Свежий воздух дворцового сада значительно подбодрил его величество и вернул ему силы, после чего Мурад объявил, что отправляется на покой, и велел главному евнуху привести в его покои Ребекку. Однако Мустафа явился с прелестной венецианкой, наложницей, которую Мурад до сих пор ни разу не познал.
– В чем дело, Мустафа? – рассердился Мурад, увидев вместо Ребекки какую-то новую наложницу, – как ты посмел ослушаться меня?
– Ваше величество, у Ребекки сегодня проблемы , связанные с её положением, – объяснил евнух.
– Это не значит, что ты должен своевольничать, – сказал султан, который опять почувствовал себя неважно, – отправляйтесь все вон! Я никого не хочу видеть!
Мустафа и венецианка поспешно удалились, а Мурад в одиночестве улёгся спать.
В ту ночь над Адрианополем бушевало ненастье. Казалось, природа решила разорвать небо над городом. Мурад лежал сильно встревоженный непогодой и никак не мог заснуть. В конце концов, это ему с трудом удалось. Во сне он увидел, как молния, ударившись о землю, разрезала её пополам, образовав страшную, глубокую впадину. Мощный водоворот, налетевший на Мурада, погнал его в эту земную расщелину. Султан падал туда с огромной скоростью, безвозвратно уходя в глубокие недра. Тут он в ужасе проснулся и сильно закричал. Постельничьи слуги, встревоженные столь ранним подъёмом хозяина, быстро вбежали и принялись его одевать. Как обычно, в самом конце процедуры они положили в его правый карман золотые монеты, а в левый серебряные. Обычно эти деньги султан в течение дня должен был раздать своим подданным, а оставшиеся в кармане монеты доставались тому постельничьему, который его раздевал на ночь.
Одевшись, Мурад, желая лично удостовериться в благополучии Ребекки, направился в женскую половину дворца. Раннее зимнее утро едва занялось солнечным светом. В длинном и холодном коридоре гарема было пустынно. Тут султан почувствовал, что правая нога онемела и не подчиняется его воле. Мурада всегда приводило в ярость чьё-либо неповиновение, а теперь его собственное тело шло супротив его желанию. Нога настолько ослабла, что уже не способна была его удержать. Сильная головная боль подобно молнии, увиденной во сне, вонзилась в его затылок. Султан прислонился к стене и, теряя сознание, со стоном упал без чувств. На шум от падения сбежались евнухи и унесли едва дышащее тело хозяина обратно в спальню.
Через некоторое время дворцовый эким в присутствии великого везиря и главного евнуха закрыл глаза уже мёртвому Мураду и поспешно удалился. Медицина тех времён была практически бессильна перед таким грозным недугом, как кровоизлияние в мозг.
Халал стоял в полной растерянности. Неожиданная смерть повелителя повергла его в замешательство. Все знали о его натянутых отношениях с наследником, и потому предполагалось, что Халал при новом султане должен будет покинуть свой высокий пост. Такие же смешанные чувства были в душе у главного евнуха Мустафы, ибо Мехмед имел право иметь свой собственным гарем со своими доверенными евнухами. Первым пришёл в себя Халал.
– Мы – пока единственные , кто знает о смерти Мурада, и надо воспользоваться этим.
– Что ты хочешь предпринять?– заинтересовался главный евнух.
– Наследник престола очень молод и без нашей поддержки не сможет вступить на престол.
Тем более что он не пользуется достаточным авторитетом среди янычар и их командиров.
– Тем не менее он тот наследник престола, которого выдвинул его покойный отец, – пропищал евнух, – это воля великого Мурада.
– Ты прав. Но скажи мне, в каком документе сказано об этом? Покойный Мурад не успел письменно зафиксировать своё желание, и потому любой другой его отпрыск вправе претендовать на престол.
– Да, но все знают, что Мурад прочил именно Мехмеда в наследники.
– А если перед смертью он изменил свою волю и назначил наследником совсем другого? – многозначительно произнёс Халал.
Главный евнух понимающе посмотрел на него и произнёс:
– Но при его смерти никто не присутствовал.
– Вот именно, что никто, – сказал Халал и добавил медленно, после некоторой паузы, – никто, кроме нас. Мы – единственные, кто увидел, как он отдал душу Аллаху, и только мы вправе провозгласить его последнюю волю. Кто посмеет сказать, что это не так? Никто.
– И какой же она, по-твоему, будет, эта последняя воля?
– Надо немедленно послать Мехмеду письмо от нашего имени о кончине его отца, где следует отметить, что перед смертью он указал нам его имя, и что именно нам поручено провозгласить его новым султаном. Этим мы с первого дня поставим молодого царевича в зависимость, и он тотчас поймёт, что без нашей поддержки ему не сесть на престол.
– А если он уже после своей коронации забудет про нас или ещё хуже – захочет избавиться от нашего присутствия?
– Не беспокойся. У меня и на этот случай припасено надёжное средство, – с уверенностью в голосе произнёс Халал.
Главный евнух с уважением посмотрел на великого везиря. Он даже не рискнул спросить, что же тот задумал на будущее, ибо твёрдо знал, что такого искушённого и проницательного политика, как Халал ещё не существовало в Османском государстве, и потому можно было полностью довериться его прозорливости.
Халал велел позвать дворцового ншанджи. Тот быстро явился с готовым пером и бумагой. Везирь вновь отметил наличие нарядного кафтана на чиновнике.
«Либо этот человек страшный щёголь, либо его отец- самый лучший портной в столице. А то откуда у него такая любовь к новым нарядам?» – подумал про себя Халал и произнёс уже в слух: – Как зовут тебя?
Ншанджи, имя которого никогда никого не интересовало, очень удивился этому вопросу. Обычно на него обращали не больше внимания, чем на перо и бумагу, с которыми он являлся.
– Меня зовут Аллаэтдин, мой господин, – ответил ншанджи с поклоном.
– Откуда ты родом? – не унимался Халал.
– Мой отец родился в этом городе, а моя мать родом из Константинополя.
– И значит, образование ты получил в университете Константинополя, где сейчас проживает семья твоей матери? – без тени сомнения спросил Халал, правильно решив, что ншанджи наполовину турок, наполовину грек.
– Именно так, мой господин,– ответил Аллаэтдин, оценив проницательность великого везиря.
– Ладно, приготовься писать послание наследнику, – завершил дознание Халал и начал диктовать письмо:
«Огромное горе свалилось на всех нас. Наш великий повелитель и господин, величественный султан рода османов, великий Мурад сегодня утром вознёсся к Аллаху. Перед смертью он успел сказать нам – великому везирю паше Халалу и главному евнуху своего дворца Мустафе -имя того, кто достоин будет заменить его и стать султаном государства османов. Его имя Мехмед – сын Мурада Второго. Покойный султан, да будет вечно благословенно имя его, также поручил нам торжественно препроводить вышеуказанного наследника на престол и короновать его со всеми почестями и традициями. Поспеши же, достойный наследник, в столицу, дабы вскорости мы смогли бы исполнить последнюю волю твоего покойного отца».
Халал закончил диктовать и посмотрел на главного евнуха, который всё это время одобрительно кивал головой в знак своего согласия. После такого письма Мехмеду некуда было от них деваться, ибо они вдвоём должны усадить его на османский престол, и он на всю жизнь оставался им обязан.
–
Немедленно послать это письмо с гонцом царевичу Мехмеду!– приказал Халал.
Ншанджи с поклоном удалился к себе, а затем, как и в прошлый раз, переписал всё содержимое послания на другую бумагу, передал оригинал письма гонцу и спешно покинул дворец.
Он быстро зашагал в сторону большого каменного моста через реку Марицу, в сторону греческой таверны.
Хозяин таверны старик Сократ, проснувшись рано утром, зашагал на кухню и первым делом растопил печь. Его дочь Ирина и племянница Елена пока спали в мягких постелях.
– Эй, сони! Вставайте, пора печь пахлаву!– позвал он своих девчат.
Ирина и Елена, зевая и потирая заспанные глаза, нехотя прошагали на кухню.
Грек Сократ был мужчиной пожилого возраста с седой бородкой и с добрыми, живыми глазами. Соседи его любили и уважали, ибо он умел хорошо врачевать целебными травами и всегда охотно помогал всем.
Старик оделся и вышел во двор. Свежий утренний воздух уходящей зимы взбодрил его.Но надвигавшиеся серые тучи не предвещали хорошей погоды. Тут он увидел, что его сосед Ибрагим тоже встал пораньше и недовольно рассматривает свинцовое небо.
– Ей, Ибрагим, чего тебе не спится? Ходишь с утра, хмуришься на погоду.
Ибрагим, приземистый хромой турок, заковылял в сторону своего соседа.
– Не могу спать, Сократ. С утра нога разболелась.
Ибрагиму жутко не повезло. Он умудрился упасть в глубокую выгребную яму нужника, которую сам же соорудил в дальнем углу своего двора. При падении он сломал ногу и потом долго лежал обездвиженный в испражнениях, пока его сыновья не вытащили оттуда. Сократ, который славился на всю округу как эким, взялся за исцеление соседа. Зная много старинных рецептов, в основном состоящих из лекарственных трав, старик быстро поставил Ибрагима на ноги. За это тот его просто боготворил.
– Нога разболелась или в нужник идёшь? – с иронией переспросил Сократ.
– Что ты, что ты! С тех пор я обхожу этот проклятый нужник стороной.
– А куда же ты идёшь, когда прихватит?
– К овцам. Там хоть и неудобно, зато ямы нет.
– К овцам? – захохотал Сократ, – это интересно.
– Зря смеёшься, – с обидой отмахнулся скотник и добавил уже с деловым тоном, – лучше продай мне своё заведение. Я хорошо заплачу.
– Зачем тебе моё заведение? – спросил Сократ, давясь от смеха, – уж не собираешься ли ты устроить там большой общий нужник?
– Эх ты… Я же серьёзно.
– Ну ладно, ладно. Как только захочу продать, непременно сообщу тебе об этом, – уже без смеха сказал Сократ и пошёл в свою таверну.
Это было уютное заведение, где всегда можно было вкусно подкрепиться блюдами греческой и восточной кухни, а также отведать великолепную свежеиспечённую пахлаву. Совсем недавно в таверне научились варить кофейный напиток, который только входил в моду. Помимо этого, здесь был постоялый двор для заезжих гостей.