Она повернула голову и встретила его взгляд.
— Да, это было так. Но я бы хотела все вернуть, жалею, что гордость мешала мне и заставляла держаться с тобой как с врагом.
Он поднял бровь.
— Было что-то еще. Ты подозревала, что у меня кто-то был, когда я уехал в Испанию?
— Впервые о женщине, оставленной в Испании, сказал мистер Оакли при нашей первой встрече. А потом, когда привез тебя без сознания, он рассказывал о тяжелых сражениях у Саламанки, где ты был ранен, что за тобой ухаживала какая-то женщина. Потом начали приходить письма из Испании, после чего ты впадал в задумчивость. А когда ты бредил, то все время повторял имя Энджелет. Было ясно, что она много значит для тебя, эта Энджелет.
Стивен задумался, припоминая.
— Энджелет? Но я не знаю женщины с таким именем. Если я в бреду называл имя женщины, это могла быть только ты. Это о тебе были все мои мысли в Испании, а Энджелет — на корнуоллском диалекте означает Ангел, Дельфина. Ведь в моих мечтах ты всегда казалась Ангелом. Я поражен, что ты с такой легкостью поверила, что у меня могла быть другая. Зато понимаю, почему назвала лицемером, когда я говорил, что, если не вернусь из Испании, ты можешь выйти снова замуж.
— Я никогда бы этого не сделала.
— Может быть, но у тебя не было бы причин оставаться одной в Тамаре, если бы меня убили. Что касается писем из Испании, они касались дел, связанных с войной и моим решением подать в отставку. Были формальности, которые требовали моего участия, их я уладил при поездке в Вулвич. Теперь с этим покончено. А та добрая женщина, которая выхаживала меня после ранения в Саламанке и которой я всегда буду благодарен, немолода, она уже бабушка десяти внуков.
Дельфина чувствовала, как сумасшедшая радость заполняет ее существо — она единственная, это о ней он думал, когда метался в бреду.
— Как же глупо я себя вела. Но ты должен понять — я тебя любила и поэтому страдала, временами от боли было трудно дышать.
— Прости меня, дорогая. Хочу признаться, что письма из Испании и причина, по которой я оставил армию, связаны с ужасными событиями, которые мне пришлось пережить там.
— Расскажи мне, — горячо попросила она, — что заставило тебя оставить армию.
— По правде говоря, изменения во мне произошли раньше, наверное, в тот момент, когда я оставил тебя и вернулся в часть. Уже тогда мне хотелось остаться с тобой, армия меня больше не влекла. Но высшей точки разочарование достигло после Бадахоса. До этого мы потеряли тысячу людей в сражении, а потом еще пять тысяч полегло при осаде Бадахоса. И я стал свидетелем, как люди, мои товарищи в бою, перестали повиноваться, столкнулся с ужасным превращением, когда нормальные до этого солдаты, твои товарищи теряют человеческий облик и становятся кровавыми убийцами невинных.
— Но к французским пленным всегда относились неплохо.
— К военнопленным конечно. А когда в Бадахос ворвались наши солдаты, испанское гражданское население, которому, как считалось, мы несли свободу, подверглось избиениям, насилию. После Бадахоса я понял, что для меня все кончено. Позже, когда я получил твое письмо с известием, что родилась Лоуэнна, я осознал, что она родилась в тот самый день, когда произошли события в Бадахосе.
Слезы текли по лицу Дельфины. Она слушала, как внешне он спокойно рассказывает о своих переживаниях, ставших настоящей пыткой для него, и понимала, какую боль он испытывал и продолжает испытывать. Кроме своего участия, она мало чем могла помочь ему, но оставалась надежда, что со временем эти ужасные воспоминания потускнеют и придет облегчение.
— Я никогда не задавала тебе вопросов об Испании, не хотела расспрашивать, хранила молчание долгое время, потому что боялась нарушить то хрупкое равновесие, которое между нами установилось. Но часто об этом думала и всегда хотела знать правду. Почему ты не рассказал мне раньше, например в тот день, когда мы ездили на прогулку и останавливались обедать в гостинице «Голова сарацина»?
— Я считал, что эго недостойно мужчины — своей откровенностью я только переложу часть ноши на твои плечи, а мне это не принесет облегчения. Кроме того, не хотел выглядеть в твоих глазах человеком, разочарованным в своей карьере, которая прежде была смыслом моей жизни.
— Мне так жаль. Ведь я прекрасно знаю, что для тебя значила армия, поэтому понимаю, как ты себя чувствуешь. Но признайся, мы оба вели себя неправильно. Из-за этого произошло много недоразумений между нами.
Он приподнял ее лицо и заглянул в глаза. Взгляд синих глаз был серьезен.
— Ты права — мы вели себя глупо. Весь наш брак с самого начала был полон недопонимания. Наша встреча, мое поведение и высказанное бездумно отношение к женщинам дали тебе повод думать, что в Испании меня ждет другая женщина и моя страсть к тебе быстро остынет, если я добьюсь своего. А я боялся дотронуться до тебя, потому что каждый раз, когда я приближался к тебе, ты настораживалась, и я понимал, что моя настойчивость вызовет только большее сопротивление. Мне казалось, что тебе неприятны мои прикосновения и мы отдаляемся друг от друга все больше. Мы оба ошибались. Оказывается, надо больше доверять своим инстинктам. — Он поцеловал ее в плечо. — Но все кончено и забыто. Ты счастлива, любовь моя?
— Да, очень.
— Твои глаза сияют, твои щеки пылают, ты вся светишься.
— Это все твоя заслуга.
— Моя? — Он приподнял бровь.
— Потому что ты такой замечательный, и я так люблю тебя, что совершенно и безоговорочно счастлива.
— Мне повезло с женой, — он многозначительно улыбнулся, — и ты снова вызываешь во мне желание.
Опустив глаза, она увидела подтверждение его слов и рассмеялась призывным, дразнящим смехом счастливой женщины.
— Ты ведешь себя возмутительно — это неприлично.
Он понял, что она имеет в виду, тоже засмеялся и уронил в воду кусок мыла, которым намыливал Дельфину, брызги попали ей в лицо, она охнула от неожиданности, зажмурилась, потом плеснула на него, и оба в этот момент были похожи на двоих расшалившихся детей.
Услышав осторожный стук в дверь, они притихли и вдруг поняли, что ужасно голодны. Пришлось закончить приятную игру, покинуть ванну, одеться и идти завтракать.
Обустройство нового помещения приюта успешно продвигалось. Дельфина была занята, надо было обеспечить приют необходимым: постельное белье, одежда для детей, еда, поиск и наем воспитателей. Тетя Селия планировала открыть школу — площади позволяли, равно как и огромные пожертвования, которые щедро выделили друзья Стивена. Теперь они смогут купить учебники, школьные принадлежности и все, что надо для образования детей. Не были забыты и медикаменты, ведь дети всегда подвержены болезням и простудам.
И вот наконец все было готово, назначен день открытия. Переехать помогали все, кто работал в старом приюте. Дети, многие из которых не покидали пределов Уотер-Лейн или грязных улочек Сент-Джилл, попали в прекрасный новый дом на лоне природы. И вскоре уже бегали и играли на большой территории, окруженной оградой.
К концу дня переезд был закончен. Обняв на прощание проливавшую слезы счастья тетю Селию, Стивен, Дельфина и Мэйзи отправились в Лондон в арендованный дом. Ночью, уютно устроившись в объятиях мужа, Дельфина нежно прошептала:
— Благодарю тебя, дорогой, никогда без твоей помощи дети не смогли бы покинуть Уотер-Лейн.
— Я рад, что сделал это. Всю мою жизнь я не хотел видеть, не понимал, что есть много людей на свете, бедных и несчастных, не имеющих еды и одежды, даже крыши над головой, лишенных надежды. Ты не только прекрасная, страстная женщина, Дельфина, ты с такой же страстью предана своему делу, ты добра, у тебя отзывчивое сердце, ты забываешь о себе, самоотверженно помогая другим. — Он склонился и нежно поцеловал ее в волосы. — Но разве можно удивляться, что я влюбился в тебя без памяти?
Тронутая его словами, она еще теснее прильнула к мужу.
— А я счастлива, что ты любишь меня, потому что сама люблю тебя так сильно, что не перенесла бы, если бы ты не отвечал мне взаимностью.
— Я буду любить тебя и заботиться о тебе до конца моих дней. Мне повезло, но я никогда не задумывался, не осознавал этого, пока не увидел сиротский дом на Уотер-Лейн. С самого детства мне никогда ни в чем не было отказа, но я принимал все как должное. Я рад, что смог помочь с приютом. Когда старшие дети пойдут учиться, появится возможность пополнять приют новыми нуждающимися детьми.
— Грустно, но всегда будут такие дети. Мне хотелось бы всех их сделать счастливыми.
— Ты не сможешь, это не в твоих силах, любовь моя. Помнишь, когда мы собирались в Тамару, ты сказала, что поедешь с радостью, потому что тебе не хватало в жизни перемен, ты нигде не была и мало что видела. Что хотела бы искать и найти смысл жизни и тогда будешь счастлива.
— Я удивлена, что ты запомнил.
— Я часто думал о твоих словах в Испании, и это мне придавало сил. Так вот, я хочу спросить тебя теперь. Дельфина, ты нашла свое счастье?
— Мой мир стал полон в тот момент, когда ты вернулся из Испании. Может быть, нам пора домой, в Тамару?
Он еще крепче прижал ее к себе.
— Все, что ты захочешь, любовь моя.
Эпилог
Прошло шесть месяцев с тех пор, как они вернулись в Тамару. День выдался солнечным, и Дельфина решила, что наконец можно пойти сегодня с мужем на берег и осуществить свою давнюю мечту.
В одной нижней сорочке она вошла в воду и вздрогнула, когда ее обдало брызгами легкого прибоя, чувствуя, как волна, набегавшая на песок, ласкает ноги. Распущенные волосы Дельфины развевал бриз, и ее охватило такое радостное волнение от чувства необыкновенной свободы, что она громко засмеялась от счастья и, обернувшись, протянула руку Стивену:
— Помнишь? Ты обещал научить меня плавать?
— Как я мог забыть? Ты напоминала об этом каждый день с тех пор, как мы вернулись в Тамару. Пилила меня день и ночь.
Она возразила с шутливым негодованием: