Криста широко улыбнулась. Остальные тоже прятали улыбки.
– Мне тоже нравится это чувство, – рассмеялась она.
Да, мне оно очень, очень нравилось. Тогда я так ждала этих мгновений. Когда я видела, что Джекс смотрит на меня, то ощущала себя красивой.
Я откашлялась, в глазах стояли слезы.
– Я сама прочитаю последнюю запись.
16/6/2014
Дорогая Джульетта!
Прости меня за то, что я позволяла другим расстраивать тебя. Прости, что причиняла тебе боль, что не боролась за тебя. Я давно должна была тебя спасти, но у меня не было сил. Ты замечательная. В четвертом классе ты лучше всех делала браслетики дружбы в лагере. Шейн считает, что у тебя получаются самые вкусные на свете яйца пашот, а Тэйт обожает твои безумные истории. Ты достойна любви, достойна всего, что может дать тебе этот мир. Твои друзья рядом, и однажды ты встретишь мужчину, который будет боготворить тебя. А вашим детям очень повезет с мамой. Если ты хочешь забраться на водопад в Эквадоре или поплавать на каяке вдоль берегов Аляски, знай, что ты обязана это сделать. Брось зонтик и насладись дождем. Открой окно и высунь голову. Сними туфли и иди босиком.
Я люблю тебя.
Я поджала губы, отчаянно пытаясь сдержать слезы. Оглянувшись, заметила, что Криста вытирает глаза, а Сидни глядит в текст, сжимая листок бумаги в кулаках. Ана с растроганным видом опустила голову на руку.
И Джейк. Джейк пролистал дневник в начало и, судя по всему, перечитывал все заново. Я смотрела на них с приятным удивлением и улыбалась.
– Погодите-ка, – произнесла Ана. – Последняя запись отмечена сегодняшним числом.
Я кивнула и решила побыстрее сменить тему.
– Итак, Джейк предположил, что Джульетта и Катерина – одно лицо. Кто с ним согласен?
Я ждала ответа, глядя на девочек. Одна за другой они начали поднимать руки. Неизвестно, действительно ли они так думали или просто не знали, что им думать, и потому согласились. Но это не имело значения. Важен был сам процесс.
– Ладно, – сказала я. – Предположим, что так. Но если Катерина обращается к самой себе, тогда зачем ей эта девочка, которую она называет Джульеттой? Почему она не пишет: «Дорогой дневник…»? Или просто не делится своими мыслями на страницах? Зачем она обращается к себе?
– Потому что ей одиноко, – пожала плечами Ана.
– Может, у нее расстройство личности? – застенчиво улыбнулась Криста, а я кивала, сдерживая улыбку.
– Потому что, – присоединилась к обсуждению Сидни, – на страницах дневника она может быть кем захочет.
Я с прищуром посмотрела на нее.
– Что ты имеешь в виду?
Сидни облизнула губы и села прямо.
– В первой записи она участливая, но немного снисходительная. Она проявляет заботу о Джульетте так, будто Джульетта – это ее младшая сестра, которой нужна поддержка. Во второй записи она злится на нее, словно она само совершенство, а Джульетта – позорище. В обеих записях Джульетта представлена грустной и недостаточно хорошей. Когда она пишет от лица Катерины, она другая. Она сильнее и увереннее.
Я продолжала шагать по проходу, слушая Сидни.
– Затем, – продолжала она, – мы видим, как она переносит свой гнев на мать, она пишет такие вещи, которые не смогла бы сказать в лицо. Она также становится добрее к Джульетте, словно начинает понимать, что не все происходящее – ее вина.
Сидни бросила взгляд на Джейка, а потом снова посмотрела на меня.
– Не Джульетта – альтер эго, а Катерина.
Мое сердце сжалось.
Ух ты.
– Итак, – сказала я, – чем ей помогло ведение дневника?
– Она нашла выход чувствам, – заметил кто-то из девчонок.
– Она могла говорить то, что хотела, когда никто больше ее не слушал, – произнес Джейк.
– Это стало для нее освобождением.
– Это спасло ей жизнь. – Я посмотрела на Сидни, девочку, с которой мне до сих пор не удавалось найти общий язык. И внезапно именно она смогла разглядеть суть.
– Писать можно как на публику, так и для себя, – произнесла я. – Я хочу, чтобы сегодня вы забыли о правилах. Я дам вам минут двадцать. Вставьте в уши наушники, разойдитесь в стороны, сядьте на траву и пишите. Эта работа не будет оцениваться. Мне плевать на грамматику и общепринятые нормы. Я хочу, чтобы вы писали, обращаясь к самим себе, так, словно прочитаете это через двадцать лет. Расскажите о том, какие вы сейчас, чего хотите, куда мечтаете поехать, чего надеетесь достичь и чего ждете от друзей и семьи. Нет никаких правил. Просто напишите письмо себе взрослым.
Они начали рыться в своих рюкзаках, а я вернулась к сцене и взяла в руки свой самый последний дневник. Открыв его, села на скамью и тоже стала выполнять задание.
Глава 18. Джексон
– Джаред! – зову я. – Лови!
Мой новый брат, вскинув руки, бежит ловить старый полинявший футбольный мяч, вылетевший на проезжую часть. Раздается гудок автомобиля, и брат отпрыгивает в сторону, спеша убраться с дороги.
– Пытаешься убить меня? – шутит он, а я подбегаю к нему и тараню его плечом в живот.
– А-а-а! – Я заваливаю его на тротуар.
Он смеется и кряхтит, падая на асфальт. Мы уже все в синяках, но нам на это наплевать.
С тех самых пор, как на прошлой неделе ко мне приехал сводный брат, мы проводим вместе каждую минуту. Почти каждую. Мы играем в футбол и ходим в кино, и он научил меня лазать по деревьям, хоть нам и приходится идти пешком невесть сколько, чтобы добраться до ближайшего парка.
Джаред живет со своей мамой в нескольких часах езды от нас, и этим летом он впервые познакомился с нашим отцом, приехав погостить.
Я знаю, что ему тут совсем не нравится. Уверен, что у них с мамой гораздо лучше.
Но я чувствую себя в безопасности, когда он здесь. Приятели моего отца не беспокоят меня с тех пор, как он появился, и я не перестаю надеяться, что он увезет меня отсюда, заберет с собой. Да, я знаю, он не сможет это сделать. Но я не хочу снова оставаться в одиночестве и потому позволяю себе хотя бы мечтать.
– Когда приедешь ко мне в гости, сможешь играть на траве и лазить по деревьям прямо во дворе, – говорит он, ероша мои волосы.
Я с улыбкой отстраняюсь.
– Перестань. Я же не малыш.
Мы поднимаемся на ноги, и он смотрит на меня, качая головой.
– Папа часто устраивает эти вечеринки?
Вчера вечером у нас было шумно. Я киваю, зашагав по направлению к дому.
– Ага, но лучше держаться от них подальше.
– Почему?
Я пожимаю плечами, глядя перед собой.
– Некоторые из его гостей не любят детей.
Или любят слишком сильно.
Мне тринадцать, и хотя я почти не помню, каково было жить в приемной семье, я могу понять, когда мне плохо. И сейчас я чувствую себя намного хуже, чем в пять лет. Никто не должен видеть все то, что творится в моем доме. Когда-то я считал это нормой, но теперь так не думаю. Мои школьные приятели не живут в грязных, провонявших домах.
Во время отцовских вечеринок я обычно ухожу из дома и ночую на детской площадке. Когда возвращаюсь с утра, гости еще в отключке или настолько ушатаны, что им не до меня.
Я вижу, как мимо проезжает старая серая машина, и внутри у меня все переворачивается.
– Пойдем в парк, – говорю я Джареду.
– Сейчас же почти вечер, – возражает он. – Плюс я хотел спросить папу, можно ли мне позвонить маме и Тэйт.
Скулы сводит от боли – я пытаюсь не заплакать. Мне хочется зарыться в его футболку. Это такое глупое желание, и я чувствую себя дебилом, но мне правда стало бы от этого лучше.
Джаред выше и шире меня и всегда одет в черное. Если я обниму его, то нырну в темноту и там смогу от всего спрятаться.
Я вижу, как они выходят из машины: Гордон, приятель моего отца, и девушка отца Шерилинн. Я отворачиваюсь от них, встав лицом к Джареду.
– Джекс! – зовет меня Гордон, и я съеживаюсь.
Джаред смотрит на него, а потом снова на меня.
– Кто это?
Я пытаюсь дышать ровно, но внутри все выворачивается наизнанку.
– Это Гордон. Папин друг.
– Джекс! – зовет он снова, и мой живот пронзает резкая боль. Я изо всех сил обхватываю брата за талию и зарываюсь лицом в его футболку.
Со мной Джаред. Со мной Джаред. Со мной Джаред. Он защитит меня.
Но Джареду было всего четырнадцать. Он не мог мне помочь.
Именно тогда я понял, что детство кончилось. Никто не придет меня спасать. Я был одинок. Я оставался узником по собственному выбору и устал быть беспомощным.
Я колотил черную боксерскую грушу, нанося удары попеременно правой и левой руками. Мои кулаки, перемотанные изолентой, вновь и вновь выстреливали вперед. Справа, справа, слева. Справа, справа, слева, хук справа, удар ногой и снова правым кулаком.
Пот заливал грудь и спину, волосы прилипли к телу, я развернулся и нанес четыре апперкота по груше, висевшей сзади меня, а потом резко двинул ногой по груше справа.
«Я хочу, чтобы ты стал лучше».
Я зарычал и продолжил бить, продолжил нападать, пока костяшки пальцев не начали гореть огнем.
– Ты что, прячешься?
Я вздрогнул и, повернувшись на голос, увидел в дверях Тэйт. Я тяжело дышал, сердце колотилось в груди.
– И тебе привет, – с сарказмом сказал я, а потом повернулся и возобновил тренировку.
Мы с ней не виделись уже несколько недель, но я знал, что девушка моего брата пришла поговорить насчет Джульетты.
Она меня выследила. Тогда, вечером, высадив Джульетту, я поехал прямиком к Мэдоку, решив побыть у него, пока не приведу мысли в порядок. Я думал, что вдали от нее смогу прийти в себя, но пробыл здесь уже пять дней, и пока безрезультатно.
– Послушай, я не собираюсь допытываться, – произнесла Тэйт. – Кейси ничего мне не рассказывала, но я видела, как ты высадил ее в прошлые выходные, и знаю, что между вами что-то произошл