— Как ваше настоящее имя?
— Келвин Уокер.
— Вы о себе высокого мнения, мистер Уокер.
— Я не пытался скрыть этот факт, мистер Браун.
— Действительно.
Браун откинулся в кресле и продолжал смотреть на Келвина, раздумчиво хмурясь. Келвин сказал:
— Вы не сочтете за дерзость, если я предположу, о чем вы сейчас думаете?
— Не сочту. Предполагайте.
— Вы гадаете, сумасшедший я, наивный или дьявольски хитрый.
— Совершенно верно.
— С вашего позволения, я обосную свои притязания. В качестве инспектора по координации мне будут подчинены отделы, взаимодействующие с местным самоуправлением, с органами городского планирования, с государственным аппаратом и прочее. Я правильно понимаю?
— Правильно.
— Отделы будут укомплектованы квалифицированными специалистами, досконально знающими свое дело. Моя работа, стало быть, будет заключаться в том, чтобы следить, как люди выполняют свои обязанности, и снимать трения между отделами. Что-нибудь не так?
— Нет, все так.
— Другими словами, успех моей работы зависит от умения разбираться в людях, чувствовать, какие настроения берут верх в подчиненных мне коллективах, и выбирать из многих единую линию, основываясь не на предвзятости узкого специалиста, а на простом здравом смысле. Я правильно понимаю?
— В основном — да.
— Мистер Браун, я справлюсь с этой работой, и справлюсь с ней хорошо.
Браун напряженно выпрямился в кресле и сказал:
— Какие же у меня основания думать, что вы способны разбираться в людях, чувствовать настроения и выбирать нужную линию, опираясь на здравый смысл?
— И не надо оснований! — пылко вскричал Келвин. — Я вовсе не жду к себе разумного подхода. Разум исходит из прецедента, а я перед вами первозданен, как Адам в шестой день творения. Я доверяюсь вашей интуиции, а не разуму. Испытываю ваше дерзание, а не логику. Верьте своему сердцу, мистер Браун, — гласу Божьему. И не доверяйте боязливой рассудительности, что влачится на хлипких костылях разума и прецедента. Неужто сердце не ручается вам в том, что так прийти и говорить с вами может только имеющий право на эту работу?
Видимо, чувствуя, что сдается, Браун взорвался.
— Нет, мистер Уокер, оно в этом не ручается! Не сочтите за обиду, но у меня такое чувство, словно передо мной патологически самонадеянный аферист, у которого… который кому хочешь заговорит зубы!
Келвин обомлел, как от оплеухи. У него отпала челюсть, он залился пунцовой краской, потом побледнел и поднялся с выражением ужаса и боли на лице. Еле слышно, молящим голосом он сказал:
— Вы в самом деле так обо мне думаете, мистер Браун?
Браун, смешавшись, глядел на блокнот.
— Сядьте, мистер Уокер, — сказал он. — Я решительно никак о вас не думаю. Расскажите о себе, пожалуйста.
Келвин сел и похоронным голосом пересказал свой отчет Джеку.
Браун сказал:
— И никто не сделал вам встречного предложения?
— Корпорация «Кодак» приглашала к себе торговцем оружия.
— Вы отказались?
— Мистер Браун, я почти пять лет простоял за прилавком, и мне это мало понравилось. Продавать ли консервированный суп домохозяйкам или ракеты в другие страны — разница только в размере вознаграждения, а оно меня не интересует, меня интересует власть. Лучше я буду членом правления крошечной лондонской фирмы, чем продавцом крупнейшей в мире компании.
— Вы идеалист, мистер Уокер. Без денег или опыта сразу на такую ступеньку не подняться. Даже если управляющий самый крупный пайщик, он на три-четыре месяца определит своего сына на какую-нибудь маловажную должность, а уж потом будет проводить его в правление. Я в приятельских отношениях с Декстером — это землеройные работы. Если вы послушаетесь моего совета, я, с вашего позволения, переговорю с ним о месте торгового представителя для вас.
— Если я буду работать не покладая рук, — медленно заговорил Келвин, — и прекрасно зарекомендую себя, какие у меня перспективы?
— Если вы гений, то через пять или, скажем, шесть лет станете торговым распорядителем.
— А сколько надо пробыть торговым распорядителем, чтобы стать управляющим?
— Это невозможно знать. Лично я не могу ответить на этот вопрос.
— И у меня совсем никаких шансов занять объявленную у вас должность?
— Совсем никаких. Это государственный заказ. Мы строим город, чтобы отселить людей из Южного Лондона, который снесут по нынешней программе децентрализации. Наши претенденты предстанут перед комитетом, а его члены кончали Оксфордский университет. В конечном счете они возьмут того, кого я им назову, но это должен быть как бы их избранник тоже. Честно говоря, устраивая вашу карьеру, я рискую собственной.
Келвин встал и сказал:
— Позвольте раскланяться. Я был рад с вами познакомиться. Причина, по которой вы не можете меня взять, впервые вызывает у меня уважение.
Браун двинул блокнот на его край стола:
— Оставьте свой адрес. Если я смогу без ущерба для себя рекомендовать вас на какую-нибудь руководящую работу, я дам знать. Впрочем, это маловероятно. — Келвин записал адрес. Браун забрал блокнот и сказал: — И еще: я решительно запрещаю вам использовать имя Гектора вот таким образом.
— Мистер Браун! — вскричал Келвин. — Без этого имени мое пребывание в Лондоне лишается тактики, стратегии и всякого смысла. Через сорок минут, например, меня ждут в Транспорт-хаус.
— Ладно, ступайте в Транспорт-хаус, но чтобы это было последнее такое собеседование. Я не желаю вам зла, мистер Уокер, и предупреждаю по-дружески: если я узнаю, что вы по-прежнему пользуетесь именем Гектора, я поставлю в известность его самого и полицию. Деловые круги пересекаются — об этом вы не подумали.
— А теперь еще, — с горечью сказал Келвин, — в ваших руках мое имя и адрес.
Браун тронул кнопку на столе и сказал вошедшей секретарше:
— Мисс Уотерсон, проводите мистера Уокера в комнату отдыха и закажите ему машину в Транспорт-хаус.
Келвин потерянно направился за секретаршей к выходу.
— Имейте в виду, — сказал Браун, — я всегда смогу устроить вас торговым представителем.
Келвин обернулся и твердо сказал:
— Не берите греха на душу.
Браун пожал плечами и склонился над бумагами.
Келвин опустился на заднее сиденье «мерседеса», закрыл глаза и постарался прогнать все мысли. Он чувствовал разбитость во всем теле. Машина стала, и шофер сказал:
— Транспорт-хаус, сэр.
Не открывая глаз, он ответил:
— Отвезите меня на Барселона-Террас, девятнадцать.
Убито поднимаясь по узкой лестнице, он услышал сверху громкий раздраженный голос и решил, что Джил и Джек опять цапаются, но у распахнутой двери убедился, что голос принадлежит крупной женщине, чей туалет смотрелся бы лучше на ком-нибудь помоложе и постройнее. Она обращала свою речь к Джеку, со скрещенными на груди руками откинувшемуся к каминной доске и время от времени серьезно кивавшему головой, словно постигая важную новость. На диване подавленно сгорбилась Джил.
— Три фунта дела не решают! — кричала великанша. — Не решают, мистер Уиттингтон. Я терпела и еще потерплю, но дурой я не была и не буду. А это еще кто?
Она уставилась на Келвина. Тот хмуро ответил:
— Друг.
— Это наш друг, — сказал Джек. Позвольте, миссис Хендон, представить вам мистера Уокера, великого покровителя искусств. Позвольте, мистер Уокер, представить вам миссис Хендон, нашу уважаемую квартирную хозяйку. Боюсь, я ее сильно подвел, старина. Я задолжал ей за квартиру шесть фунтов. Может, придумаете, как нас всех выручить? Я в том смысле, что вы вроде собирались купить у меня картину… Мистер Уокер скупает картины для Шотландской национальной галереи, миссис Хендон.
Помедлив, Келвин вынул бумажник, отсчитал шесть банкнот, передал хозяйке, и среди молчания, нарушаемого яростно-шепотными проклятьями Джил, та их тоже пересчитала. Убедившись в правильности суммы, хозяйка сказала Келвину:
— Благодарю вас, сэр. — Она была не прочь что-то добавить, но черные шляпа и пальто Келвина вкупе с весомой молчаливостью спугнули ее, и она обратилась снова к Джеку, причем без прежней горячности. Она сказала: — Сейчас разобрались, только впредь это не должно повторяться. И другое нарушение не должно повторяться. Я имею в виду шум.
— Шум, миссис Хендон? — удивился Джек.
— Иногда это гости, а чаще драка.
— Драка, миссис Хендон?
— Мои жильцы, мистер Уиттингтон, — люди выдержанные. Они и вас любят, и вашу… эту девушку. Но я вас предупреждаю в последний раз. Еще такой случай — и вам придется съехать.
Келвин прошел к дивану и опустился на него со словами:
— Миссис Хендон, все ваши неприятности с этими молодыми людьми происходят из-за одной вещи, а именно: материальная необеспеченность. Когда люди материально не обеспечены, они легко срываются — это же ясно. Вы, я уверен, сами убедитесь, что врученная вам сумма не только оплачивает их кров, но и проливает целительный бальзам на их сердца.
Смежив веки и полуоткрыв рот, он отвалился на спинку дивана. Миссис Хендон сказала:
— Дай-то бог, сэр, всем будет только лучше.
Она вышла, громко хлопнув дверью.
Джек залился смехом, хлопнул себя по ляжкам и сказал:
— Ты просто артист! Потрясающе показал сибарита в отключке!
Джил сердито выкрикнула:
— И сколько же у вас теперь осталось?
Келвин открыл глаза:
— Десять шиллингов. Десять шиллингов с чем-то.
— Как, интересно, вы думаете на них прожить?
— Не вяжись к нему, Джил, — сказал Джек. — Дай человеку прийти в себя. Сама небось тоже ему благодарна.
— Совсем нет. Ни капли. Мне подумать тошно, что он прохлопает удачу, потакая нашему безделью.
Келвин тускло сказал:
— Ничего я не прохлопаю. Завтра, во всяком случае, у меня будет работа.
— Откуда вы знаете?
— Пойду кондуктором автобуса. В больших городах их всегда не хватает, — сказал Келвин, растравляя себя. Джек и Джил глядели на него изумленно. Он опустил локти на колени и уставился в пол, потом пожал плечами и сказал: — У меня выбили почву из-под ног. Некто Браун выбил у меня почву из-под ног. Меня не волнует, что он пугал меня полицией и… даже то, что без имени Гектора Маккеллара мне нечего делать. Но он решил, что я аферист, и теперь я все думаю — вдруг он прав? Мне в голову такое не приходило! В голову не приходило!