Еще немного отдохнув, он вполз на карниз, отчаянно извиваясь всем телом, и остался неподвижно лежать на нем лицом вниз. Теперь Марку казалось, что он или совсем ослеп, или огни фар залило водой и они погасли. Но это ему только казалось.
Постепенно окутавший сознание мрак рассеялся, и он поднял голову. В грохоте бешеного потока тонули все остальные звуки, и Марк совсем не слышал, как скрипят неплотно лежащие камни под ногами Дирка Кортни, как скользнула его нога, когда он спускался по крутой, почти отвесной тропинке под мостом. Но, увидев его, Марк совсем не удивился: появление Дирка Кортни там, где случилась беда, казалось вполне естественным. На нем были охотничьи штаны, сапоги с голенищами по колено, плотный моряцкий бушлат и низко надвинутая на лоб шерстяная шапочка.
Последние десять футов скалы Дирк преодолел, скользя вниз и легко, как танцовщик, сохраняя равновесие; его движение остановила каменная площадка возле разбитого автомобиля. Там Дирк внимательно огляделся, освещая фонарем все, что утопало в тени, включая расщелины.
Марк плотно прижался к скале, но свет фонаря до него не достал.
Дирк направил луч на «роллс-ройс», и потрясенный Марк застонал от увиденного.
Генерала Шона Кортни наполовину выбросило из автомобиля сквозь лобовое стекло, и машина, перевернувшись, всем весом придавила верхнюю часть его тела. Голову почти отрезало, густую белую бороду пропитала яркая кровь, которая в свете фонаря сверкала, как россыпь рубинов.
Дирк Кортни нагнулся над ним и нащупал на шее артерию, чтобы проверить пульс. Несмотря на страшные увечья генерала, он, должно быть, ощутил слабое биение упрямой жизни в организме этого человека. Дирк повернул его голову к свету: глаза генерала были открыты и смотрели испуганно. Дирк поднял короткую толстую дубинку, которую принес с собой. Она была замотана в грубую коричневую мешковину, но, судя по тому, как он ее держал, казалась весьма увесистой.
Марк попытался крикнуть, но за шумом воды его хрипа не было слышно. Дирк ударил отца в висок, как раз над правым ухом, где к черепу прилипли седые влажные вьющиеся пряди, и Марку показалось, что он слышит глухой звук удара, который эхом отозвался в его груди.
Потом Дирк решил проверить, хорошо ли у него получилось, и указательным пальцем нажал на висок генерала: под пальцем в черепе отца подались раздробленные осколки кости с острыми краями.
Холодное лицо Дирка оставалось равнодушным, взгляд – отсутствующим… но тут он вдруг совершил нечто такое, что показалось Марку еще более отвратительным, шокирующим и страшным, чем удар, которым он убил отца. Осторожными, деликатными пальцами Дирк закрыл веки мертвого Шона Кортни, потом, не меняя выражения лица, опустился на одно колено и легко прикоснулся губами к окровавленным губам отца. На такое способен только человек, у которого не все в порядке с рассудком. Вот тут-то Марк и понял, что Дирк Кортни психически ненормален.
Но почти сразу поведение Дирка изменилось, движения снова стали уверенными и точными. Он деловито перевернул тело и, расстегнув пальто верблюжьей шерсти, быстро обыскал все карманы Шона. Достал связку ключей на золотой цепочке и золотые часы с крышкой.
Он быстро, один за другим, перебрал ключи и сунул их в карман. Встав, подошел к задней дверце автомобиля и подергал ручку. Дверца наконец открылась, из машины боком вывалилось тело Руфи Кортни и легло у его ног. Он схватил ее за волосы и отвел ей голову назад. Вскинув дубинку, нанес короткий удар в висок, а затем жестом врача, который выносит диагноз, ощупал череп и убедился, что и у нее кость раздробилась на мелкие кусочки.
Удовлетворенный результатом, Дирк поднял обмякшее, почти детское тело на руки, отнес к воде и бросил в реку. Руфь сразу же унесло темным потоком туда, где бурный водопад окончательно искалечит мертвое тело об острые скалы, а течение унесет его в ледибургскую долину, и у следователей не возникнет причин сомневаться в том, как именно погибла эта женщина.
От ран и крайней усталости Марк был совершенно беспомощен, его истерзанное тело совсем ослабело, он не мог даже пошевелиться, и каждый вдох давался с трудом. Оставалось только лежать и смотреть, как Дирк Кортни наклоняется, хватает отца за лодыжки и с натугой тащит тяжелое тело к воде.
Марк уронил лицо в ладони и заплакал, содрогаясь от сухих рыданий; боль и душевные муки разрывали ему грудь.
Когда он снова поднял голову, тело Шона уже исчезло, а Дирк Кортни, осторожно ступая по узкому карнизу и шаря лучом фонаря в темноте, направлялся прямо туда, где лежал Марк. Дирк светил на бурную воду реки, проверял каждый фут уступа – он явно искал его, Марка, поскольку не сомневался, что Марк тоже находился в автомобиле. Перед трагическим столкновением фары грузовика ударили Марку прямо в лицо. И Дирк Кортни прекрасно понимал, что он должен быть где-то здесь.
Марк перекатился на бок и попытался расстегнуть пуговицы плаща, но второпях не заметил, что делает это правой рукой, и застонал от боли. Здоровой левой рукой он оторвал все пуговицы и стал избавляться от плаща; влажные складки мешали каждому движению, поэтому, когда он наконец освободился, Дирк Кортни был от него всего в пятидесяти футах. Осторожно, медленно, но верно Дирк приближался по каменному карнизу к Марку, в одной руке держа фонарь, в другой – свою тяжелую дубинку.
Лежа на самом краю, прямо возле воды, Марк отбросил плащ в сторону, стараясь попасть им на торчащие из потока внизу скалы, но времени убедиться в том, что у него получилось, уже не осталось. Дирк Кортни был уже совсем близко.
Марк перекатился к самому подножию утеса, подавив крик боли, когда его поврежденные ребра и сломанное запястье грубо соприкоснулись со скалой.
С подветренной стороны утеса оказалась темная расщелина, куда не попадал свет автомобильных фар и фонаря. Марк поднялся на ноги. Утес теперь закрывал его от Дирка, но прыгающий луч фонаря шарил во все стороны и с каждым шагом Дирка светил все ближе.
Марк встал лицом к скале, взял себя в руки и вдруг почувствовал, что к нему возвращается сила, растраченная в борьбе с речным потоком, да и злость никуда не делась – она все еще горела в груди небольшим пламенем. Он еще не знал, хватит ли ему этой силы и злости, но медленно, с огромным трудом, как искалеченное насекомое, стал карабкаться вверх по скале, тесно прижимаясь к холодному мокрому камню и подтягиваясь все выше.
Когда Дирк Кортни ступил туда, где он только что стоял, Марк уже находился в двадцати футах над ним. Он застыл и не шевелился – так делает беззащитное животное, когда не имеет иных средств избавиться от опасности: он знал, что стоит только Дирку направить луч фонаря вверх, и тот сразу обнаружит его. Марку ничего не оставалось, кроме как ждать с тупой покорностью быка на скотобойне.
Медленно водя фонарем, Дирк еще раз обшарил все кругом и собрался уже посветить вверх, туда, где висел над ним Марк, как вдруг что-то другое привлекло его внимание.
Он сделал два торопливых шага к самому краю выступа и направил луч фонаря вниз.
Дирк увидел, что там к одному из огромных валунов прилип мокрый плащ Марка; он опустился на одно колено и, вытянув руку, попытался достать его.
У Марка появилась возможность воспользоваться ситуацией. Все внимание Дирка занимал лежащий на камне плащ, а рев несущейся воды заглушал все звуки карабкающегося вверх по скале Марка.
Марк не смотрел вниз, пока не забрался еще на пятьдесят футов выше, и только потом обернулся и увидел, что плащ очень пригодился ему в качестве приманки для Дирка. Дирк Кортни уже стоял в сотне футов ниже по течению, на самом краю нагорья, у бровки первого отвесного водопада. В руках он держал насквозь промокший плащ и внимательно вглядывался в страшный обрыв. В свете фонаря вода казалась черной и вязкой, как масло; низвергаясь в пропасть, она медленно превращалась на лету в густую белую пену.
Дирк Кортни швырнул плащ в темноту и отступил от края обрыва. Укрытый нависающей скалой от ветра и дождя, он спокойно опустился на корточки, достал сигару и закурил, словно рабочий, который хорошо потрудился и теперь может спокойно отдохнуть.
Эти простые действия – вспышка фосфорной спички, смачная затяжка табачного дыма, его синеватое облачко в свете фонаря – вероятно, спасли Марку жизнь. Злость в груди вспыхнула с новой силой, и он почувствовал, что теперь сможет преодолеть и боль, и крайнюю физическую усталость. В нем возродилась воля бороться дальше, и Марк продолжил карабкаться вверх.
Во время подъема Марк порой забывал, где он и что он делает, ощущение реальности происходящего временами покидало его. Дошло до того, что все его существо вдруг охватило чувство удивительного тепла и благополучия, сознание его оказалось на зыбкой грани сна и яви, но Марк быстро спохватился и удержался на скале, иначе полетел бы вниз; тогда он нарочно ударил по камню правой рукой. Запястье пронизала острая боль, он вскрикнул – но вместе с болью к нему снова пришла решимость.
Однако, несмотря на холод и боль, и эта решимость медленно угасала, и Марка снова стали одолевать видения. Ему вдруг стало казаться, что он – один из тех избранных царем Чакой воинов, которые ползут вверх по страшной скале следом за своим повелителем к вершине Чакас-Гейт. Марк вдруг поймал себя на том, что начинает нести какую-то тарабарщину на ломаном зулусском, а в голове его слышится глубокий, звучный голос царя, зовущего за собой и подбадривающего его. Он подумал, что надо ползти вверх быстрее – и тогда он сможет увидеть лицо правителя. В своем нетерпении Марк поскользнулся, его потащило вниз, все быстрее и быстрее, пока ноги с силой не уперлись в ствол карликового деревца, выросшего в морщине утеса. Падение прервалось, но от боли в сломанных ребрах он снова вскрикнул.
Марк опять полез вверх и вдруг услышал голос Стормы. Он звучал столь отчетливо и ясно, что Марк остановился и повернул голову, вглядываясь в пронизываемую дождем темноту. Она находилась совсем рядом, плыла над его головой, он видел ее бледный и изящный прекрасный образ.