ости у них недостатка не было. Даже те интеллектуалы, которые задумывались, а не окажется ли в конечном счете вхождение в Турецкую империю менее пагубным для греческого народа, нежели его нынешнее состояние разобщенности, бедности и бессилия, искренне включились в подготовку к обороне. Можно было видеть, как все зимние месяцы мужчины и женщины, ободряемые самим императором, ремонтировали стены и расчищали рвы.
Все находившееся в городе оружие собрали в одном месте, чтобы раздавать его тем, кому оно будет нужнее всего. Был создан фонд для чрезвычайных расходов, куда вносили деньги не только государство, но и церкви с монастырями и частные лица. В городе еще оставались значительные богатства, и кое-кому из итальянцев казалось, что некоторые греки могли бы раскошелиться и щедрее. Но в действительности требовались не столько деньги, сколько люди, вооружения и продовольствие, а на деньги купить их теперь было нельзя[37].
Император сделал все, что было в его силах. Осенью 1452 года в Италию отправились послы умолять как можно быстрее прислать помощь. Встретили их неприветливо. В Венецию отправилось новое посольство, но 16 ноября сенат ответил лишь, что все до глубины души потрясены и подавлены вестями с Востока и, если папа и другие державы что-либо предпримут, Венеция охотно к ним присоединится. Венецианцы еще не узнали о том, что случилось с галерой Риццо неделей раньше, но даже и эта новость и неотложные депеши из венецианской колонии в Константинополе не заставили их предпринять какие-либо конкретные шаги. В том же месяце отправили посла в Геную, и там ему обещали предоставить один корабль, а за дальнейшей помощью правительство рекомендовало обратиться к королю Франции и Флорентийской республике. Король Альфонсо Арагонский дал еще более расплывчатые обещания, однако разрешил византийским послам собрать на Сицилии пшеницу и другое продовольствие для доставки в Константинополь. Они как раз занимались этим, когда началась осада, и больше уж им никогда не привелось увидеть родной земли. Папа Николай и хотел бы помочь, но не желал брать на себя слишком больших обязательств, пока не был уверен в том, что церковная уния в самом деле состоится, да и без венецианцев он мало что мог поделать. Кроме того, его больше заботил мятеж в Риме, разразившийся в январе 1453 года. Пока город не усмирен, папа не мог и помыслить о ведении военных действий за границей.
Письма, которыми обменивались между собою Рим и Венеция, невозможно читать без боли в сердце. Венецианцы никак не могли забыть, что курия все еще должна им деньги за аренду галер в 1444 году; а папа не был уверен в доброй воле венецианцев. Лишь 19 февраля 1453 года венецианский сенат, получив последние известия с Востока, проголосовал за то, чтобы незамедлительно отправить в Константинополь два транспорта, каждый с четырьмя сотнями человек на борту, и распорядиться о том, чтобы пятнадцать галер, которые в тот момент переоснащались, последовали за ними сразу же, как будут готовы. Пять дней спустя сенат принял декрет, вводивший особые налоги с купцов, торговавших в Леванте, на оплату расходов на эту флотилию. В тот же день были отправлены письма папе, императору Запада и королям Венгрии и Арагона, где говорилось, что без скорейшей помощи Константинополь обречен. Однако 2 марта сенат все еще обсуждал организацию флотилии. Было решено назначить ее командующим Альвизо Лонго, однако верховное командование отдать капитан-генералу моря[38] Джакомо Лоредану. Через неделю в сенате прошла еще одна резолюция с призывом не медлить. Но дни проходили, а ничего не делалось. В начале апреля наконец-то пришли письма из Рима о том, что папа собирается послать на Восток пять галер. Ответ из Венеции, датированный 10 апреля, поздравлял кардиналов с этим решением, но напоминал им, что еще не уплачены долги предыдущего папы. Также в нем говорилось, что, по последним сведениям из Константинополя, теперь там острее не хватает продовольствия, чем людей, и напоминалось Риму – слишком запоздало, – что корабли должны войти в Дарданеллы до 31 марта, поскольку затем поднимается северный ветер, затрудняющий плавание по проливу. Отбытие венецианской флотилии наконец-то было назначено на 17 апреля, но потом начались новые отсрочки и промедления. Когда в конце концов корабли вышли из Венеции, Константинополь уже две недели находился в осаде.
Все эти задержки искренне заботили папу Николая. Он уже купил за свой счет груз оружия и провианта и отправил его в Константинополь на трех генуэзских кораблях, которые отплыли примерно в конце марта.
Никакое другое правительство не прислушалось к зову императора. В надежде склонить генуэзских купцов к тому, чтобы они доставляли продовольствие в город, он объявил, что ввозимые товары не будут облагаться пошлинами. Но это ни к чему не привело. Генуэзские власти упорно придерживались политики уклончивого нейтралитета. Оставалась надежда, что великий христианский воитель Янош Хуньяди, венгерский регент, воспользуется ситуацией, когда турки практически убрали солдат с границы на Дунае. Но венгры были ослаблены своими бедами в конце правления Мурада, да и сам Хуньяди находился в трудном положении в связи тем, что его подопечный – король Владислав V – 14 февраля стал совершеннолетним и отказался от его руководства. Ни один православный государь тоже не мог прийти на подмогу[39]. Великий князь Руси был слишком далеко, и его одолевали собственные проблемы; к нему тщетно взывали о помощи. Кроме того, Русь глубоко возмутило провозглашение церковной унии. Правители Молдавии Петр III и Александр II перессорились друг с другом. Господарь Валахии Владислав II был вассалом султана и, разумеется, не стал бы выступать против него без содействия Венгрии. Сербский деспот Георгий оказался еще более исполнительным вассалом и даже прислал контингент своих солдат в войско Мехмеда. Они храбро сражались под началом своего сюзерена, хотя, возможно, и сострадали единоверцам в Константинополе[40]. Скандербег в Албании по-прежнему оставался шипом в боку султана. Но у него были плохие отношения с венецианцами, а турки настраивали соперников против него. Сеньорам островов Эгейского моря и родосским рыцарям-иоаннитам не хватало сил, чтобы вмешаться, разве что в составе какой-то широкой коалиции. Деспотов Мореи сдерживали войска Турахан-бея. Грузинский царь и трапезундский император были вынуждены все силы бросить на защиту собственных границ. Анатолийские эмиры при всей своей ненависти к султану слишком хорошо ощутили на себе его могущество, чтобы так скоро опять восстать против.
Тем не менее, хотя правительства самоустранились, нашлись люди, готовые сражаться за христианскую веру в Константинополе. Местная венецианская колония безоговорочно поддержала императора. На собрании в присутствии Константина и его совета, а также кардинала Исидора венецианский байло[41] Джироламо Минотто обязался всемерно участвовать в обороне и позаботиться о том, чтобы ни одно венецианское судно не покинуло гавань без разрешения. Также он гарантировал отправку флотилии из Венеции и направил туда депешу с требованием срочной помощи. Два венецианских капитана торговых кораблей, Габриэле Тревизано и Альвизе Дьедо, чьи корабли стали на якорь в Золотом Роге по возвращении из черноморского плавания, обещали остаться, чтобы участвовать в сопротивлении. В целом шесть венецианских судов и три из венецианской колонии на Крите были оставлены в гавани с согласия их капитанов и превращены в военные корабли «во славу Божью и ради чести всего христианского мира», как гордо сказал Тревизано императору. Среди венецианцев, поклявшихся защищать великий город, который их предки разграбили два с половиной столетия назад, оказалось немало тех, кто носил самые прославленные имена республики: Комаро, Мочениго, Контарини и Веньер. Все они войдут в почетный список погибших, составленный их соотечественником, моряком-хирургом Николо Барбаро, чей неприукрашенный дневник, пожалуй, содержит самый честный рассказ об осаде.
Эти венецианцы предложили свои услуги, потому что случайно оказались в Константинополе, когда началась война, и гордость и благородство помешали им сбежать. Но были и такие генуэзцы, которые, испытывая стыд из-за трусости своего правительства, добровольно прибыли из Италии воевать за христианство. Среди них были Маурицио Каттанео, два брата ди Лангаско, Джеронимо и Леонардо, и трое братьев Боккиарди, Паоло, Антонио и Троило, которые снарядили и доставили за свой счет небольшой отряд солдат. 29 января 1453 года горожан ободрила новость о прибытии знаменитого генуэзского кондотьера Джованни Джустиниани Лонго, молодцеватого мужчины, принадлежавшего к одной из знатнейших фамилий республики, и родственнику влиятельного дома Дориа. С собой он привел семьсот хорошо вооруженных солдат, четыреста из которых нанял в Генуе и триста – на Хиосе и Родосе. Император принял его с радостью и предложил ему стать господином Лемноса, если удастся прогнать турок. Джустиниани был известен как опытный защитник городов, обнесенных крепостными стенами, поэтому его сразу же назначили командовать обороной всех стен, проходивших по суше. Он не стал зря терять времени и тотчас же приступил к исполнению обязанностей, тщательно осмотрел все стены и укрепил их в тех местах, где счел необходимым. Хотя венецианцев было трудно уговорить трудиться рядом с генуэзцем, такова была сила его личности, что они добровольно согласились работать под его началом. По просьбе Джустиниани Тревизано вновь открыл и расчистил ров, который шел от Золотого Рога вдоль Влахернских стен, пока местность не начинала повышаться. Многие горожане из Перы присоединились к обороне, поскольку, как писал позднее их подеста, были уверены, что крах Константинополя будет означать и гибель их колонии.