инадлежали, быть может, также члены иерусалимской христианской общины, которые, правда, позднее нашли убежище в Гелле, по ту сторону Иордана. Переработка одного приписываемого Иисусу Христу пророчества гласит: «Если вы увидите Иерусалим, окруженный войсками, тогда знайте, что его опустошение близко. Пусть тогда жители Иудеи бегут в горы и находящиеся в средине его выйдут, а живущие в окрестностях пусть не входят в него[19], ибо то дни мести, дабы свершилось все написанное. Горе беременным и кормящим в те дни, ибо великая нужда настанет в стране и гнев (Божий) обрушится над тем народом, и люди падут от острия меча и будут отведены в плен ко всем народам; Иерусалим же погибнет от язычников до исполнения времен народов». Здесь непосредственно заключается призыв к бегству из Иерусалима и притом в такую минуту, когда его окружат войска врагов; тут мы, очевидно, имеем отголосок описанного нами положения дел.
Первая ожесточенная борьба, длившаяся с 3 часов ночи до 11 часов утра, не принесла римлянам никаких значительных результатов. Но, вместе с тем, им удалось в течение недели после уничтожения фундамента крепости Антонии проложить широкую дорогу непосредственно к северной стене самого храма. Так как иудеи поместили тут свои большие метательные орудия, то опять пришлось приступить к правильной осаде. Вновь было сооружено четыре вала для постановки таранов. После того, как для них неудачно окончилась вылазка иудеев на лагерь, расположенный на горе Елеонской, иудеи сами, в отчаянии своем, приступили к разрушению Святилища, а именно собственноручно подожгли северо-западный портик, которым соединилась крепость с храмом и который, казалось, представлял врагам опасный путь к Святилищу; когда же огонь оказался недостаточно разрушительным, они сами уничтожили бóльшую часть священных зданий. Римляне последовали их примеру и сожгли северный портик, мешавший штурму. Тем временем бой продолжался на площади перед храмом, особенно в западной части. Здесь непосредственно примыкал портик к стене внутреннего двора. Раз римляне последовали за отступающими до деревянной крыши этого портика, но иудеи подожгли крышу, так что часть врагов погибла в пламени и от дыма. Дивные портики к северу и западу от Святилища были разрушены. Тут, на западной стороне, Тит 3 августа приступил к настоящему штурму при помощи тарана. Но он достиг немногого, и подкоп под мощное здание также не удался. Тогда Тит распорядился подложить огонь к воротам, и пламя вскоре охватило и разрушило покрытые серебром доски. На следующий день, по прекращении пожара, храм был в руках римлян. Говорят, что Тит созвал торжественный военный совет, предавать ли Святилище разрушению или нет; сам он высказался за то, что следует пощадить этот памятник искусства. Действительно ли оно так было, в этом можно сомневаться. Предохранительных мер, однако очевидно не было принято никаких, но и никто не был наказан за печальный исход дела. Впрочем, из рассказа Иосифа, безусловно, вытекает, что Тит впоследствии отрекался от инициативы в деле пожара храма. 4-го августа осажденными в храме была еще раз предпринята вылазка против менее сильно, как они думали, охраняемой восточной части Храмовой площади. Но она оказалась тщетною. 5-го августа римляне победоносно проникли внутрь Святилища, и один из воинов бросил факел в северную часть храма. Тит немедленно поспешил туда. Он имел еще время осмотреть внутренность Святилища; пока он находился там, тут же (и этот факт является крайне странным относительно его невиновности в пожаре) был совершен поджог. Никто не отвергает, что с этого момента совершенно последовательно стали поджигать все остальные принадлежавшие к храму здания. Нечего упоминать о том, что тогда страшный вопль отчаяния огласил воздух, и что погибло много тысяч народу. Теперь Тит уже не знал пощады. Тем священникам, которые в течение нескольких дней нашли возможным скрываться, а затем были принуждены сдаться, он велел ответить на их просьбу о прощении: священнослужители должны погибать вместе со своим храмом. Затем он распорядился казнить всех их. Иоанн из Гисхалы находился у Симона Бар-Гиора в еще незанятом римлянами верхнем городе. Тит торжественно предложил им сдаться: переговоры велись у моста через Тиропеон. Когда же осажденные потребовали права свободно удалиться, он заметил, что пора пощады миновала, и что он не станет более щадить ни одного перебежчика. Затем он велел поджечь город, поскольку он был в его руках, главным же образом расположенные к югу от храма части его. Голод в городе тем временем достиг таких пределов, что, как говорят, одна женщина съела собственного своего ребенка. 15-го августа Тит распорядился приступить к сооружению осадных валов против верхнего города. С этих пор перебежчиков стали продавать в рабство, если они не заслужили смерти по каким-либо особенным причинам. Когда союзники жителей идумеяне стали подумывать о том, чтобы сдаться, Симон велел казнить их начальников. Масса драгоценностей из храма была спасена от пожара и досталась в добычу римлянам. 1-го сентября тараны были придвинуты к стенам верхнего города. Тогда предводители иудеев поняли, что сопротивление дольше невозможно, покинули укрепленный замок Ирода, за которым первоначально думали утвердиться и поспешили в юго-восточную долину к Силоамскому источнику. Не найдя здесь, против ожидания, выхода вследствие окружавшей всю линию блокады стены, они бежали в подземные ходы, которых шло множество и в различных направлениях от храма. Иоанн из Гисхалы и Симон Бар-Гиора должны были впоследствии сдаться римлянам; пока их пощадили, чтобы они могли участвовать в триумфе Тита. Затем римские солдаты быстро заняли верхний город и, по приказанию Тита, весь Иерусалим, за исключением трех примыкавших к дворцу Ирода башен, подвергся разрушению. Одна из этих башен, вероятно Фазаелова, отчасти сохранилась по сей день. Население было согнано в развалины внутреннего Храмового двора, где множество народу погибло голодною смертью. Bce те, которые еще не были убиты или не оставались на месте, были продаваемы в рабство, если возраст их не достигал 17 лет. Из остальных самые красивые были предназначены для участия в торжественном триумфе, большинство же для боев с гладиаторами и дикими зверьми, а многие посланы на общественные работы в Египет. Кажется тенденциозным преувеличением, если Иосиф говорит, что Тит в последние дни помиловал 40 000 иерусалимских граждан и выпустил их на свободу. В лагере он блестяще отпраздновал свою победу, причем самым выдающимся воинам были розданы призы и знаки отличия. Сам Тит сперва поспешил в приморскую Цезарею, затем в Цезарею Филиппа, наконец, в Берит, где по его распоряжению, всюду устраивались торжественные игры, для которых иудейские пленники поставляли необходимый материал. В виде гарнизона он оставил в Иерусалиме десятый легион. Город был захвачен им 2-го сентября.
Само собой разумеется, что несчастье, постигшее иудеев в их столице, отразилось также на их единоверцах вне пределов города. Главным образом в столице Сирии, Антиохии, казалось, наступил момент, когда можно было ждать, что скажется старинная ненависть населения к иудеям, т. е. та ненависть, которая здесь, как и повсюду в других местах, обусловливалась завистью к богатству евреев. Сперва распространился слух, будто иудеи собираются поджечь Антиохию, и это дало повод принудить евреев к принесению языческих жертв и помешать им отправлять субботы. При этом было разрешено прибегать к помощи римских солдат. К несчастью, в городе произошел страшный пожар и лишь энергичному заступничеству тогдашнего сирийского легата удалось доказать невинность иудеев в этом деле. Когда Тит прибыл еще зимою 70/71 гг. в Антиохию, одним из главных желаний, высказанных населением, было изгнание иудеев из города, или, по крайней мере, лишение их равноправности со всеми прочими гражданами города. Тит был настолько благоразумен, что не согласился исполнить это желание. Весною 71 г. он поехал из Антиохии через Александрию в Рим. 700 выдающихся пленных и обоих предводителей, Симона Бар-Гиора и Иоанна из Гисхалы он захватил с собою для участия в триумфе. Последний был торжественно и блестяще отпразднован. Золотая трапеза и золотой светильник из Иерусалимского храма, равно как и свиток с Иудейским законом, предшествовали триумфатору. Когда процессия достигла храма Юпитера Капитолийского, она остановилась, пока не было получено известие о совершении казни вражеского предводителя. Жертвою пал на этот раз Симон, сын Гиоры. Впоследствии привезенная из Иерусалима добыча была доставлена в храм богини Мира, который Веспасиан велел построить в воспоминание о своих победоносных походах и который сгорел при Комоде. До сих пор, однако, сохранилась искусно сооруженная триумфальная арка Тита. Сенат и римский народ построили ее в честь победителя Иудеи, но она была окончена лишь после смерти Тита. Это замечательный по своим рельефам памятник того времени, он весь сооружен из пентелийского мрамора. По сей день еще он с высоты, так называемой Велии, служит суровым памятником о разгроме высоко даровитого, но сбившегося с пути народа.
В Иудее дело Тита окончили посланные туда императорские легаты. Без особенных затруднений Люцилий Басс принудил к сдаче сперва Иродиум, а затем укрепленный Махэр по ту сторону Мертвого моря. Ему удалось при лесе, по имени Ярдес, разбить последнее иудейское войско. Император обратил всю страну в провинцию и продавал отдельные участки земли ее. Лишь в Эммаус отправил он колонию старых воинов и дал этому городу часто встречающееся название Никополя. Преемник Люцилия Басса, Флавий Сильва, завоевал еще Масаду, известную со времени Ирода Великого крепость к юго-западу от Мертвого моря. Когда стены Масады разрушались от поджога римлян, находившийся там гарнизон предпочел покончить самоубийством, чем попасть в руки римлян. С воодушевлением прославляет Иосиф великодушное исполнение этого страшного, отчаянного решения; очевидно, он забыл, как сам он также был свидетелем такой же решимости своих единоверцев в Иотапате, но предпочел гнусно бежать от смерти.