Дики понадобилось мгновение, чтобы понять, что взбалмошная девчонка, о которой идет речь, – это великолепная и своевольная любимица натальского общества.
– Я так понял, что таково было ваше распоряжение, – заикаясь, пролепетал Дики.
– Мое распоряжение! – заорал генерал, резко прекратив смех. – Неужели ты думал, что я способен размазать человека по стенке только за то, что он мужчина и может дать отпор детской истерике моей дочери? Ты так обо мне подумал?
– Да, – с несчастным видом ответил Дики, но тут же быстро исправился: – Нет! Но я же не знал, сэр, – обреченно закончил он.
Шон достал из внутреннего кармана конверт и задумчиво посмотрел на него.
– Андерс тоже считал, как и ты, что его уволили из-за меня? – спросил Шон, пристально глядя на Дики.
– Да, сэр. Он тоже так думал.
– Ты можешь как-нибудь с ним связаться? Можешь его разыскать?
Дики колебался, но потом собрался с духом.
– Я обещал ему работу в конце месяца, – признался он, тяжело вздохнув, – когда все уляжется, сэр. Я, как и вы, тоже считаю, что его проступок не заслуживает такого наказания.
Шон Кортни смотрел на него уже совсем другими глазами; брови его приподнялись, на губах играла легкая улыбка.
– Значит, так: когда снова встретишься с Марком Андерсом, расскажи ему о нашем разговоре и передай вот этот конверт.
Дики взял конверт, и генерал повернулся уходить.
– А теперь поговорим с мадемуазель Стормой, – донеслось до ушей Дики его мрачное бормотание.
И Дики Лэнком от всей души, чисто по-товарищески посочувствовал юной даме.
Стояло субботнее утро, почти полдень; Рональд Пай неподвижно и чопорно, как владелец похоронного бюро в своем катафалке, с мрачным лицом сидел на заднем сиденье лимузина. На нем был темно-серый костюм-тройка, высокий и жесткий стоячий воротничок, на тонком птичьем носу поблескивали очки в золотой оправе.
Шофер свернул с главной ледибургской дороги на длинную и прямую как стрела аллею, ведущую к сверкающим белизной зданиям усадьбы Грейт-Лонгвуд, расположившимся на нижних склонах нагорья. По обеим сторонам аллеи росли саговники, возраст каждого растения составлял не менее двухсот лет; они походили на пальмы с короткими толстыми стволами размером с большую бочку и с золотистыми плодами, которые напоминали чудовищно огромные сосновые шишки, угнездившиеся в центре кроны и окруженные изящными пальмовыми листьями. Садовники Дирка Кортни прочесали всю округу на сотню миль в поисках этого растения; выкапывали, перевозили и аккуратно, подбирая по размеру, высаживали здесь вдоль аллеи.
Подъездная дорога к дому имела гладкую поверхность, которую поливали водой, чтобы не поднималась пыль; перед домом стояло двадцать-тридцать дорогих автомобилей.
– Подожди меня здесь, – сказал Рональд Пай. – Я недолго.
Он вышел и оглядел элегантный фасад. Дом представлял собой точную копию до сих пор сохранившегося исторического здания в Констанции, где некогда жил Симон ван дер Стел, первый губернатор мыса Доброй Надежды. Дирк Кортни заставил своих архитекторов замерить и с точностью до миллиметра воспроизвести каждую комнату, каждую арку и фронтон. Должно быть, постройка дома влетела ему в копеечку.
Войдя в прихожую, Ронни Пай остановился и нетерпеливо огляделся: никто его не встречал, хотя он как раз на сегодня был приглашен – или, лучше сказать, вызван – к двенадцати часам дня.
А в доме кипела жизнь: из его недр доносились женские голоса, колокольчиками звенел смех, а совсем близко звучали мужские басы, прерываемые взрывами хохота; громкие голоса, взвинченные алкоголем, звучали бесшабашно и пронзительно.
В доме пахло духами, сигарным дымом и алкогольным перегаром; на поистине бесценном столике розового дерева, полированная поверхность которого была заляпана влажными кружочками, стояли пустые, кем-то беспечно оставленные хрустальные бокалы. На ручке двери, ведущей в гостиную, соблазнительно висела жемчужно-розовая шелковая дамская комбинация с панталонами.
Пока он стоял, не зная, что делать, дверь с той стороны отворилась и в прихожую вышла молодая женщина. С заторможенным, отрешенным видом сомнамбулы она молча скользила по комнате. Ронни Пай увидел, что она еще совсем девочка, почти ребенок, хотя лицо ее покрывал толстый слой косметики, которая местами поплыла и размазалась. Темные круги туши придавали ей какой-то загнанный, чахоточный вид, губная помада была намазана так, что рот ее напоминал расплющенную, отцветающую розу.
Если не считать аккуратных туфелек на ногах, она была абсолютно голая, с еще незрелыми, нежными грудями и бледными, аморфными сосками; всклокоченные и спутанные светлые волосы свисали до плеч.
Все теми же медленными, пьяными движениями она сняла с ручки двери панталоны и принялась надевать. Натянув их до пояса, она заметила стоящего у парадных дверей Ронни Пая и улыбнулась ему кривой, порочной улыбкой блудницы на воспаленных, измазанных помадой губах.
– Еще один? Ладно, давай уж, лапочка.
Она шагнула к нему, но вдруг покачнулась и, чтобы не упасть, схватилась рукой за столик; ее раскрашенное кукольное лицо неожиданно побелело, сделалось матовым, как алебастр; она медленно согнулась пополам, и ее вырвало прямо на толстый персидский ковер.
С возгласом отвращения Ронни Пай отвернулся и направился к двери, ведущей в гостиную.
Когда он вошел, никто не обратил на него внимания, хотя в комнате находилось человек двадцать, а то и больше. Все сгрудились вокруг большого круглого игорного стола эбенового дерева, украшенного инкрустацией из слоновой кости и мозаикой. Он был усеян фишками для игры в покер, шашками из слоновой кости. За столом сидели четверо мужчин, каждый из них прижимал к груди карточный веер; все смотрели на человека, сидящего во главе стола. Напряжение в комнате стояло такое, что казалось, еще секунда – и воздух затрещит статическим электричеством.
Узнав в одном из сидящих собственного зятя, Ронни нисколько не удивился. Он давно догадывался, что Деннис Петерсен регулярно посещает вечеринки в Грейт-Лонгвуде; в голове банкира мелькнула мысль: а знает ли об этом его слабохарактерная, во всем покорная мужу сестрица?
«Этот человек всех нас втянул в грязное болото, – с горечью подумал Ронни, глядя на Денниса, на его мутные, лихорадочно горящие глаза, искаженное от напряжения белое лицо. – Слава богу, хоть я устоял, ведь это уже полное и омерзительное падение. В какие бы злодеяния он меня ни втягивал, я все-таки сумел сохранить хоть частицу собственного достоинства».
– Итак, джентльмены, боюсь, у меня для вас не совсем приятные новости, – вежливо улыбаясь, проговорил Дирк Кортни. – У меня все дамы.
Он развернул перед собой четыре карты на зеленом сукне. С каждой из них действительно смотрела с деревянным выражением лица дама в причудливой одежде. Остальные игроки секунду таращились на них, а потом с раздражением стали сбрасывать карты на стол.
Ошеломленный Деннис Петерсен признал поражение последним. Со звуком, похожим на всхлип, он выпустил карты из дрожащих рук, и те, порхая, рассыпались по столу, а он отодвинул стул и побрел к двери.
Но полпути Деннис вдруг остановился как вкопанный, узнав стоящую на пороге грозную худощавую фигуру своего шурина. Долгое мгновение вглядывался в него с дрожащими губами, изумленно моргая налитыми кровью глазами, словно не веря, что здесь, прямо перед ним, стоит его родственник.
– Ты? Здесь? – промямлил Деннис.
– Ах да! – крикнул от стола Дирк, собирая фишки и складывая их в стопки. – Я что, забыл сказать, что пригласил Рональда? Простите меня, – обратился он к остальным игрокам, – я на минутку выйду, скоро вернусь.
Он встал, отмахнулся от цепких рук какой-то женщины и подошел к Рональду Паю и его зятю. Дружески взяв обоих под локотки, по длинному, вымощенному плитами коридору повел в свой кабинет.
Даже в полдень здесь стоял полумрак и царила прохлада. Интерьер составляли толстые каменные стены, тяжелые бархатные портьеры, панели из темного дерева, толстые персидские и иные восточные ковры, мрачные, словно закопченные, картины маслом на стенах, две из которых Рональд Пай узнал: одна принадлежала кисти Рейнольдса, другая – Тёрнера. Дополняла впечатление тяжелая массивная мебель, обитая кожей шоколадного цвета. Так выглядела эта комната, в которой Рональд Пай всегда чувствовал себя угнетенно. И всегда представлял ее центром паутины, в которой постепенно запутываются и он, и все его родственники.
Деннис Петерсен плюхнулся в одно из кожаных кресел, а Рональд Пай, секунду поколебавшись, чопорно, с недовольным видом сел в другое.
Дирк Кортни плеснул виски по стаканам, стоящим на серебряном подносе в углу стола красного дерева, и молча кивнул Рональду Паю, приглашая выпить. Банкир чинно отказался.
Подумав, он подвинул стакан с янтарной жидкостью Деннису, и тот трясущимися пальцами принял его и сделал добрый глоток.
– Зачем ты это сделал, а, Дирк? – заплетающимся языком выпалил он. – Ты же обещал, что никто не будет знать, что я здесь, а ты вот взял и пригласил…
Он бросил быстрый взгляд на сидящего с суровым видом шурина.
– Я всегда выполняю свои обещания – пока мне это выгодно, – осклабился Дирк и поднял стакан. – Но между нами тремя не должно оставаться никаких секретов. Давайте за это выпьем.
– Зачем ты позвал меня сюда? – угрюмо спросил Рональд Пай, когда Дирк поставил стакан.
– У нас с вами есть целый ряд вопросов, которые требуют обсуждения, и первый из них касается нашего дорогого Денниса. Как игроку в покер ему почему-то всегда не везет.
– Сколько? – тихо спросил Рональд Пай.
– Скажи ему, Деннис, – переадресовал вопрос Дирк, и они замолчали, ожидая, что скажет Деннис, изучающий остатки напитка в стакане.
– Ну? – прервал наконец молчание Рональд Пай.
– Не стесняйся, Деннис, мой дерзкий друг, бриллиант ты мой бесценный, – подбодрил его Дирк.
Не поднимая головы, Деннис пробурчал цифру.
Рональд Пай поерзал в кресле. Губы его задрожали.