– Твоей дворняге понадобится каждый фунт, Чарльз, так что не переживай… потом будешь переживать, когда придет время.
Маленькая девица вдруг надоела Дирку, и он небрежно сбросил ее с колен, да так, что та потеряла равновесие и чуть не растянулась. Поправив юбку, она с обиженным видом надула губки, но скоро поняла, что он уже забыл о ее существовании, и потопала прочь.
– Иди сюда. – Дирк указал на стул рядом с собой. – Садись, Чарльз, старина, давай обсудим твою проблему.
Толпа подступила к ним поближе, с жадным интересом слушая обмен шутливыми уколами и льстиво подхватывая каждую шуточку.
– Проблема в том, что я хотел бы сделать небольшую ставку на своего пса, но, мне кажется, ставить против такой легкой собачки будет не очень спортивно.
Чарльз ухмыльнулся, вытирая шелковым носовым платком покрасневшее, мокрое лицо; от выпитого шампанского и волнения пот катил с него градом, а тут еще и вечер выдался душный.
– Мы все знаем, чем ты зарабатываешь, – заметил Дирк. – Ставишь, только когда дело верняк.
Чарльз был биржевым маклером из Витватерсранда.
– Но столь благородные чувства делают тебе честь, – продолжил Дирк и со снисходительной фамильярностью похлопал его по плечу рукояткой собачьего хлыста.
Ухмылка Чарльза приобрела хищное выражение.
– Так, значит, тебя устраивают условия? – спросил он, подмигивая своим прихвостням в толпе слушателей. – Делаем равные ставки?
– Конечно, ставь сколько хочешь.
– Итак, мой Кайзер против твоего Чаки, бой до смерти. Равные ставки, скажем… – Чарльз помолчал, поглядывая на женщин и поглаживая закрученные усики, – тысяча фунтов золотом.
Толпа так и ахнула, послышались восклицания, кое-кто даже зааплодировал.
– Нет! Нет! – Дирк Кортни протестующе поднял обе руки. – Только не тысяча!
В толпе раздались стоны; шокированные льстецы и клакеры Дирка приуныли, видя, как их кумир теряет лицо.
– Черт побери, – пробормотал Чарльз, – слабо́, что ли? Тогда назови ставку сам, старик.
– А давай-ка поставим реальные деньги. Скажем… десять тысяч золотом.
Дирк снова похлопал Чарльза по плечу, и улыбочка у того застыла на побледневших губах. Кровь отхлынула от жирного лица, щеки покрылись фиолетовыми пятнами. Жадные глазки быстро пробежали по хохочущей, хлопающей в ладоши толпе, словно Чарльз хотел как-нибудь потихоньку удрать отсюда, потом он медленно, неохотно повернулся к Дирку. Попытался что-то сказать, но только пискнул, как нашкодивший школьник.
– А? Извини, я не совсем понял, каков твой ответ, – проговорил Дирк изысканно учтивым тоном.
Чарльз больше не стал полагаться на свой голос, а просто судорожно кивнул и попытался восстановить нахальную улыбочку, но она получилась кривая и натянутая и смотрелась на его лице довольно нелепо.
Дирк нес собаку под правой рукой; спускаясь по лестнице на арену, он с удовольствием ощущал небольшое и упругое, плотно сбитое тело собачки, с легкостью удерживая пятьдесят фунтов ее веса.
Каждая мышца собачьего тела была напряжена; Дирк чувствовал, как вздрагивает и трепещет каждый нерв, каждая жилочка животного; собака напряженно дрожала, и низкое, хриплое рычание прорывалось сквозь сдавленное горло, сотрясая все ее тело.
Он поставил собаку на прибитый песок, предусмотрительно намотав поводок на запястье левой руки, и как только лапы ее коснулись пола, она рванулась вперед, потянув за собой Дирка с такой силой, что он чуть не упал.
– Ну-ну, полегче, сукин ты сын! – прикрикнул он, дергая зверя назад.
С противоположной стороны ямы своего пса Кайзера спускали на арену Чарльз и его дрессировщик; чтобы удерживать его, им приходилось употреблять все свои совокупные силы: кобель был крупный, черный, как черт, с коричневатым отливом шерсти вокруг глаз и на груди, унаследованным от предков – доберманов-пинчеров.
Чака увидел противника, и рывки его стали еще яростнее и неистовее, а рычание его звучало как рвущийся под ураганным ветром плотный брезент.
– Прекрасно, джентльмены, теперь стравливайте! – послышался сверху, с парапета, голос судьи; ему приходилось кричать, чтобы перекрыть взволнованный гул зрителей.
– Рви его, Кайзер!
– Взять его, мальчик! Кончи его! Убей!
Стравливая собак, владельцы вцепились в поводки обеими руками и сдерживали рвущихся псов: следовало довести их до самого предела безумной ярости.
Доберман, удерживаемый на коротком поводке, рвался вперед; он был голенаст для бойцовской собаки, от широких плеч корпус круто опускался к низко поставленному заду. Зато пасть с мощными зубами выглядела огромной и страшной; если такие зубы вцепятся в горло – противнику не позавидуешь. Кроме того, Кайзер был крепок и быстр в движениях; сейчас он вертелся, рвал поводок и яростно лаял, бросаясь вперед и вытягивая длинную, почти змеиную шею.
Чака не лаял; он крепко стоял на коротких лапах и раскатисто, мощно рычал, дрожа круглым, как бочка, корпусом. Он обладал тяжелой, приземистой фигурой, его покрывала грубая пятнистая шерсть, черная с золотом, – это был метис стаффордширского бультерьера и мастифа. Голова у него была короткая и массивная, как у гадюки, и рычал он, заворачивая верхнюю губу и обнажая длинные желтые, как слоновая кость, клыки и темно-розовые десны. Желтыми, как у леопарда, глазами он следил за каждым движением противника.
– Стравливай! Стравливай! – орала толпа сверху, и владельцы потихоньку отпускали поводки, как жокеи, стремящиеся занять более выгодную позицию; они подбадривали животных, нацеливая их друг на друга.
Дирк достал из кармана какую-то небольшую стальную штучку и опустился на одно колено рядом с собакой. Животное мгновенно метнулось к нему с разинутой пастью, и лишь тяжелый намордник спас хозяина от его клыков. Из пасти собаки пошла пена, оставив несколько пятен на безукоризненно чистой рубашке Дирка.
Дирк протянул руку к заду кобеля и вонзил в его тело под самые яички короткий стальной шип, нанеся неглубокую, но способную привести его в бешенство рану; здесь достаточно только пронзить кожу, чтобы появилась капелька крови. Пес зарычал уже на более высокой ноте и боком рванулся в сторону, а Дирк снова принялся злить его, возбуждая в нем черную бойцовскую ярость. Теперь наконец и Чака залаял, выдав сквозь сдавленное ошейником горло серию почти истерических воплей.
– Готов! – крикнул Дирк, изо всех сил стараясь удержать своего кобеля.
– Готов! – тяжело дыша, крикнул в ответ Чарльз с другой стороны ямы; его Кайзер уже вставал на дыбы, высоко поднимая грудь, так что ноги хозяина скользили по песку.
– Спускай! – заорал судья.
В тот же момент оба сбросили с псов намордники и утыканные шипами ошейники.
Теперь оба зверя оказались свободны, но и лишились защиты.
Чарльз быстренько повернулся и торопливо побежал по ступенькам вверх, прочь из ямы, но Дирк еще несколько секунд подождал, не желая пропустить момента, когда псы сойдутся.
Доберман со своими длинными лапами продемонстрировал прекрасную скорость и встретился с Чакой на его половине, рванувшись всем корпусом вперед так резко, что во время бега даже выровнялась его провисшая спина.
Он бросился на противника, целя разинутой пастью в голову, и острыми как сабли зубами нанес ему глубокую рану под глазом, но зацепиться ему не удалось.
Чаке ухватить противника тоже не удалось, но в момент столкновения он развернулся и, помогая себе плечом и пользуясь огромной силой своего приземистого корпуса, ударил более крупного врага, отбив его бросок. Тот потерял равновесие, завертелся и перевернулся бы, если бы не беленая стенка, которая его и спасла, – Чака ловко развернулся и при падении наверняка впился бы врагу в глотку. Но Кайзер удержался на ногах, быстро обрел равновесие; он попытался вцепиться противнику в морду, но маленький пятнистый пес пригнулся, и тот промазал, успев схватить лишь за обрезанное, короткое ухо, которое оказалось рассечено надвое, и темные капли крови обагрили песок.
А Чака снова ударил плечом, вложив в удар весь свой вес; кровь размазалась у него от щеки до самого уха. Большой пес отскочил, уклоняясь от лобового столкновения, и, получив преимущество, бросился в атаку, стремясь вцепиться зубами в противника. Толпа пронзительно закричала, заметив его ошибку.
– Брось его! Брось его! – завопил Чарльз с посиневшим, как перезрелая слива, лицом.
Кайзер вонзил зубы врагу в загривок, где у собак находится участок свободной и толстой шкуры, подбитой слоем жира между лопатками. Злобно рыча, он принялся рвать и терзать противника.
– Делай его, Чака! Делай его! – кричал Дирк, легко балансируя над ними на узеньком парапете. – Теперь у тебя есть шанс, мальчик мой!
Сжимая челюсти, доберман слишком высоко задирал голову и в результате только терял равновесие. Загривок противника тянулся, как резина, не давая Кайзеру никакого преимущества, необходимого рычага, чтобы, навалившись всем весом, опрокинуть пятнистого терьера.
А тот, казалось, и не чувствовал захвата, хотя небольшая артерия все же оказалась повреждена и из нее забила тоненькая струйка крови, словно перышко фламинго в свете мощных фонарей.
– Брось его! – ломая руки, продолжал визжать Чарльз, словно это он сам испытывал боль; пот капал у него с подбородка.
– Вали его! Вали его! – внушал своему бойцу Дирк.
И тот словно понял хозяина: извернувшись под грудью большой собаки, приподнял Кайзера, так что ноги того оторвались от земли, и, широко разинув пасть, ударил в живот и вонзил свои желтые верхние клыки в незащищенную темную шкуру под ребрами.
Доберман завизжал, выпустил загривок противника и резко вырвался; в пасти Чаки остался кусок его живота, а через образовавшуюся дыру тут же вывалились влажные красноватые кишки. Но Кайзер отбил попытку терьера добраться до горла. Разинутые рычащие пасти бойцов с треском ломающихся зубов столкнулись, бойцы сцепились и завертелись на месте.
Морды обоих псов превратились в кровавые маски. Кровь заливала глаза, веки часто моргали, шерсть на мордах слиплась от черной крови, которая наполнила пасти, окрасила оскаленные зубы. Ярко-розовая пенная слюна сочилась из пасти у бойцов.