Он вошел в кабинет генерала.
– Чего тебе, Марк? Ты же знаешь, что я…
Но, увидев лицо Марка, Шон не закончил и тут же сменил тон.
– Что случилось, мальчик мой? – озабоченно спросил он.
– Мне нужно сказать вам нечто очень важное, сэр! – выпалил Марк.
С глубоким вниманием они выслушали его рассказ о связи с одним из руководителей коммунистической партии. Потом Марк прервался, чтобы собраться с духом, перед тем как окончательно предать своих прежних товарищей.
– Эти люди были моими друзьями, сэр, они относились ко мне как к своему товарищу. И вы должны понять, почему я все это вам рассказываю, сэр, прошу вас.
– Продолжай, Марк, – кивнул Шон Кортни.
Премьер-министр глубоко утонул в кресле и не шевелился, стараясь стать неприметным, – он понимал, какая борьба сейчас происходит в душе молодого человека.
– Я пришел к убеждению, что многое из того, к чему они стремятся, несет добро и справедливость: они хотят, чтобы каждый человек имел возможность жить хорошо и счастливо. Но я не могу принять методов, которые они хотят для этого использовать.
– Что ты хочешь этим сказать, Марк?
– Они собираются объявить войну, классовую войну, сэр.
– У тебя есть доказательства? – ровным тоном спросил Шон, внимательно глядя в глаза Марку.
– Да, есть. – Марк глубоко вздохнул, прежде чем продолжить. – Я своими глазами видел винтовки и пулеметы, они в любую минуту готовы к бою.
Премьер-министр поерзал в кресле – и, подавшись вперед, снова замер, воплощая собой сосредоточенное внимание.
– Продолжай, – кивнул Шон.
Марк подробно рассказал им все, что видел, и где это находится; ничего не приукрашивая, он точно описал количество и типы всех вооружений.
– Макдональд уверял меня, что это у них не единственный арсенал, есть и другие, причем много по всему Витватерсранду, – закончил рассказ Марк.
Довольно долго они молчали. Потом премьер-министр поднялся и подошел к телефону на столе Шона. Повертел рукоятку; в полной тишине кабинета раздалось громкое назойливое жужжание.
– Говорит премьер-министр, генерал Сматс. Прошу вас немедленно соединить меня с комиссаром Трутером, главой департамента полиции в Йоханнесбурге, – проговорил он.
Некоторое время он слушал с мрачным лицом, сердито сверкая глазами.
– Дайте мне директора биржи! – наконец с яростью выпалил Сматс.
И повернулся к Шону, не отнимая от уха наушника.
– Нет связи. В Карру наводнение, – сказал он генералу. – Неизвестно, когда восстановят связь.
Он снова стал внимательно слушать трубку; долго и тихо говорил с директором биржи, потом покачал наушником.
– Постараются восстановить связь как можно скорее.
Он вернулся на свое место у окна.
– Вы приняли правильное решение, молодой человек, – сказал он.
– Надеюсь, – тихо ответил Марк.
Его облик говорил собеседникам, что юноша еще сомневается: в глазах его бегали тени, голос дрожал – он явно страдал.
– Я горжусь тобой, Марк, – поддержал премьер-министра Шон Кортни. – Ты снова честно выполнил свой долг.
– А теперь, джентльмены, прошу вас простить меня, – сказал Марк и, не дожидаясь ответа, вышел в свой маленький кабинет.
Премьер-министр с Шоном долго и молча смотрели на закрывшуюся за ним дверь. Первым заговорил премьер-министр.
– Замечательный молодой человек, – задумчиво проговорил он. – Какая отзывчивость, какое чувство долга!
– У него есть и другие достоинства, и они вознесут его высоко. Возможно, когда-нибудь мы скажем ему спасибо, – кивнул Шон. – Я почувствовал в нем эту жилку с нашей первой встречи, причем так остро, что сделал все для того, чтобы разыскать его.
– В будущем он очень пригодится нам… и он, и другие такие, как он, – сказал Джанни Сматс и тут же сменил тему: – Трутер немедленно выдаст постановление на обыск, и, с Божьей помощью, мы раздробим голову змеи до того, как она бросится на нас. Про этого человека, Макдональда, нам известно, и за Фишером, конечно, мы наблюдаем уже не один год.
Убежав из своего крохотного кабинетика, Марк несколько часов провел на улице. Гонимый больной совестью и страхом, он бродил под дубовыми кронами, шагал по узеньким улочкам; по каменному мостику перешел через речку Лисбек. Его терзали сомнения, самому себе он казался иудой.
«А ведь в Претории предателей вешают», – вдруг пришло ему в голову.
Марк представил Фергюса Макдональда, как тот стоит на крышке специального люка в помещении, похожем на амбар, и палач связывает его по рукам и ногам. Он вздрогнул, чувствуя себя совершенно несчастным, и даже остановился, сгорбив плечи и глубоко засунув руки в карманы. Потом поднял голову и обнаружил, что стоит возле почты.
Только потом он понял, что, скорее всего, с самого начала шел именно сюда, но теперь он увидел в этом знак. Ни минуты не колеблясь, Марк поспешил внутрь. На столе нашел пачку телеграфных бланков. Взял ручку – металлическое перо на ней оказалось немного испорчено и брызгало бледными водянистыми чернилами, отчего на пальцах остались чернильные пятна.
МАКДОНАЛЬДУ 55 ЛАВЕРС-УОЛК ФОРДСБУРГ
ОНИ ЗНАЮТ ЧТО У ТЕБЯ В ПОДВАЛЕ СРОЧНО ИЗБАВЬСЯ
Подписывать телеграмму он не стал.
Почтовый служащий сказал, что срочная телеграмма стоит семь пенсов и ее отправят в первую очередь, как только восстановят работу линии северной связи.
Марк вышел на улицу; ему было плохо, он чувствовал себя опустошенным. Душа болела; он понимал, что и тогда, и теперь сделал что-то не так. Он задавал себе вопрос, насколько бессмысленной являлась надежда на то, что Фергюс Макдональд выбросит свой смертоносный груз в какую-нибудь заброшенную шахту до того, как по стране в смертельной пляске пойдет гулять революция и станут гибнуть люди.
Уже почти стемнело, когда Фергюс Макдональд поставил велосипед в сарай и помедлил в маленьком дворике, отстегивая зажимы с брючных манжет, прежде чем направиться к кухонной двери.
В маленькой кухоньке стоял запах тушеной капусты, в воздухе висело влажное облако пара. Он остановился, прищурившись.
Хелена сидела за столом. Когда Фергюс вошел, она даже не посмотрела на мужа. К губам ее прилипла сигарета, на конце которой висел серый пепел длиной чуть ли не в дюйм.
На ней был все тот же затрапезный халат, который он видел за завтраком, и ее облик выдавал, что с самого утра она не мылась и не переодевалась. Давно не чесанные длинные волосы свисали по щекам маслянистыми черными змеями. За последние несколько месяцев она растолстела, лицо заплыло жиром, темные волоски на верхней губе стали еще темнее и росли гуще, грудь раздулась и тяжело свисала в раскрытом вороте халата.
– Ну здравствуй, любовь моя, – сказал Фергюс.
Он сбросил пиджак и повесил его на спинку стула. Сощурившись от дыма, тонкой струйкой поднимающегося от сигареты, Хелена перевернула страницу брошюрки.
Фергюс открыл черную бутылку с пивом – выходящий из нее газ резко зашипел.
– Какие у нас сегодня новости? – спросил он.
– Там тебе что-то прислали. – Она кивнула в сторону кухонного шкафа, и пепел легкими хлопьями упал с сигареты ей на халат.
С бутылкой в руке Фергюс подошел к шкафу и взял темный конверт.
– Небось одна из твоих куколок, – сказала Хелена и усмехнулась: ее саркастическое замечание прозвучало малоправдоподобно.
Фергюс надорвал конверт.
Несколько долгих секунд он стоял, непонимающим взглядом уставившись на телеграмму.
– Черт меня побери! – злобно выругался он. И с грохотом поставил бутылку на стол.
Несмотря на поздний вечер, на каждом углу стояли небольшие группы людей. Вид они имели унылый и скучающий, как и всякий, кому нечем заняться, поскольку даже военное обучение и ежевечерние собрания стали всем надоедать.
Яростно крутя педали, Фергюс мчался по темнеющим улицам; первый испуг и тревога в нем скоро превратились в бурное ликование.
Теперь самое время! Они готовы выступить, готовы как никогда, – если не будет решительных действий с обеих сторон, то длинные, скучные дни забастовочного безделья пагубно скажутся на их решимости. Он вдруг понял, что весть, которая еще несколько минут назад грозила катастрофой, теперь стала спасительной, ниспосланной самим Богом благоприятной возможностью. «Пусть приходят, мы будем готовы их встретить», – думал он, нажимая на тормоз рядом с группой из четырех праздношатающихся бездельников на тротуаре рядом с баром фордсбургского Гранд-отеля.
– Передайте приказ всем командирам района немедленно собраться в Доме профсоюзов. Поторопитесь, братья, это крайне срочно.
Они быстро разбежались в разные стороны, а он снова нажал на педали, на ходу раздавая приказы.
В кабинетах Дома профсоюзов еще оставалось около дюжины товарищей; они ели бутерброды, запивая чаем из термосов, а кто не закусывал, тот трудился: готовил талоны на пособия семьям забастовщиков. Как только в помещение вбежал Фергюс, беззаботная атмосфера сразу изменилась.
– Все, товарищи, началось! К нам идут отряды зарпсов[26].
Полиция применила свою классическую тактику, явившись с первыми проблесками рассвета. Отряд всадников авангарда въехал во впадину между Фордсбургом и железнодорожным переездом, где дорога на Йоханнесбург проходила между убогих домишек и участков открытой земли, заросших сорной травой и заваленных кучами отбросов.
По впадине стелился низкий густой туман; девять конных полицейских преодолевали это пространство так, словно переходили вброд вяло текущие речные воды.
Чтобы конская сбруя не звенела, они заранее обмотали ее тряпками, подтянули амуницию и теперь совершенно беззвучно окунулись по грудь в плывущие струи тумана. Еще не вполне рассвело, и бледнеющая ночная мгла скрывала бляхи у них на груди, кокарды на головных уборах и начищенные до блеска пуговицы – лишь темные силуэты шлемов давали возможность распознать всадников.
В пятидесяти ярдах позади передового отряда следовало два полицейских экипажа, представляющие собой высокие фургоны на четырех колесах и с зарешеченными окнами. Они предназначались для перевозки арестованных; рядом с каждым шагало по десятку констеблей. Винтовки они несли в положении «на плечо» и шли быстро, стараясь не отставать от экипажей. Спустившись во впадину, они утонули в тумане по плечи – только головы торчали над медленно плывущей белой поверхностью. Они походили на странных морских животных, и туман заглушал тяжелую поступь их сапог.