были отражаемы Титом, который и здесь также лично командовал своими войсками, тогда как шанцевые работы спокойно подвигались вперед. В самом городе до сих пор три партии все еще воевали друг с другом. Елеазар, сын Симона, все еще властвовал внутри храма, Иоанн из Гисхалы – главным образом, на храмовой площади, а Симон Бар-Гиора – в городе. Вдруг Иоанн из Гисхалы во время праздника Пасхи хитростью вновь овладел самим Святилищем. Перед стеною с северной стороны города римляне путем срубки деревьев, уравнивания почвы и т. п. проложили себе свободный доступ к самому Иерусалиму.
До начала боя Тит пригласил жителей к сдаче города. Для этого он воспользовался посредничеством Иосифа, который был освобожден от оков еще Веспасианом за свои извращения мессианских предсказаний («с востока придет, сообразно древнему предвещанию, давно ожидаемый правитель мира»). Иосиф лишь мимоходом повествует об этой своей первой попытке на почве посредничества; ясно, что Тит не мог сделать более неудачного выбора, тем более, что Иоанн из Гисхалы являлся хозяином одной части города. Во всяком случае, предложение Иосифа было отвергнуто. На следующий день римские солдаты дали себя обмануть военною хитростью иудеев, причем дело дошло до кровопролитной схватки, и, в конце концов, до отступления римлян. По окончании работ по уравниванию почвы (они заняли четыре дня), Тит выстроил все свое войско семью частями, именно три ряда пехоты, ряд стрелков из лука и три ряда конницы, в направлении с севера к западу. За таким сильным оплотом надвигался войсковой обоз к тем местам, которые Тит предназначил для разбития более продолжительной стоянки. Сам он расположился у башни Псефина, а другой лагерь был устроен вблизи укрenлений Гиппика. Башня Псефина обыкновенно усматривается ныне в лежащей в северо-западной части теперешнего Иерусалима, укреплении Голиафа; за башню Гиппика долго принималась помещающаяся южнее башня Давидова. Теперь это мнение отвергнуто, и башней Гиппика считается укрепление к западу от Давидовой башни, которая теперь признается старой, башней Фазаеля. Однако этим не обусловливается значительное изменение топографических данных. Во всяком случае, башня Гиппика была крайне важным укреплением, так как она примыкала к тройной городской стене. Причиною этого, несомненно, было то, что плоский отсюда откос холмов к северу представлял значительную возможность новых поселений. Этот постепенно вновь создавшийся город должен был охраняться двумя позднее выстроенными стенами, которые как раз здecь в северо-западном углу примыкали к старой стене. Когда было окончено сооружение лагерей, Тит распорядился воздвигать осадные валы, постройка которых охранялась тяжелыми метательными орудиями от преждевременных нападений врагов. На всякий случай иудеи также поставили у себя на стенах метательные орудия и причиняли своими снарядами значительный урон. Впрочем, первоначально лишь Симон, сын Поры, занялся защитою; Иоанн из Гисхалы, не доверявший Симону, вышел из храма лишь по настойчивому требованию последнего, когда внешняя стена уже содрогалась от ударов тарана, и только тогда разрешил своим воинам сражаться совместно с людьми Симона. Как при всех подобных осадах, так и теперь были предпринимаемы со стороны осажденных вылазки, имевшие целью на первом плане разрушать осадные орудия римлян. Подобная вылазка, происшедшая вблизи башни Гиппика, стала римлянам крайне опасною вследствие численного превосходства и ярости врагов; лишь приведенные из Александрии войска и личная храбрость Тита, который, как говорят, сам последовательно перебил 12 неприятелей одного за другим, отвратили опасность. Попавший в плен иудей должен был на кресте поплатиться за преступление своих сородичей. На следующую ночь рухнула одна из осадных башен, которая, казалось, была плохо сооружена. 7 мая, после четырнадцатидневной осады, была сделана брешь в первой стене. Осажденные успели вовремя докопаться за второю стеною. До сих пор люди Иоанна занимали еще восточную, а приверженцы Симона, сына Пары, западную часть этой северной стены. Бой продолжался днем и ночью. Но уже чрез пять дней после занятия первой стены, Тит овладел и этою второю. Правда, его нападение было еще раз отбито, потому что он не распорядился немедленно срыть стену и желал пощадить жителей. Но после вторичного трехдневного боя, т. е. 15 мая, он все-таки победоносно проник в местность, окруженную второю стеною, и распорядился теперь срыть бóльшую часть стены. Раньше, чем приступать к штурму третьей стены, которою замыкалась наибольшая и самая старая часть города, именно: на востоке храм, на западе верхний, на юго-востоке нижний город, Тит попробовал еще раз двояким способом побудить евреев к добровольной сдаче. Большой войсковой смотр, с которым он соединил раздачу жалованья солдатам, должен был показать жителям Иерусалима, смотревшим со стен и башен на это дивное, продолжавшееся четыре дня зрелище, всю силу, мощь и боевую готовность римского войска; когда же и это не привело ни к чему, он приказал Иосифу произнести еще раз очень длинную и очень трогательную, но вместе с тем совершенно бесплодную речь перед своими безумными земляками. Действительность этой речи пострадала уже от осторожности оратора, который разумно выбрал себе для своей смелой попытки наиболее безопасное место перед Иерусалимом. И все-таки в городе нашлось несколько трусов, которые бежали от последнего штурма; при этом некоторые пустили в ход своеобразную хитрость, чтобы сохранить свое имущество: они проглатывали его в форме небольших кусочков золота. Тит освободил перебежчиков.
Наконец, после семнадцатидневной непрерывной работы римлянами были воздвигнуты на всех приступных пунктах, осадные валы, на которые следовало поставить собственно орудия приступа. Но осажденные сумели себя обезопасить относительно их. При башне Антонии, которую отстаивал Иоанн из Ипcхалы, с трудом сооруженные валы с треском рухнули к великому ужасу римлян. Иоанн распорядился подвести под валы подземные подкопы и велел зажечь деревянные подпорки их так, что почва провалилась под римскими сооружениями. Два дня спустя Симон совершил из северо-западной части города с большою толпою дикую, отчаянную вылазку против остальных римских орудий осады. Ему удалось сжечь последние, и оттеснить римлян в их укрепленный лагерь. Тогда Тит велел окружить город укрепленным 13 башнями валом, длина которого была в 39 стадий, т. е. в 7,2 километра, и который делал невозможным какое-то бегство из города. Вследствие этого голод в городе достиг крайних пределов. Уже раньше Тит, правда, щадил всех перебежчиков, но распорядился безжалостно пригвоздить к кресту всякого, кто выходил из города для снискания себе пищи; несмотря на это, ежедневно попадалось в руки римлян несколько сот иудеев, занимавшихся тем делом. Теперь это было уже невозможно, и голод страшно свирепствовал в несчастном Иерусалиме. Как всегда в подобных случаях, так и теперь, всеобщее бедствие повело за собою отсутствие гарантии за целость имущества и жизни каждого отдельного лица. По приказанию Симона Поры, был казнен вместе со своими находившимися еще в Иерусалиме тремя сыновьями некий Матфей, происходивший из первосвященнического рода Боэтуса, и лишь за то, что один из его сыновей бежал к Титу. Родители Иосифа содержались под стражею за свое родство с изменником. В городе было столько покойников, что с 23-го апреля до начала июля 115 880 человек было похоронено, т. е. брошено за городом. Впоследствии их запирали в самые большие городские дома. Между тем и переход к римлянам становился опасным. Солдаты заметили хитрую проделку одного перебежчика, который вышеуказанным своеобразным способом унес с собою свое имущество. Следствие этого было то, что позднейшим перебежчикам вспарывали животы, чтобы отыскать там скрытые богатства. К страданиям от голода, к страху перед врагами присоединились, наконец, еще угрызения совести, когда Иоанн из Гисхалы объяснил библейский стих, что слуга святилища имеет право жить священными припасами, в том смысле (который теперь, правда, мог быть признан), что и борец за святилище имеет то же самое право. Народ согласился на такое изложение Священного Писания, но в тайниках души своей все-таки сомневался и в конце концов, вероятно, отчасти приписывал печальный исход войны осквернению святыни. Между тем римляне вновь приступили к сооружению между большим валом и стеною нового осадного вала, чтобы иметь возможность бить тараном в стену. Так как чувствовался недостаток в строительном материале, сооружение этого вала представлялось затруднительными. Но в три недели дело счастливо было доведено до конца, после того как все деревья в окрестностях Иерусалима на расстоянии трех часов пути в окружности были совершенно вырублены. Нападение было теперь направлено, главным образом, против занятой Иоанном башни Антонии в северо-западной части вблизи храма. Правда, и теперь еще в июле Иоанн попытался уничтожить огнем осадные приспособления римлян; но его воинам недоставало силы и уверенности в победе; и их вылазка была отражена. Тогда тараны безжалостно продолжали делать свое дело, несмотря на все бросавшиеся сверху на них камни, факелы, копья и стрелы. Когда оказалось, что тараны работают недостаточно успешно, солдаты под прикрытием щитов решились подступить к самой стене и, в конце концов, выломали четыре камня из фундамента постройки. Другими словами, они сделали то же самое, что удалось их товарищам при осаде Гамалы. Но на этот раз их труды были излишни. Сильно поражаемая таранами стена однажды ночью сама собою рухнула в том месте, где Иоанн провел подземные ходы для разрушения прежних валов римлян. Конечно, это еще не означало, что римляне овладели башнею Антония, потому что за рухнувшей стеною тотчас же появлялась новая, наскоро сооруженная осажденными. Потребовалось еще целых три дня раньше, чем римляне проникли в крепость и после того, как им это удалось, они все-таки, несмотря на неимоверные усилия (бой продолжался от трех часов ночи до 1 часа следующего дня, и все это в июле месяце), не смогли утвердиться в самих окрестностях храма. Тем не менее уже то, что крепость Антония осталась в руках римлян, являлось крупным успехом. Тит приказал срыть ее до основания, чтобы легче повести вой ско; свое к храму. В тот день, когда это произошло, в первый раз были приостановлены жертвоприношения в храме, вероятно, вследствие недостатка в священнослужителях, а также в жертвенных животных. Тит воспользовался этим случаем, чтоб еще раз вступить в переговоры с Иоанном из Гисхалы, при посредстве Иосифа. Но тот, как иудей, уповая на Бога, отвечал: «Я вовсе не страшусь завоевания: город принадлежит Предвечному». То была та же самая вера, которая некогда воодушевляла противников Иеремии. Несмотря на это, речь Иосифа дала нескольким знатным иерусалимцам, боявшимся за свою жизнь, уверенность в том, что лучше перейти на сторону римлян. Первоначально Тит отпустил их в Гофну (ныне Джифна, к северу от Иерусалима). Но когда он увидел, что в городе убеждены в том, что он велел их казнить, они должны были вновь вернуться из Гофны и в сопровождении Иосифа обойти вокруг всей городской стены. Это, как говорят, оказало такое влияние на жителей, что многие из них поспешили благополучно бежать еще до завоевания города. К числу их пр