– Мы надеемся, что Венеция как и прежде будет пользоваться всеми торговыми привилегиями, какие были у нее при царствовании великого султана Мурада Второго, да будет благословенно имя его, – начал сразу с самого насущного вопроса архиепископ.
Молодой султан, довольный списком даров, преподнесённых венецианцами, ответил словами из Корана:
– Кто приходит с добром, тому станется ещё лучше. А кто приходит с дурным, его лик будет повергнут в огонь.
Венецианцы облегчённо вздохнули. Сказанное они восприняли буквально. Многие из них хорошо понимали арабский язык и знали эти строчки из священной книги мусульман.
– Наши страны поклоняются различным богам, однако ничто так не сближает людей, как торговля, и я надеюсь, что впредь между Османским государством и Венецией не будет проблем в этой сфере, – желая связать религию с процветанием сказал архиепископ.
– Различия в наших религиях не дают основания для непонимания друг друга. Ведь, как сказал поэт: бог каждого человека –это его совесть, – произнёс Мехмед, процитировав слова Менандра на хорошем греческом языке.
Послы явно не ожидали такого проявления эрудиции у молодого султана. С виду заносчивый и самодовольный, Мехмед не был похож на интеллектуала.
– Приятно осознавать, что новый султан османов обладает недюжинными знаниями. С высокообразованным правителем его соседям доступнее общаться, – льстиво высказался посол.
– Человек не рождается со знаниями. Он их познаёт в течение всей своей жизни. И эти познания он должен правильно использовать. Как говорил римский император Клавдий: «Не говори всегда, что знаешь, но знай всегда, что говоришь».
Последнее изречение Мехмед сказал уже на латыни, чем буквально поразил всех окружающих венецианцев.
– Его величество для своих лет очень мудр и одновременно доступен в общении, – не прекращал льстить султану лукавый Джакопо.
– В вашем писании очень хорошо сказано: « Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби».
Знание Библии молодым мусульманским правителем сильно удивило не только католического архиепископа, но и всех остальных присутствующих. Мехмед знал, что с подачи венецианцев завтра вся Европа будет говорить о том, что молодой, неизвестный никому султан османов обладает не меньшей эрудицией, чем любой западный монарх. Он специально для этого блеснул своим хорошим образованием и знанием нескольких языков.
После такой высокоинтеллектуальной беседы взгляд Мехмеда упал на одну из принесённых в дар картин. Это было произведение венецианского художника Джентиле Беллини, изображающее иссечение головы Иоанна Крестителя. Султан подошёл и стал внимательно в неё всматриваться. В области изящных исскуств он не был так искушён, как в лингвистике и риторике. Его радушное настроение сразу же испортилось. Он повернулся к венецианцам и сказал:
– Это картина нарисована неверно. Здесь мёртвая голова выглядит, будто живая. Сразу видно, что художник никогда не видел её отрубленной. И вы тоже никогда не видели, раз подарили мне эту картину.
Посланники Венеции стояли в замешательстве, не смея проронить ни слова. Человек, который только что вёл высокообразованную беседу, вдруг в одночасье снизошёл до уровня базарного мясника.
Мехмеда ещё больше стало раздражать молчание венецианцев, и он сказал уже со злостью в голосе:
– Сейчас я вам покажу, какой должна быть отрубленная голова.
Он обернулся и, увидев отрешённое лицо чауша, который недавно утопил младенца, приказал своим янычарам:
– Немедленно отрубите ему голову и сейчас же покажите гостям.
В зале пронёсся вздох ужаса. Чауш, который ещё не пришёл в себя от недавно пережитого детоубийства, не совсем понял, что должно с ним произойти. Пока он соображал, двое янычар схватили несчастного и потащили в соседнюю комнату. Через минуту оттуда послышался глухой удар, похожий на тот, который так часто раздаётся в мясных лавках. Ещё через мгновение в зал зашёл янычар с истекающей кровью отрубленной головой чауша, который совсем недавно стоял живой рядом со всеми.
– Смотрите, какой должна быть мёртвая голова!– обратился Мехмед к посланникам, которые остолбенели от ужаса и едва держались на ногах.
Султану доставляло огромное удовольствие лицезреть их перекошенные от страха лица. То благоприятное впечатление, которое он оставил на них, после этого кровавого поступка полностью улетучилось. Они поняли, что перед ними стоит достойный потомок своих полудиких предков. К великому сожалению, Османское государство, хоть и перешагнуло на территорию Европы, однако по своей сути оставалась по-азиатски варварской.
После того как послы Венеции удалились, Мехмед, вспомнив свои насущные проблемы, вновь обратился к главному евнуху:
– Какие ещё остались потомки у моего отца?
– Потомков более не существует, мой повелитель,– ответил евнух с чувством до конца исполненного долга.
– Живых, да. А есть ли, которые ещё находятся в утробе своих матерей и через некоторое время родятся на свет?
– Ты хочешь сказать, нет ли среди наложниц великого Мурада, царство ему небесное, беременных его семенем?– спросил Мустафа.
– Именно так.
– Есть, мой повелитель. Еврейка по имени Гёзал находится на пятом месяце беременности.
– Более никто, ты уверен?
– Никто. Уверен точно.
– Хорошо. Тебе придётся умертвить эту Гёзал тоже. Ведь ребёнок, рождённый ею через четыре месяца, будет считаться потомком Мурада.
– Слушаюсь, мой повелитель. Все будет непременно исполнено, – ответил Мустафа и посмотрел на великого везиря, который присутствовал при их беседе.
Султан удалился в свои покои, оставив их наедине.
Халал смотрел из окна на приятно греющее солнышко.
Короткая фракийская зима близилась к концу, и приближающаяся весна всё сильнее напоминала о себе, постоянно удлиняя световой день. Настроение от этого у людей повышалось, в сердца вселялся оптимизм, отношения становились добрее. Так было всегда, вне зависимости от того, в какое время жили люди и к какой нации они принадлежали. Человек – дитя природы, был всегда подчинён её законам, и никакие самодержцы и властолюбцы не могли отменить простые человеческие радости.
– Молодой султан очень жесток и резок, – наконец заговорил великий везирь, – хотя, с другой стороны, страх – это тот инструмент, которым обязан пользоваться любой монарх.
– Ну и перепугались же эти послы из Венеции. Точно, наложили под себя, – кисло захихикал главный евнух.
– Уничтожить всех потенциальных соперников, живых и ещё не родившихся – это верный путь к упрочению самодержавной власти, – продолжал Халал, не обращая внимания на злорадство Мустафы, – здесь не обошлось без предварительной указки его отца. Он тоже был в молодые годы одержим властолюбием, благодаря чему сумел остановить распад государства и восстановить его единство, поставив конец междоусобицам.
Халал, продолжая умиляться солнечными лучами, вдруг неожиданно спросил:
– Как же ты намерен умерщвить эту беременную еврейку?
– Засуну в мешок и сброшу с большого каменного моста в Марицу. Вот и все дела, – спокойно, равнодушным тоном ответил евнух, будто речь шла об умерщвлении щенка, а не беременной женщины.
Было видно, что исполнять подобного рода указания для него не впервой. Халал посмотрел на придворного евнуха пронизывающим взглядом и, опять повернувшись к окну, легко щурясь от солнца, тихо проговорил:
– Подойди поближе и слушай меня внимательно. Мы сегодня же отправим еврейку в другое место, под другим именем. У неё родится ребёнок, и если это будет сын, то это будет сын самого Мурада. Этот отпрыск сможет нам пригодиться в любую минуту . Ты меня понял?
– А если это будет дочь?
– Ничего страшного. Пусть родится ещё одна такая же красавица, как её мать. И нарожает потом ещё целую кучу красавцев для нас. От этого наше государство только выиграет.
– А как же высочайшее повеление султана? Ведь если он проведает обо всём, не снести мне головы.
– Не беспокойся, не проведает. Ты засунешь в мешок любую другую не угодную тебе наложницу и утопишь её вместо Гёзал.
Теперь уже призадумался главный евнух. Он привык беспрекословно выполнять приказы султанов, однако сказанное дальновидным великим везирем также вызывало в нём уважение, ибо оно оказывалось пророческим. И потом, кто знает, сможет ли остаться на престоле этот непредсказуемый и неискушённый в государственных делах юноша, которому ещё так далеко до мудрости великого Халала.
– Куда же мы спрячем эту еврейку? – невольно подчиняясь везирю спросил Мустафа.
Не отвечая на его вопрос, Халал велел позвать Армана-дворцового чауша. Тот тотчас явился.
– Властью, данной мне султаном, с сегодняшнего дня я назначаю тебя военным комендантом в городе Фессалоники, – приказал везирь опешившему Арману, – соответствующую бумагу с моей подписью ты получишь у ншанджи. А теперь слушай меня и не повторяй никогда то, что я тебе скажу сейчас.
Халал приблизился к новоиспечённому коменданту Фессалоник и почти прошептал ему на ухо:
– Ты возмёшь туда с собой в жёны одну из наложниц покойного султана. Не удивляйся, если она через несколько месяцев родит ребёнка. Это будет ребёнок великого Мурада, но об этом, кроме тебя, никто не должен знать, ибо ты вырастишь его, как своё родное дитя.
Арман, изумлённый всем происходящим, смотрел на своего покровителя, который за несколько минут превратил его, обыкновенного чауша, в большого военного начальника и вдобавок обзавёл женой и ребёнком в скорой перспективе. Это походило на какой-то неправдоподобный сон.
– Ступай. И упаси тебя Аллах проговориться об этом когда-нибудь!
Всё ещё сильно удивлённый, уже бывший чауш поспешно удалился.
– Ты должен сегодня же приготовить Гёзал к отъезду, а ночью выкинешь в реку одну из наложниц гарема, – сказал евнуху везирь.
– Я боюсь, что в гареме догадаются о произошедшем подлоге.
– Сейчас же выдвори из дворца арабскую служанку Гёзал, и намекни ей, что её хозяйку султан велел утопить в реке. Это будет самым лучшим подтверждением её гибели, ибо то, что знает арабская женщина, знает весь свет, – заметил многозначительно Халал.