— Прости, — сказал он.
— За что, за ранение? — ответила она, нежно дразня его.
— Что заставляю вас с Сетоном все улаживать.
— Ничего страшного, — она снова запустила пальцы в его волосы и поцеловала. Улыбаясь, он закрыл глаза. Как только он уснул, Ана вернулась к Сетону, стоящему у двери.
— Если она сработает, то всего лишь запищит, — сказал Сетон, указывая на сигнал тревоги. — Я настроил ее так, чтобы она не слишком привлекала внимание своим шумом.
Ана оперлась о стену и наблюдала за тем, как Глава снабжения Просвещения заканчивает перепрограммирование.
— Так что имел в виду Блейз, сказав, спросить у вас о Писаниях?
— Учитывая, где ты выросла, не уверен, что мы должны говорить об этом.
— А вы попытайтесь.
— В качестве прощального подарка для тех, кто был заинтересован в его духовном учении, шаман Тенджери написал стихотворение “Гимн конца и начала”. Многие в Просвещении считают, что это Пророчество и что, когда он говорит о Падении, он имеет в виду конец системы Чистых: тестов, Коллегии, разделения людей.
— И как это связано со мной?
— В поэме — под полной луной в Просвещении появляется ангел, символизирующий “начало конца”.
— А, — она перелезла в Просвещение с ожерельем в виде луны. А Коул передал советнику кулон со звездой Джаспера с диском внутри - записью, которая, как они ожидали, доказала бы, что тест на Чистоту - фальшивка. — И что происходит потом?
Сетон повернулся к системе сигнализации и продолжил с ней возиться.
— Если хочешь, могу достать для тебя копию, — сказал он.
Некоторое время она наблюдала за его работой. Он ушел от ответа. Возможно, он думал, раз Ана родилась среди Чистых, то она инстинктивно отнесется к этому с пренебрежением. Вера, религия, Бог, приметы, мистика - ее учили, что вещи такого рода служат знаками психологической нестабильности. Но она не верила, что все так просто. Не после того как Взгляд Коула стал явью. Не после той ночи, когда она противостояла отцу и странной вибрации, охватившей все ее существо, словно она была частью чего-то большего, наделившего ее своей силой, своей властью, своим совершенством.
— Сила веры — таинственная вещь, — сказал Сетон, словно прочитав ее мысли. Он обернулся к ней. — Во многом вера и делает все возможным.
— Вера?
— Один человек верит, что его поступки изменят мир, и идет к этому. Другой - думает, что ничего не сможет поделать, чтобы изменить мир, и так и поступает; он даже не пытается. Вера…
— А сила веры появляется изнутри или извне?
По лицу Сетона пробежало изумление.
— Возможно, неправильно думать об этих вещах, как совершенно отдельных, — сказал он. Мужчина замолчал, словно обдумывая дальнейшие слова. — В Просвещении есть и те, кто думает, что стихи Тенджери не столько пророчество, сколько руководство к действию, сияющая тропинка через лес, ведущая к единственно-возможному, предпочтительному будущему.
— А что вы думаете?
— Я думаю, у каждого из нас своя судьба, но мы в состоянии на нее повлиять. — Он вручил Ане интерфейс Коула и забрал свой.
Десять минут спустя она наблюдала, как он пробирается через болото, обходя датчики; рассеивающий свет интерфейса мерцающим пузырем освещал дорогу впереди него. На полпути к грунтовой дороге он обернулся и вскинул руку. Ана помахала в ответ.
Однажды Коул сказал, что будущее нигде не прописано. “Но была ли судьба той возможностью? — подумала она. — Которую человек достигает лишь, когда ведет себя к ней?”
***
Возможно от усталости или от того, что она лежала, укрывшись в спальнике Коула рядом с успокаивающей тяжестью его тела, но Ана проспала восемь часов подряд. Без кошмаров. Без черных зомби-глаз. Без Трех мельниц. Она проснулась и увидела Коула, ставившего кипятить болотную воду на газовую плитку, чтобы заварить быстрорастворимый кофе. Судя по всему, он уже разобрал их еду, разделив ее на порции и количество дней. Несмотря на его бесспорное выздоровление, она настояла на осмотре его ран. К ее облегчению порез хорошо заживал, а колено Коула, все еще распухшее, выглядело лучше, чем прошлой ночью. Он заверил ее, что во всем виновата ходьба, все только осложнившая. Это был просто ушиб, которому требовался покой.
На завтрак они выпили жидкий кофе и разделили между собой пачку орешков. Ана перенесла их постельные принадлежности на второй этаж и провела быстрый осмотр башни, настояв на том, чтобы Коул не поднимался по лестнице. На каждом из трех уровней центральную лестничную клетку обвивали деревянные скамьи. Были и туалеты, непригодные из-за отсутствия воды. Помимо принесенной ими еды и тайника под половицами башни здесь не было ничего полезного. Нигде не видно было и тени старой аптечки или пожарного шланга.
Каждые два часа они включали интерфейс Коула с установленной в нем кодировкой и проверяли новости. Коул также хранил у себя интерфейс Смотрителя Домбранта, из которого он вынул “жучок” и оставил выключенным, чтобы его не смогли отследить.
Весь день они делились историями о жизни, которой они жили задолго до знакомства. Коул хотел знать, каково было Ане расти в сельской местности до того, как она попала в Общину; о ее ранних воспоминаниях; кто научил ее играть на пианино; и как она поняла, что она не Чистая. Ана расспросила его о приемных семьях; как он сумел выбраться с Нэтом из приюта; как оказался в Просвещении.
В обед на плите они сварили в кастрюле половину упакованных Лайлой картофелин и моркови. После того, как Коул наполнил обе чашки, он уселся напротив нее на спальный мешок. Из-за опухоли он не мог скрестить ноги, поэтому вытянул их вдоль Аны, встретившись с ней глазами над дымящимся супом.
— М-м-м, — сказала она, пробуя еду. — Он умеет готовить!
Он засмеялся.
— Вполне.
— Как думаешь, насколько хватит топлива?
— Почти на неделю, если будем экономить.
— Сетон сказал, что нам придется пробыть здесь месяц или больше.
Коул усмехнулся.
— Я не против, — он снова улыбнулся. Во всяком случае, это будет целый месяц в убежище вдвоем: без Нэта, обвиняющего Ану во втягивание брата во всякие неприятности, без бывшей подружки, бросающей гневные взгляды и заставляющей ее нервничать, без Министра Клеменс или Лайлы, рассуждающих о судьбе, ангелах и войне. Коул будет только ее.
Она показала на свою шею туда, где у него было тату - пустой черный квадрат.
— Было больно?
— Сделано на совесть.
— Почему квадрат?
— Мне было пятнадцать: у меня, Нэта и Рейчел был выходной. Наша первая совместная вылазка в Город. У нее был день рождения. Она затащила нас в тату-салон, желая, чтобы мы что-нибудь набили. Вроде как акт против внешнего мира. Мне понравился квадрат.
Ана кивнула. В конце концов, возможно, не так просто будет отделаться от Нэта и Рейчел.
— Я ничего у них не заметила, — сказала она.
— “Рейч” у нее на ноге и “Нэт” у брата на руке, — он пожал плечами. — Так, — произнес он. — Расскажи мне о Джаспере.
— Ты хочешь услышать о Джаспере?
— Ага.
От нервов у нее свело живот.
— И что же ты хочешь узнать?
— Как вы с ним познакомились?
— Ну… — Ана уселась поудобнее. — Я переехала в Общину, когда мне исполнилось одиннадцать. Его родители ежегодно устраивали большую рождественскую вечеринку. Мы встречались на ней раз в год, но особо не разговаривали, пока он не вручил мне предложение об обручении. После него Чистые парни и девушки еще не сходятся вместе, пока окончательно не подтвердят согласие на заключение союза.
Ладонями она обняла горячую чашку, вспоминая с каким влюбленным томлением она ждала рождественскую вечеринку Тореллов перед своим пятнадцатилетием. Как она решила не уходить с вечеринки, пока не поговорит с Джаспером и обнаружила его сидящим на черной лестнице в задней части дома с девушкой на класс старше ее, а их руки были связаны шарфом. Она была убита горем. До Коула Джаспер был единственным парнем, который ей нравился.
— Так ты действительно ему нравилась? — уточнил Коул.
— Да, — она подняла глаза. Тяжело было понять, что Коул думал об этом. — Если бы не это, я бы никогда не позволила Джасперу пройти через обручение, стольким пожертвовать ради меня.
Коул улыбнулся, но мышца рядом с его глазом дернулась. Возможно, разговор об их бывших был не такой уж и хорошей идеей. И ей совсем не улыбалось узнать всю подноготную их отношений с Рейчел.
— А Джаспер не пытался… ну, знаешь, когда ты вернулась к нему после свадьбы?
В голове Аны заплясали воспоминания, о которых ей не хотелось думать, особенно перед Коулом. Она опустила голову и принялась изучать свой суп. Перед ее мысленным взором предстала четвертая ночь после свадьбы в особняке Тореллов. Она внезапно проснулась от криков и стенаний Джаспера и прокралась по коридору в его комнату. Ана нежно разбудила его, как делала это теперь каждую ночь. Он широко раскрыл глаза, некоторое время пытаясь понять где находится. Его сбивчивое дыхание стало размеренным. Дрожь в руках пошла на спад.
— Даже когда вы спали? — спросил он. Она пожала плечами. Коул протянул руку и накрутил прядь ее волос на палец. Ей хотелось прекратить разговор, но она чувствовала себя виноватой. Каждое утро, когда Коллегия приходила, чтобы проверить, как она приспосабливается, Ана притворялась, будто они с Джаспером пара. Он без вопросов подыгрывал ей. Вскоре после того, как Коллегия уходила, она тонула в игре на пианино или пару часов проводила в бассейне. Только во время этих ночных визитов ей не приходилось специально выискивать Джаспера ради своих скрытых мотивов. И до сих пор он ничего не требовал.
— Я вспоминаю все больше и больше, — сказал Джаспер. — Помню ночь, когда мы приехали на концерт после нашего обручения. Я бросил тебя. — Он провел пальцем по ее руке. — Но ты все равно пришла за мной.
Грудь Аны сдавило. Неужели в глубине души Джаспер после всей этой лжи, путаницы и предательства думает, что она его любит? Ана хотела встать, но что-то заставило ее остаться. Он имел право знать, что все кончено.