ежное полицейское сопровождение, которое позаботилось о том, чтобы защитить от разорения их церкви, а может быть, и дома. Так и получилось, что турки не тронули церкви в Петрионе, где рыбаки добровольно открыли ворота, и в соседнем квартале Фанар; как и церкви по всей Псамафии и Студиону у Мраморного моря, где обороняющиеся сразу же сдались матросам Хамзы-бея. Кроме того, и в этом нет никаких сомнений, именно горожане этих районов смогли собрать деньги на выкуп множества соотечественников из других, менее удачливых местностей. Если бы их опустошили, неоткуда было бы взять денег на выкуп пленников.
Еще более примечателен тот факт, что великий собор Святых Апостолов, второй по величине и славе храм в городе, пережил дни грабежа с нетронутой сокровищницей. Он находился недалеко от главной улицы, ведущей от Харисийских ворот; и бесчисленные толпы турецких солдат должны были пройти мимо него. Видимо, султан уже решил, что оставит его своим христианским подданным, отняв у них собор Святой Софии, и потому сразу же послал стражу для его защиты.
Позднее султаны будут не так снисходительными к христианам; и те шаг за шагом лишатся всех своих церквей. Но Мехмед Завоеватель, одержав свою победу, хотел показать, что считает и греков, равно как и турок, своими верными подданными. Христианская империя погибла; но он считал себя наследником ее императоров и как таковой помнил о своих обязанностях.
Первой среди этих обязанностей было позаботиться о благополучии православной церкви. Мехмед был в курсе ее трудностей последних лет и теперь мог полностью вникнуть во все детали. Он узнал, что сторонник унии патриарх Григорий Мамма бежал из Константинополя в 1451 году и что, по общему мнению греков, он таким образом лишился своего сана. Предстояло выбрать ей нового патриарха, и было очевидно, что есть только одна подходящая кандидатура, и это почтенный лидер противников церковной унии, ученый Георгий, или Геннадий, Схоларий.
Когда город пал, Георгий Схоларий сидел у себя в келье в монастыре Пантократора. Его большая трехчастная церковь сразу же привлекла к себе внимание грабительских орд. Пока одни из них опустошали монастырские здания, другие согнали монахов, чтобы продать их в рабство. Когда султан велел доставить Георгия пред свои очи, его не смогли найти. В конце концов выяснилось, что его купил богатый адрианопольский турок; того и впечатлило, и несколько смутило приобретение столь уважаемого и ученого раба, и он относился к Схоларию со всяческим почтением. Об этом доложили султану, и несколько дней спустя к хозяину в дом явились посланцы, чтобы препроводить Схолария в Константинополь.
Мехмед уже обдумал в общих чертах свою политику по отношению к греческим подданным. Они образуют милет, самоуправляемую общину в рамках империи под руководством своего религиозного главы – патриарха, который будет отвечать за них перед султаном. После недолгого обсуждения Георгий Схоларий согласился стать патриархом. Всех епископов, которых удалось отыскать поблизости, собрали и сформировали из них святой синод, и по просьбе султана они официально избрали Георгия под монашеским именем Геннадий на патриарший престол. Скорее всего, это произошло еще до отъезда султана из Константинополя в конце июня, но точные даты неизвестны. По всей видимости, прошло несколько месяцев до официальной интронизации Геннадия. Церемония состоялась, вероятно, 6 января 1454 года. Она проходила по византийскому образцу. Султан в роли императора принял нового патриарха на аудиенции и передал ему знаки сана, облачение, посох и нагрудный крест. Старый крест сгинул неизвестно где: либо пропал при разграблении города, либо его увез в Рим бывший патриарх Григорий Мамма, так что султан самолично вручил новому патриарху великолепный крест. Однако пришлось сочинить формулу, которую произнес султан. Она гласила: «Будь патриархом, и да сопутствует тебе удача и наша милость, и пользуйся всеми вольностями, которыми владели патриархи до тебя». Затем новоиспеченный патриарх сел на прекрасного скакуна, подаренного султаном, и направился в церковь Святых Апостолов – свою новую патриаршую церковь взамен превращенной в мечеть Святой Софии. Там, по старинному обычаю, его интронизацию провел митрополит Гераклейский. Затем он обошел город с крестным ходом, вернулся и поселился неподалеку от церкви Святых Апостолов.
Тем временем султан и патриарх совместно разработали новый устав для греческого милета. По словам Сфрандзи, который, вероятно, узнал обо всем, еще находясь в плену, Мехмед дал Геннадию писаную грамоту, где обещал ему личную неприкосновенность, освобождение от налогов, полную гарантию от низложения, полную свободу передвижения и право передавать эти привилегии преемникам навечно; аналогичные привилегии получили и главные митрополиты и сановники церкви, которые сформировали святейший синод. У нас нет причин сомневаться в этих словах, хотя обещанные гарантии от низложения, естественно, не отменяли права синода снять патриарха по причине неканоничности его избрания – такое часто случалось в византийские времена. Патриаршие летописцы следующего века утверждали, что в другом писаном документе султан обещал Геннадию признать законными все церковные обряды, связанные с заключением брака и похоронами, разрешить православным праздновать Пасху и свободно передвигаться в течение трех пасхальных дней, а также больше не обращать церкви в мечети. Право церкви управлять христианской общиной, по-видимому, считалось само собой разумеющимся, если судить по более поздним бератам[93] турецких властей, подтверждавшим избрание епископов и излагавшим их обязанности. Церковные суды были наделены полномочиями рассматривать любые тяжбы между православными, связанные с церковными делами, в том числе по вопросам брака и развода, завещаний и опекунства над малолетними. Учрежденные патриархом светские суды рассматривали остальные гражданские дела между православными. Турецкие суды занимались лишь уголовными преступлениями и делами, в которых были замешаны мусульмане. Налоги, которые греческая община должна была уплачивать государству, церковь сама не собирала. Это была обязанность местного головы. Однако от церкви могли потребовать, чтобы она пригрозила отлучением и другими духовными карами тем христианам, кто уклонялся от уплаты налогов или иными способами не подчинялся государственным порядкам. Духовенство освобождалось от налогов, хотя могло вносить деньги само – номинально добровольно. Из христиан только священнослужителям разрешалось отращивать бороду, и все христиане должны были носить платье, отличное от мусульманского, и всем запрещалось владеть оружием. У них и дальше продолжали отбирать детей для янычарского корпуса.
Таковы в общих чертах были условия, которых могли ожидать от мусульманских захватчиков христианские общины. Но константинопольские греки получили одну особую уступку. Жалкие мелкие посольства, которые поспешили к султану с ключами от своих кварталов, пока он выжидал перед тем, как войти в захваченный город, были вознаграждены за свою предприимчивость. Официально победитель, по-видимому, лишь потребовал превратить в мечеть Софийский собор. Во всех местах, за исключением взятых под защиту районов Петрион, Фанар, Студион и Псамафия, христиане потеряли свои церкви. Почти все они были дочиста разграблены и осквернены, а кварталы, где они стояли, подверглись разорению. Бессмысленно было пытаться их восстановить и освятить заново, даже если бы христианам это и разрешили. Оставшегося числа церквей было вполне достаточно, оно даже превысило надежды оптимистов и позднее озадачивало турецких законоведов, которые никак не могли понять, почему в городе, взятом штурмом, побежденным вообще оставили хоть какие-то святыни.
Такое положение дел устраивало султана-победителя, ибо он решил поселить в этих кварталах своих греческих подданных в Константинополе, а им нужны были дома для отправления богослужений. Но шло время, и его решения были забыты. Одну за другой у христиан забирали старые церкви и превращали в мечети, пока к XVIII веку у них не осталось всего три храма византийских времен: церковь Святой Марии Монгольской, сохраненная особым декретом завоевателя для его любимого архитектора Христодула Грека, и две часовенки, такие маленькие, что их просто не заметили, – Святого Дмитрия Канаву и Святого Георгия Кипарисского. В остальных местах христиане ходили в новые церкви неприметного вида, который не оскорблял глаз победоносных мусульман.
Сам патриарх Геннадий положил этому начало. Церковь Святых Апостолов, отданная ему Мехмедом, нуждалась в ремонте, и привести ее в порядок стоило бы больших денег, если бы христианам, конечно, разрешили отстроить столь великолепное сооружение. Район, где она стояла, заселили турки, которых возмущало ее присутствие. Потом, вероятно летом 1454 года, во дворе церкви нашли труп некого турка. Разумеется, его туда подложили, но эта находка дала туркам предлог поднять громкий ропот. Геннадий осмотрительно попросил разрешения перенести свою резиденцию в другое место. Собрав все хранившиеся в церкви сокровища и реликвии, он перевез их в квартал Фанар, в церковь Богородицы Паммакаристы (Всеблаженной) при женском монастыре. Монахинь переселили в здания, примыкавшие к расположенной неподалеку церкви Святого Иоанна в Трулло; а Геннадий со своим штатом переехал в монастырь. Паммакариста оставалась патриаршей церковью более века. Туда султан-победитель приезжал навестить своего друга Геннадия, к которому со временем проникся большим уважением. Он не входил в саму церковь из опасений, как бы ревностные мусульмане потом не использовали это как предлог, чтобы отнять церковь, и с Геннадием они беседовали в боковой часовне, чья изысканная мозаика ныне снова открыта взорам всего мира. Они обсуждали политику и религию, и по просьбе султана Геннадий составил для него краткий и миролюбивый трактат, в котором разъяснял и оправдывал те пункты, по которым христианское вероучение отличается от исламского. Но вся дипломатичность султана пошла прахом. В 1586 году его потомок Мурад III присвоил церковь и превратил ее в мечеть.