восвященника же и храмового казначея Поппея Сабина удержала при себе. Агриппа II, вероятно, не особенно сердился за это на нее; он назначил нового первосвященника. Наместник Фест же умер уже в 62 г. по Р. Х. и был заменен Альбином. Последний также начал свое правление с целого рядя подвигов, совершенных относительно сикариев. Но эти наемные убийцы вскоре сумели положить предел мероприятиям прокуратора. Они захватили секретаря богатого бывшего первосвященника Анании (собственно его сына) и объявили, что лишь при том условии выдадут его, если Альбин отдаст им десять попавшихся ему сикариев. Итак, Анании представилась задача побудить прокуратора к выдаче наемных убийц и путем нужных подарков он достиг этого у Альбина. Деньги для таких подарков он, впрочем, умел добывать вышеуказанным образом, т. е. тем, что насильно собирал при помощи своих клевретов вовсе не причитавшуюся ему десятину священников. Раньше, чем сдать свою должность, которую Альбин занимал недолго, он серьезно позаботился также о том, чтобы очистить переполненные темницы. Он распорядился либо казнить всех арестантов, либо возвращал им свободу за выкуп. Особливо второе из этих средств могло оказаться крайне полезным для страны.
Наряду с Альбином правил также Агриппа II. В короткий срок правления Альбина (62–64 гг. по Р.Х.) этот царь назначил не менее трех первосвященников. Хотя на это нет точных указаний в источниках, однако нельзя отказаться от мысли, что первосвященническое облачение в то время покупалось за деньги. Впрочем, однажды возник крупный бунт, когда некий первосвященник распорядился в отсутствие прокуратора побить камнями нескольких врагов своих по простому решению синедриона. К распоряжавшимся в Иерусалиме бандам из приверженцев первосвященических семей присоединились теперь еще клевреты двух принцев, Костобара и Саула. Агриппа II разрешил им хозяйничать, как своим родственникам. С другой стороны, он вторгся в ритуал храмового богослужения. Вследствие просьб Левитских певчих он добился решения синедриона, в силу которого эти певчие могли носить льняное облачение священников. Вскоре, затем, все левиты возымели желание изучать песнопения, и Агриппа разрешил им это. Во всяком случае, он рассчитывал таким путем успокоить умы, т. е. путем удовлетворения легко исполнимых желаний такого значительного количества населения, каким являлись левиты. Но именно тем самым он глубоко оскорбил весь народ, который в это тяжелое время с особенною настойчивостью цепляется за свои старинные обычаи. Вскоре возникла новая грозная опасность. До сих пор все еще происходила отстройка храма, и тут было занято более 18 000 рабочих, теперь же святилище совершенно окончено. Если отпустить рабочих, то они оставались без куска хлеба. Тогда предложили сломать портик, находившийся на восточной стороне храма, воздвигнутый из громадных мраморных глыб, но лежавший в глубокой ложбине долины Кедрона, и соответственною постройкою поднять его на нужную высоту. Агриппа II, однако, и слышать об этом не хотел, потому что исполнение этого предложения было, по его мнению, и трудно, и крайне дорого; зато он распорядился вымостить все улицы белым камнем. Впрочем, в других случаях Агриппа не пугался дорого стоящих сооружений: особенно Цезарея Филиппа, которую он переименовал в честь правящего императора в Нерониану, и удостоившийся богатых подарков еще со стороны его отца сирийский город Берит имели повод говорить о щедрости последнего иудейского царя. В народе этой своею расточительностью он, однако, не стяжал себе популярности.
За Альбином в качестве прокуратора последовал в 64 г. Гессий Флор, который был обязан своим назначением жене своей, Клеопатре, подруге Поппеи Сабины. Он готов был относиться равнодушно ко всем преступлениям, лишь бы получать за это равнодушие деньги. Все, что еще можно было взять, он взял себе; но он был глубоко убежден в том, что помочь народу иудейскому больше нечем. Поэтому его взгляд был таков, что лучше всем иудеям, выведенным из себя и доведенным до восстания, погибнуть вместе, чем умерщвлять их всех поодиночке. И вот он точно исполнял свою обязанность, сообразно этому взгляду на нее. Тогдашний сирийский легат, Цестий Галл, посетил его однажды в Иерусалиме как раз перед Пасхою; немедленно Цестия обступило 3 миллиона евреев и стало умолять его помочь их беде. Флор стоял тут же и улыбался. Цестий приветливо ответил народу и поехал в Антиохию, причем Флор сопровождал его до Цезареи. Весьма возможно, что Флор подвергся тогда порицанию со стороны Цестия; но когда легат уехал, прокуратор не обратил на него никакого внимания. Как известно, иудеям в Цезарее было со стороны императора отказано в признании их равноправности с тамошним языческим населением. Иудеи потерпели урон, теперь им приходилось переносить еще и насмешки. К несчастью, место, где стояла их, синагога, принадлежала язычнику. Иудеи напрасно пытались купить это место. И вот владелец участка распорядился устроить вокруг синагоги мастерские, которые почти совершенно заградили даже доступ в иудейскую молельню. Когда иудеи обратились к прокуратору с просьбою об устранении этого зла, он охотно принял предложенные ему восемь талантов и употребил их на поездку в Себасту (Самарию). На следующий день была суббота. Пока иудеи были в синагоге, какой-то язычник поставил как раз пред узким выходом из нее перевернутый горшок и стал приносить на нем в жертву птиц. По иудейскому обычаю, птицы приносились в жертву именно на глиняном сосуде лишь избавившимися от болезни прокаженными. Таким образом, тут вновь была пущена в оборот басня Манефона о том, что иудеи некогда были изгнаны из Египта, как прокаженные. Наверное, чтобы быть понятым в этом именно смысле, язычник, сообразно с местом действия, поступал совершенно по Иудейскому закону. Само собой, разумеется, что это, по окончании богослужения, подало повод к дракам; кончилось тем, что иудеи забрали свои священные книги и покинули это место. Несколько неосторожных людей осмелилось напомнить находившемуся в Себасте прокуратору о тех восьми талантах, которые он принял от иудеев, чтобы помочь им. Они без околичностей были посажены в тюрьму. Не находя к тому лучшего предлога, Флор наказал их якобы за то, что они взяли иудейские священные книги из Цезареи. Но все эти происшествия в Цезарее были лишь слабою прелюдией к тому, что должно было произойти дальше. Как раз в это время Гессий Флор именем императора потребовал из храмовой казны в Иерусалиме сумму в 17 талантов. Страшное возбуждение охватило все население. С глумлением стали собирать в пользу бедняка – Флора. Тогда он во главе войска выступил к Иерусалиму. В страхе жители постарались принять его с почетом, и вышли ему навстречу для приветствования. Здесь на деле выразился весь контраст между непреклонным гордым индогерманцем и мягким, податливым характером семита. «Если вы настоящие мужчины, то глумитесь надо мною также в моем присутствии», – крикнул им Флор и запретил всякую торжественность встречи. На следующий день он пожелал узнать имена тех виновных, которые глумились над ним. Оказалось невозможным с точностью установить их. Тогда прокуратор разрешил своим воинам предаться необузданному убийству и грабежу по всему городу; кто попадался в плен, тот приговаривался к смертной казни через пригвождение к кресту. Даже на римских всадников иудейского происхождения распространился этот позор. Говорят, что тогда погибло до 3600 человек. Тщетно умоляла, как раз тогда находившаяся в Иерусалиме, сестра Агриппы II Вереника наместника положить предел жестокому кровопролитию. Но Флор оставил себе напоследок особого рода развлечение. На следующий день в Иерусалим имели прибыть еще две римские когорты. И вот он потребовал от евреев, чтобы они, в знак своей покорности, приветствовали этих воинов. С трудом священники достигли исполнения этого желания Флора. Но когда солдаты не ответили на приветствие, раздались ругательства в адрес прокуратора. Немедленно началась общая травля иудеев. Тесно сплоченною кучею поспешили они в город, за ними погнались солдаты. Многие были раздавлены и помяты; бой, начавшийся перед городскими воротами, продолжался на улицах. Население стало кидать камни с крыш на наступавших римлян. Последние тщетно пытались добраться до восточного холма, где были храм и замок Антония. Наконец, им пришлось удалиться в казармы вблизи царского дворца на западном холме и быть свидетелями того, как возбужденные евреи сносили портики, служившие в то же самое время соединяющим звеном между замком и храмом. Этот акт собственно и послужил форменным объявлением войны. Флор убедился, что у него недостает сил подавить восстание. Он оставил (в Иерусалиме) одну когорту в виде гарнизона, а сам с остальными воинами двинулся к Цезарее. Отсюда он отправил донесение сирийскому легату Цестию Галлу, этому же последнему было доставлено также донесение со стороны иерусалимской знати. Цестий решился послать в Иерусалим одного из своих офицеров для производства дознания. Офицер этот встретился в Ямнии с Агриппой II и верховным советом иерусалимским. Агриппа II только что посетил наместника египетского, и верховный совет выехал ему навстречу, чтобы сообщить обо всем происшедшем и пожаловаться на Флора. Таким образом, все поехали в Иерусалим, и посланный Цестия, очевидно, убедился в том, что вина была на стороне прокуратора. Осмотрев весь город, увещевав народ успокоиться и выразив свое почтение к храму (вероятно, он распорядился принести жертву), он отправился в обратный путь. Быть может, Агриппа думал, что инцидент оказался возможным лишь вследствие его отсутствия и надеялся вполне восстановить спокойствие. С этой целью он, по отъезде гостя, созвал народное собрание на так называемом Ксисте, окруженном портиками открытом месте между царским дворцом и храмом, который соединялся с ним помощью моста. Тут появился он со своею сестрою Вереникой и в пространной речи указал на невозможность удачного исхода войны с Римом. При этом он заметил, что римское государство невозможно делать ответственным за глупости его прокуратора. Казалось, что иудеи соглашались с доводами своего царя. Было решено восстановить снесенный портик и стали собирать недоимку по податям в 40 талантов, дабы выразить должное императору уважение и, по возможности, сохранить мир. Но вместе с тем народ настоятельно потребовал от Агриппы, чтобы он пожаловался Нерону на прокуратора. Когда же он не захотел сделать это, к нему был отправлен герольд с требованием покинуть город; дошло даже до того, что в него стали бросать каменья. Тогда он предоставил Иерусалим его судьбе и отправился в свое царство. Иудеи же воспользовались этим моментом и быстрым движением овладели крепостью Масадой на западе Мертвого моря, где некогда Ирод во время бегства поместил свою семью. В то же самое время довольно наглядным образом были прерваны все сношения с римским государством. По совету Елеазара, сына первосвященника, бывшего тогда начальником храмовой стражи, было решено отныне не принимать ни дара, ни жертвы иноземца. Под этим видом упразднялись точно установленные жертвоприношения за здравие императора, который платил за них из собственных средств