куда была видна спальня. Надо сказать, что наш город славится свободными нравами и предаваться любовным утехам с чужими жёнами не является слишком предосудительным, но то, что я увидела было для меня, несведущей семнадцатилетней девушки, невообразимой сценой. Моя мачеха страстно стонала в жарких объятиях архиепископа. Они были обнажены и находились в немыслимых для меня позах. Не сдержавшись, я вскрикнула от удивления. Увидев меня, любовники в ужасе замерли. Архиепископ, спешно одевшись, вышел на балкон и поймал меня. Решив, что я непременно расскажу увиденное своему отцу, моя мачеха велела любовнику поскорее избавиться от меня. Я не успела проронить ни слова, как слуги архиепископа быстро схватили меня и увезли в неизвестном направлении. Сразу по прибытии в этот город я попала в дворцовый гарем. Таким образом архиепископ убил двух зайцев: избавился от меня и сделал дар турецкому султану. Моему отцу они, наверняка, сказали, что я сбежала со своим возлюбленным, который был лишь плодом моего воображения.
– Как звали этого преступного архиепископа? – поинтересовался Роман.
– Джакопо Чарутти, – ответила Лучия.
– Так это же посланник Венеции во дворце султана.
– Ты знаком с ним?
– Не очень. Видел пару раз. Очень неприятная личность, а после твоего рассказа он ещё и преступник. Его надо непременно наказать.
– Но как?
– Это не твоя забота. Он должен обязательно поплатиться за то зло, которое причинил тебе. Продать свою соотечественницу в наложницы – это кощунство! Представляю, как противно, когда ласкают тебя против собственной воли, – брезгливо сказал Роман.
– А меня в гареме никто не ласкал, – с озорством ответила девушка.
– Как не ласкал? – удивился Роман, – тебя, что не отвели к султану в покои?
– Нет. Не успели. Султан был влюблен в Ребекку и не хотел никого более видеть, а потом, как тебе известно, скончался. Так что меня хотели утопить девственницей. Этот евнух Мустафа так и сказал мне в последний раз: «Ты заберёшь свои прелести на небеса». Вот я и забрала,– произнесла весело Лучия и от души расхохоталась.
– Ну если наша таверна- это небеса, то он вовсе не ошибся. Тем более что Иосиф и Соломон вернули тебя с того света,– радостно добавил Роман и тоже засмеялся.
Их разговор прервала Елена. Она подбежала к ним и весело сказала:
– Хватит вам шептаться. Пошли плясать.
Настроение у кокетки было просто великолепное. Позабыв своего незадачливого ншанджи, она от души заигрывала с русскими воинами.
– А правда, чего мы сидим?– воскликнул Роман,– после такого чудесного избавления тебе только и надо делать, что плясать от счастья.
– Именно это я и собираюсь делать!– обрадовалась Лучия, и они вместе пустились в пляс.
Когда на следующий день Роман проснулся, он первым делом велел привести к нему пленного ншанджи.
– Согласен ли ты и впредь работать с нами?– спросил он Аллаэтдина.
– Я не против, но разве это возможно?
– На свете нет ничего невозможного. А то, что невозможно в данный момент, может стать реальным через некоторое время. Итак, да или нет?
– Да, но кому я буду передавать письма? Вы же покидаете эту таверну.
– Эту таверну забудь навсегда. Письма будешь носить раз в неделю в хамам. Когда будешь раздеваться, оставишь послание в своей бохче, а когда вернёшься, чтобы одеться, найдёшь в бохче вместо письма вот такой кошелёк с золотыми монетами.
Роман кинул маленький бархатный кисет Аллаэтдину.
– Кто же будет забирать мои письма?
– Кто надо, тот и возьмёт. Не вздумай снова шутить с нами. А теперь, прощай, ншанджи, – сказал Роман, повернулся к нему спиной и, достав из кармана какое-то письмо и кошелёк с монетами, уже обратился ко Льву:
– Отнесёшь это посланнику Венеции Джакопо Чарутти. Здесь причитающееся ему золото и письмо с нашими указаниями. Отдашь из рук в руки и быстро нас догонишь. Всё, иди, не задерживайся.
Лев в некотором недоумении стал выходить из таверны.
Ншанджи, которого ещё не спустили в погреб, ясно расслышал указание Романа.
– Давай поменяемся кафтанами на прощание, – предложил ему старик Сократ, – я буду носить твой и всё время вспоминать о наших встречах.
Ншанджи, находясь ещё под впечатлением слов Романа, спокойно позволил Сократу стянуть с себя дорогой красивый кафтан, одев вместо него потёртое старьё старика. Елена подошла к своему бывшему возлюбленному и сказала с презрением:
– Помнишь, ты в тот день мне рассказал сказку-загадку?
– Помню, конечно, – грустным голосом произнёс ншанджи.
– А вот тебе разгадка. Парень сказал своей возлюбленной два слова: «толкни меня». Она не сделала этого, потому что любила его. А я не люблю тебя. Я тебя отталкиваю. Ты хотел предать меня, а предательство никому не прощается. Забудь обо всём, что было между нами.
Она повернулась и быстро вышла, а Аллаэтдина вновь отвели в погреб и заперли. Как только за ним захлопнулась дверца, Роман с улыбкой обратился к Соломону:
– Быстро верни обратно Льва. Скажи ему, что театр окончен, пусть возвращается.
– А к чему такой розыгрыш?– поинтересовался с недоумением старик Сократ.
– Хочу подпортить некоторым ретивым архиепископам репутацию, чтоб не дарили впредь христианских девушек султану, – ответил Роман.
Все спешно готовились в дорогу. Витязи, выстроившись во дворе, обхаживали коней, подтягивали сбрую. Старик Сократ, одетый в щёголеватый кафтан ншанджи, запрягал лошадей в доверху заполненную повозку с домашним скарбом. Когда всё было готово к отъезду, он подошёл к соседскому двору и кликнул Ибрагима. Тот, хромая, вышел во двор и подошёл к своему соседу.
– Ну, Ибрагим, принимай хозяйство, – торжественно произнёс старик Сократ.
Ибрагим зашёл в пустой дом, огляделся и довольный вышел обратно во двор.
Сократ вручил ему ключи и сказал:
– Захочешь спуститься в погреб, приставишь лестницу. Будь осторожен, не свались, погреб глубокий.
– А мне нечего туда спускаться. Это за меня сделают мои сыновья.
– Да, чуть не забыл, – добавил Сократ, – там, в погребе, у нас живёт домовой.
– Как домовой?
– Ну домовой. Вроде джинна. Ты его пока не выпускай до вечера. А то он хочет с нами уехать, а мы не желаем его брать с собой.
– Джинн? У тебя в погребе остался джинн?
Лицо Ибрагима вытянулось от изумления.
– Не надо мне никакого джинна! Забирайте его с собой! – запротестовал он.
– Нет, ты его не бойся. Он парень добрый и мало шумит. Но только страшный зануда. Вот и решили его оставить тут.
– Прошу тебя! Не оставляй мне его! Я и так натерпелся за всю свою жизнь!
– Ну, если он тебе не нужен, приставишь лестницу и выпустишь.
– И он сразу уйдёт?
– Конечно, уйдёт. Но ты не будь дураком. Возьми сначала с него выкуп.
– У него и деньги есть?
– Полный кафтан золота. Но предупреждаю, он хитёр. Прикинется дворцовым ншанджи. Ты не верь ему. Он у нас большой выдумщик.
Ибрагим слушал Сократа, раскрыв рот от изумления.
– А ты не врёшь?
– Открой погреб и сам убедись. Только очень прошу, до вечера туда не заходи. Понял?
– Понял, понял, – понимающе произнёс Ибрагим, запирая дверь таверны на ключ.
Для него, простого чабана, Сократ был всегда большим авторитетом, а его слово было законом.
– Ну тогда, прощай друг. Может, больше не свидимся.
Два соседа сердечно попрощались, и весь отряд отъехал в направлении Константинополя. Когда таверна скрылась в дали, сидящие в обозе стали безудержно хохотать.
– Я с трудом себя сдерживал, – давясь от смеха, сказал Роман, – вот придурок. Поверил в эту околесицу. А ты, Сократ, молодец. Ни разу даже не улыбнулся.
– Ты знаешь, чего мне это стоило? – хохоча признался Сократ, – много я бы отдал, чтобы посмотреть на ншанджи, когда его будут выпускать вечером из погреба. Да, жаль, не суждено нам будет увидеть эту сцену.
– Зато мы скоро увидим наш Константинополь,– произнесла Елена,– там меня ждут моя мать и дочка.
– У тебя есть дочь?– удивился Иосиф.
– Конечно, есть. Ей уже пять лет.
– Небось такая же красивая, как и ты?
– Ещё краше,– ответила с восторгом кокетка,– вы с Соломоном непременно приходите к нам в гости. А там и дочурку увидите. А то скучно, небось, жить всё время на судне?
– Придём непременно, если отец твоей дочки не будет против.
Елена только тяжело вздохнула в ответ.
– Её муж был мореходом и погиб вместе с судном во время плавания в Фессалоники, – печально промолвила Ирина, -с тех пор она ненавидит море и всё, что связано с ним.
– Разве можно ненавидеть море! Оно же прекрасно! – недоумевая произнёс Иосиф, который успел изрядно соскучиться по своему «Ангелу».
Ибрагим с сыновьями после вечернего намаза решили пойти наконец в таверну. Он открыл дверцу погреба и прислушался. Из темноты послышался какой-то шорох.
– Есть здесь кто нибудь?– крикнул он.
– Есть, есть! – обрадовался турецкой речи ншанджи, – прошу тебя, подай мне лестницу!
– А ты кто такой?
–Я ншанджи его величества, – гордо сказал пленник, – а ну, чабан, вытащи меня отсюда.
– Правду мне говорил Сократ, что этот джинн будет прикидываться ншанджи, – сказал Ибрагим сыновьям и крикнул ему, – ты мне мозги не крути! Мы всё про тебя знаем!
– Что ты знаешь?
– Я знаю, что ты джинн. И нечего юлить.
– Какой джинн, придурок. Джиннов не существует. Я – ншанджи его величества. Сократ держит меня взаперти уже два дня.
– Ври, да не завирайся. Стал бы Сократ запирать дворцового чиновника у себя в погребе? Делать ему нечего? Хоть ты и хитрый джинн, но меня не проведёшь. Ибрагим таких, как ты, сотнями видал на своём веку.
Аллаэтдин понял, что не сможет уговорить чабана и решил поменять тактику.
– Ладно, я – джинн. Только выпусти меня отсюда.
Ибрагим хотел уже приставить лестницу, но потом опять передумал и сказал:
– А зачем мне тебя оттуда вытаскивать? Вдруг ты захочешь мне причинить зло? Нет уж, посиди там ещё.