочем, Клавдий изменил также положение Агриппы II. По-видимому, последний проявил желание оказывать больше влияния на Палестину; теперь Клавдий отдал ему бывшую тетрархию Филиппа с несколькими пограничными с севера областями, но в обмен за это отнял у него его Халкидское царство. Впоследствии Нерон присоединил к этому еще Тивериаду, Тарихею и Юлиаду с 14 принадлежавшими к ним местностями. Новый прокуратор Феликс счел за благо стать в родственные отношения к палестинскому княжескому роду потомков Ирода. Особенно нравилась ему сестра Агриппы II, Друзилла, которая была замужем за маленьким Азизом, царем эмесским, принявшим из-за нее иудейство. При посредстве мага Симона Кипрского Феликс предложил этой женщине выйти за него замуж, и она была достаточно легкомысленна, чтобы покинуть мужа и соединиться брачными узами с Феликсом. Впрочем, обе сестры были не лучше ее самой. Старшая из них, Вереника, оставалась в продолжение значительного времени после смерти своего дяди и мужа, Ирода Халкидского, вдовою; она бóльшую часть этого времени провела у своего брата, Агриппы II, и это отнюдь не повлияло на улучшение ее репутации. Чтобы оградить себя от сплетен, она решилась вступить еще раз в брак, именно с царем киликийским Полемоном, который ради нее принял иудейство; впрочем, неверность жены разубедила его в высоком значении иудейской религии, и он единовременно отказался от своего брака и от веры. Также и младшая сестра (Друзиллы), Мариамна, покинула своего первого мужа, чтобы в качестве супруги алабарха Деметрия играть видную роль в Александрии.
Став прокуратором, Феликс повел непрерывную борьбу с разбойниками и мечтателями; Елеазару, сыну Динея, руководившему еще при Куманe повстанцами, пришлось покориться Феликсу. К тому же сам Феликс ввел убийство в число средств управления. Так, например, он боялся первосвященника Ионафана, заступившегося за свой народ перед Квадратом и императором, и видел в нем опасного шпиона. Но, не будучи в состоянии открыто предпринять против него что-либо, он сумел путем денег и уговаривания привлечь на свою сторону одного из друзей Ионафана. Этот друг дал затем наемным убийцам нужные указания. Под видом благочестивых паломников явились они с кинжалами под одеждою в город и, улучив минуту, убили своего противника. Этот ужасный прием прокуратора не остался без подражания: в храме и на улицах города днем открыто производились убийства. Ловкость убийцы, с которою он с невиннейшим выражением лица оплакивал только что зарезанную жертву свою, большею частью спасала его от преследователей, и в общественную жизнь проникло всюду недовepиe. Убийство стало явлением настолько заурядным, что латинское название наемного убийцы (sicarius) получило тогда в Палестине всеобщее распространение. К тому же являлись мечтатели, желавшие совершать чудеса и вызывать знамения и возвещавшие при этом всеобщем упадке наступление новой эры. Один из них вывел множество народу в пустыню, где собирался показать им непреложные признаки освобождения, но где они в действительности были перебиты тяжеловооруженными воинами и конницею Феликса. Некий египтянин обещал с Елеонской горы низвергнуть силою своего слова стены Иерусалимские, но и толпа его приверженцев мечтателей, состоявшая из 600 человек, отчасти была перебита солдатами Феликса, отчасти захвачена в плен; лишь сам египетский пророк ловко сумел скрыться. Наконец не довольные повсюду стали собираться в банды. И было постановлено, что следует насильно принуждать к свободе тех, кто без принуждения предпочитал подчиняться римскому игу. Для осуществления этого решения стали громить и разграблять дома людей зажиточных и незащищенные селения, так что каждый день приносил с собою новые ужасы; Особенно тяжела была жизнь в столице прокуратора, Цезарее. Здесь происходила борьба о равноправности обеих живших в городе народностей. Иудеи желали единолично иметь в своих руках городское управление, потому что они были самым богатым классом населения, и город был вновь отстроен иудейским же царем Иродом I. С другой стороны, греческо-языческая часть жителей, несомненно, вполне по праву могла ссылаться на то, что город до его возобновления Иродом носил всецело языческий характер, и что сам Ирод украсил его, в качестве именно языческого города, храмами и статуями богов. Сторону языческого населения держало также все находившееся в Цезарее войско. Первые вспышки взаимной ненависти обеих частей населения постарались подавить путем соответственных арестов, но вскоре дело дошло до открытой борьбы на улицах, причем были с обеих сторон пущены в ход камни и текла кровь. Сначала Феликс пытался словами принудить к спокойствию победоносных иудеев; но это ему не удавалось; тогда он выпустил солдат; многие были перебиты, многие захвачены в плен; дома богатейших подверглись разграблению. Наконец он склонился к тому, чтобы приостановить разгром.
Не лучше, чем в Цезарее, обстояли дела и в Иерусалиме. Агриппа II воспользовался своим правом и опять назначил нового первосвященника. То был 22-й первосвященник со времени кончины последнего царя-первосвященника асмонейского, Антигона. Но все эти лица принадлежали к числу членов сравнительно немногих высокопоставленных семей. Было поэтому вполне понятно, что семьи эти желали пользоваться обстановкою, вполне приличествовавшею первосвященническому сану. Но так как законом не была предусмотрена выдача содержания смещенным первосвященникам, то стали прибегать к насильственному образу действий для снискания себе доходов. Среди иерусалимских священников возник даже ожесточенный спор по вопросу о насущном хлебе. Во главе разбойничьего сброда стали и боролись те мужи, которым принадлежал наиболее священный сан иудейства. Они не стеснялись через своих слуг вымогать у поселян в свою личную пользу ту десятину, на которую имели право обыкновенные священнослужители. Таким образом, и в Иерусалиме дело дошло до открытой уличной борьбы и драк. Наконец, Феликс (державший в Цезарее в течение двух лет в заточении также св. апостола Павла, либо потому, что рассчитывал выжать из него деньги, или же оттого, что не умел решить совершенно непонятное ему дело), в достаточной мере доказавший в течение целых восьми лет свою неспособность, был в 60 г. по Р. Х. смещен императором Нероном и замещен Порцием Фестом. И на этот раз, подобно тому, как они поступили при Клавдии по отношению к Куману, иудеи попытались выступить перед Нероном с жалобою на прежнего наместника. Но всемогущий брат Феликса, Паллас, сумел предотвратить опасность. Равным образом и языческое население Цезареи добилось при посредстве императорского секретаря Бурра издания благоприятного для них императорского эдикта. Это, конечно, отнюдь не способствовало умиротворению возбужденного еврейства. По своем прибытии Фест нашел большинство деревень сожженными и разграбленными, всю страну наполненною разбойниками, города изобилующими наемными убийцами. Для восстановления спокойствия в Иерусалиме Агриппа II поселился в местном дворце. Очевидно, при этом был расчет успокоить народ такою видимою самостоятельностью. Теперь здесь вновь поселившийся царь захотел окончательно поправить все дела и надстроил над дворцом еще один этаж так, что мог сверху смотреть во внутрь храма. Однако установление такого надзора противоречило всем обычаям. Поэтому иудеи, не долго думая, со своей стороны воздвигли у западной части святилища высокую стену, которая не только заграждала вид с царского дворца, но и с крыши западного портика, так что выстраивавшиеся здесь по праздникам воины были лишены возможности смотреть внутрь священного здания. Агриппа и Фест потребовали срытия новой стены; иудеи объявили, что от здания храма ничего отнять нельзя; они потребовали разрешения отправить посольство к Нерону; в этом им нельзя было отказать. Первосвященник и храмовой казначей, стоявшие во главе посольства, так понравились знаменитой, столь же порочной, как и сентиментально благочестивой императрице Поппее Сабине, что она, не взирая на старания Феста и Агриппы, добилась от Нерона сохранения стены Иерусалимского храма. С этим решением прочие десять членов иудейского посольства были милостиво отпущены домой, пер