Всего секунду, в ужасе выпучив глаза, он смотрел на то, что лежало перед ним, ничего не понимая и не узнавая, но вдруг кровь отхлынула с его лица, Марк резко повернулся и бросился в темноту. Там он упал на колени, и изо рта его хлынула горькая рвота.
Завернув тело жены в брезент, уложив в коляску мотоцикла и закрепив крепким шнуром, Марк отвез Марион в Ледибург.
На время похорон он оставался в городе и был вынужден выслушивать упреки и обвинения убитых горем родственников:
– Зачем ты только потащил ее с собой в этот проклятый буш…
– Зачем оставил ее одну…
– И зачем только ты…
На третий день он вернулся в Чакас-Гейт. На берегу реки его поджидал Пунгуш.
Они присели на солнышке под утесами; Марк дал Пунгушу сигарету, тот аккуратно отломал пробочный кончик, и они молча закурили.
– Ну что, Пунгуш, – прервал молчание Марк, – следы прочитал?
– Прочитал, Джамела.
– Расскажи, что там случилось.
– Львица переводила детенышей из зарослей долины через реку по одному…
Пунгуш, не торопясь и не упуская ни единой детали, восстановил перед Марком картину трагедии; рассказ его опирался на тщательное изучение оставленных на земле следов, которое зулус осуществил, пока Марк находился в отъезде. Когда Пунгуш закончил говорить, они снова помолчали.
– Где сейчас львица? – спросил Марк.
– Увела детенышей на север, но не сразу, а три дня назад, через день после… – Пунгуш сделал паузу, подбирая слова, – через день после того, что сделала… Она убила самца импалы, детеныши тоже немного поели. Скоро уже перестанет кормить их грудью.
Марк встал; они перешли реку и медленно двинулись по лесу к дому.
Пунгуш остался ждать на передней веранде, а Марк вошел в свой маленький опустевший домик. Полевые цветы в вазах завяли, отчего комната казалась печальной и заброшенной. Марк принялся собирать личные вещи Марион, одежду, дешевые украшения, которые жена тем не менее очень ценила, расчески и щетки, скромные запасы косметики. Он аккуратно уложил все это в самый большой ее чемодан, чтобы отвезти к сестрице Марион, а закончив, отнес чемодан в пристройку с инструментами. Оставлять его в доме он не хотел, чемодан стал бы слишком болезненным напоминанием о трагедии.
Потом Марк вернулся в дом и переоделся. Сняв с крюка винтовку, зарядил новенькими патронами. Гильзы патронов под пленкой воска отливали желтой медью, пули имели тупые кончики – такие при ударе дают максимальный поражающий эффект.
С винтовкой в руке Марк вышел на веранду. Пунгуш уже ждал его.
– Послушай, Пунгуш… – сказал Марк. – Нам с тобой сейчас предстоит работа.
Зулус медленно поднялся, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Потом Пунгуш опустил глаза и кивнул.
– Возьми след, – тихо скомандовал Марк.
Они вышли к тому месту, где львица убила антилопу, но падальщики уже успели как следует подчистить территорию. Остались только несколько осколков костей, выпавших из мощных челюстей гиены, пучки шерсти, обрывок высохшей кожи и обломок черепа с нетронутыми черными витыми рогами. Но след львицы исчез. Ветер и тяжелые лапы падальщиков – шакалов с гиенами, стервятников и марабу – уничтожили всякие его признаки.
– Она будет идти дальше на север, – сказал Пунгуш.
Марк не стал спрашивать, откуда знает это зулус, – тот все равно не смог бы ответить. Пунгуш просто знал, и все.
Они двинулись по долине. Пунгуш шел впереди мула; пытаясь отыскать след, он широко прочесывал местность вправо и влево, чтобы заметить хоть малейший знак, и на второй день взял след.
– Здесь вот она повернула, – сообщил он, сидя на корточках над примятой глиной. След был большой, размером с блюдечко, а рядом виднелось множество более мелких отпечатков лап ее детенышей. – Думаю, она возвращается в сторону Усуту, – он кивнул на след и тронул его тонким стеблем тростника – волшебной палочкой следопыта. – Она повела было выводок обратно, но, похоже, передумала. Повернула на юг и, скорей всего, прошла совсем близко от нашей прошлой стоянки. Решила остаться в долине. Считает это место теперь своим и не хочет его покидать.
– Да, – угрюмо кивнул Марк. – Больше она долину не покинет. Идем за ней, Пунгуш.
Львица двигалась медленно, не торопясь, и с каждым часом след становился все более свежим. Они нашли место, где она безуспешно охотилась. Пунгуш указал, где она подкрадывалась, потом показал глубокие отметины когтей, вырвавших землю, когда она прыгнула, чтобы вцепиться в спину взрослой зебры. В двадцати шагах впереди она тяжело упала на землю – ее сбросил резкий рывок обезумевшего от страха жеребца. Пунгуш сообщил, что сначала она ударила в плечо, и зебра спаслась бегством, но на спине у нее остались длинные и глубокие порезы – следы когтей львицы, откуда на землю пролилась кровь. Львица захромала прочь и улеглась под деревом терновника. Лежала довольно долго, потом встала и направилась туда, где оставила выводок. Вероятно, при падении повредила мышцу и сухожилие.
– Когда мы ее догоним? – спросил Марк с каменным лицом мстителя.
– Скорей всего, еще до заката.
Но на скалистом гребне они потеряли целых два часа: Пунгушу пришлось широко прочесывать местность, используя все свое искусство, чтобы снова найти след; и он нашел его там, где львица сделала резкую петлю и повернула на запад, в сторону нагорья.
На ночь Пунгуш с Марком остановились рядом со следом, разожгли совсем маленький костерок, чтобы не было очень холодно, и улеглись прямо на землю.
Марк не спал. Он молча лежал и смотрел, как над верхушками деревьев поднимается убывающая луна. И только когда Пунгуш негромко заговорил, он понял, что тому тоже не спится.
– Детеныши еще сосут молоко, – сказал зулус. – Долго же им придется умирать.
– Не долго, – ответил Марк. – Я их тоже перестреляю.
Пунгуш встрепенулся; поднявшись на локте, он понюхал табачку и уставился на красные уголья костра.
– Она попробовала человечьей крови, – сказал Марк после долгого молчания.
Даже в состоянии горя и злости он почувствовал, что Пунгуш не одобряет его намерение, и ему захотелось оправдаться.
– Она не вкусила человечьего мяса, – подал голос Пунгуш.
Марк вспомнил обезображенное тело жены и почувствовал, как снова растет его ярость, приправленная горечью утраты. Но Пунгуш был прав: львица не сожрала ни кусочка изорванного в клочья человечьего тела.
– Послушай, Пунгуш, она была моей женой.
– Да, – кивнул Пунгуш. – Это так. Но там был ее детеныш.
Марк подумал над этими словами, и впервые его охватило сомнение: действительно, насколько он прав в своих намерениях? Львица действовала, повинуясь древнейшему жизненному инстинкту она защищала своего детеныша… а каковы его мотивы?
– Я должен убить ее, Пунгуш, – решительно проговорил он. А у самого внутри зашевелилось нечто скользкое и непотребное; такое с ним происходило впервые, и он попытался убедить себя, что это ему только кажется.
Марион мертва. Ласковая и верная, послушная и преданная долгу Марион, она была воплощением идеальной жены, какую только может пожелать мужчина. Она погибла невыразимо ужасной смертью – и теперь Марк остался один и… но не слишком ли легко и быстро пришло ему в голову слово «свободен»?
Неожиданно перед внутренним взором Марка предстала картина: стройная темноволосая красавица и крепкий голенький мальчуган, в лучах закатного солнца гуляющие у кромки морского прибоя.
Липкое чувство вины шевельнулось у него в груди, развернулось и принялось извиваться, как змея, которую он не в силах был раздавить.
– Она должна умереть, – повторил Марк; наверно, он надеялся, что с этим актом очищения чувство вины умрет.
– Хорошо, – согласился Пунгуш. – Мы настигнем ее завтра еще до полудня.
Он снова лег и натянул накидку на голову; теперь голос его звучал приглушенно, а слова – почти неразборчиво:
– Поспешим навстречу великому запустению.
Львицу они обнаружили рано утром. До нагорья было уже совсем близко, но детенышей совсем разморило, они ослабели от жары и едва тащились за ней. Тогда она нашла акацию с раскидистой кроной, густой и плоской, как зонтик, и разлеглась в тенечке на боку, выставив мягкий живот, покрытый пушистой шерстью молочного цвета, с двойным рядом плоских черных сосков.
Почти все детеныши уже насытились, только двое самых жадных, несмотря на раздутые животы, упорно продолжали сосать, через силу глотая молоко.
Неутомимый охотник за чужими хвостами все свое внимание сейчас сосредоточил на длинном, как плетка, хвосте мамаши с черной кисточкой на конце, отважно бросаясь на нее, а она всякий раз мгновенно выдергивала кисточку прямо из-под носа малыша. Еще трое отчаянно боролись со сном бурными выбросами неуемной и ни на что не направленной энергии, но животы были так туго набиты, а веки так тянуло вниз, что они наконец не выдержали и беспорядочной пушистой кучей опустились на землю.
Марк лежал на животе, прячась с подветренной стороны за небольшим муравейником ярдах в ста двадцати от них. В течение часа он медленно подбирался как можно ближе к львице и ее детенышам. Дерево акации, под которым они отдыхали, росло на открытом месте, заросшем густой травой, и ему пришлось подкрадываться, плотно прижимаясь к земле, отталкиваясь локтями и держа винтовку за изгиб приклада.
– Мы можем подобраться ближе? – спросил Марк таким тихим шепотом, что он больше походил на простой выдох.
Короткая и жесткая желтая трава была достаточно высока, чтобы скрыть от них лежащую на боку дикую кошку.
– Джамела, я смог бы подобраться к ней так близко, чтобы дотронуться.
Зулус выделил слово «я», остальное и так было понятно.
Они лежали под палящим солнцем еще минут двадцать, пока наконец львица не подняла голову.
Возможно, инстинкт самосохранения предупредил ее о том, что где-то рядом затаились охотники. Голова ее стремительно, как это свойственно всем диким кошкам, выросла над травой, и львица сосредоточенно стала вглядываться в наветренную по отношению к ней сторону, откуда могла грозить наибольшая опасность.